Дьявол в руинах
Шрифт:
Когда он освобождается внутри меня, то тянется и проводит пальцем по клитору, и интенсивность его рыка подстегивает мой оргазм, усиливая кульминацию и затягивая ее, и я кончаю с бесстыдной несдержанностью, чувствуя мокрые брызги на своих бедрах.
— Вот так, детка… кончи на меня… Черт возьми, ты намочила мои яйца.
Я тяжело дышу, уткнувшись в пол, у меня болит грудь. Все тело пульсирует от толчков. Когда я опускаюсь, Ник прижимается грудью к моей спине и нежно целует меня в затылок.
— О, Боже, — говорю
Его глубокая усмешка вызывает у меня бурление в животе, а когда он выходит из моей задницы, ослабление давления становится таким приятным, что я издаю глубокий стон.
— Черт. Дай мне минутку, — говорит он.
— Ты серьезно? — спрашиваю я.
— Смертельно. — Он нежно целует меня между лопатками, как будто знает, что у меня там болит, и говорит:
— Я всегда буду хотеть тебя. Каждую секунду каждого дня.
Ник обхватывает мой живот и притягивает меня к своей груди, поворачивая так, что я оказываюсь в его объятиях. Затем он поднимается на ноги и уносит меня, словно не потратил только что всю свою энергию. Обхватив его за шею, я тихонько посапываю.
Он заходит в более темную часть дома, где я едва могу различить готическую мебель. Стены выкрашены в черный цвет, поглощая любой свет, проникающий из других комнат.
Поставив мои ноги на холодный кафель, он говорит.
— Подожди здесь, — а затем уходит.
Я стараюсь не бояться темноты. Нелепо, что после того, как я только что переспала с врагом, так близко подошла к смерти, по крайней мере, мысленно готовилась к ней, я не должна бояться чего-то настолько детского, как темнота.
Но мы боимся неизвестности. Темнота — это все. Комната с черными стенами. Где свет поглощается, где мы не можем увидеть, что будет дальше.
Впервые в жизни я столкнулась с неопределенностью, неизвестностью, когда я не знаю, каким будет мой завтрашний день.
Есть и другое слово для обозначения чувства, заключенного в страхе перед неизвестностью.
Волнение.
Ник возвращается с двумя зажженными свечами и ставит одну на туалетный столик, другую — на плитку возле ванны. Он обнажен, и я должна была бы привыкнуть видеть его в таком виде, но не уверена, что когда-нибудь привыкну к тому, как чертовски красиво его тело, как сексуально.
Он поднимает бронзовый рычаг на кране. Затем он снова обходит меня, целует в макушку и собирает мои темные волосы в руку, скручивает их в пучок, прикрепляя к макушке.
Это действие настолько чувственно и заботливо, что у меня закладывает пазухи от нахлынувших эмоций. Я моргаю, отгоняя туман в глазах.
— Боже, я в полном беспорядке.
— Ты прекрасна, — говорит он, найдя мой взгляд в зеркале. — Теперь я позабочусь о тебе, ангел.
Он проверяет температуру воды, затем поднимает меня на руки и кладет в ванну. Затем он использует
Убедившись, что я чиста, он ополаскивает ванну, а затем нажимает на пробку, чтобы наполнить ее.
Я опускаюсь на мелководье и в благоговейном молчании наблюдаю, как он выбирает различные масла для ванны и соли, добавляя в воду состав, издающий расслабляющий аромат лаванды и эвкалипта.
Пока он погружает губку в воду, я спрашиваю.
— Ты не залезешь?
Он опускает взгляд на рану, которая теперь перевязана новым бинтом. Белый хлопок уже окрасился кровью.
— Ванна для тебя. Тебе будет больно, — говорит он, но в его тоне нет и намека на стыд. — Я зашью себя позже.
Ник моет мне спину, пока я отмокаю в ванне, ощущая каждую занозу в своем теле.
Когда я откидываюсь на подушку в ванне, в моих глазах появляется первый намек на усталость, а веки становятся тяжелыми от сна.
— Куда ты собиралась идти? — спрашивает он, опираясь предплечьями на край ванны. — Если бы я отдал тебе свою заначку с деньгами и машину. Каков был твой план, Бриа?
Этот вопрос не просто выводит меня из сонного состояния, он наполняет меня новым чувством ужаса, что у меня нет абсолютно никакого плана на завтра — что я понятия не имею, что случится со мной, с ним или с нами.
Я качаю головой, опираясь на ванну.
— Не знаю, — честно говорю я. Затем, поскольку в какой-то момент я должна решить полностью довериться этому человеку, я поворачиваю свое лицо к его лицу. — Наверное, к тете и кузине. Прежде чем я разработала план по устранению сводного брата, был план по побегу.
Его взгляд темнеет, тени на его лице окрашивают плоскости в противоречивые эмоции.
— Расскажи мне все. — И я рассказываю.
Я обнажаю перед Ником самую уязвимую сторону себя, рассказываю о том, какой эгоисткой я была поначалу из-за своей душевной боли, хотя это подтверждает то, какой он впервые увидел меня, наивную девочку. Но потом я рассказываю ему истории, которые услышала в Реджо-Калабрии, о женщинах из Ндрангеты, о том, как вековые законы кланов в преступном мире превратили их мир в неизбывную тюрьму.
Ник с восторженным вниманием слушает, как я признаюсь, что за те месяцы, что я училась драться, это изменило меня, и я больше не хотела мести, а хотела получить шанс помочь женщинам, которые действительно не могут выбраться из своих обстоятельств, и я думала — глупо верила — что смогу сделать это, выступив в Пустоши.
— Вот почему я вернулась сюда, — говорю я, прижимая колени к груди, — вместо того чтобы бежать, как умоляла моя тетя. Я сказала ей, что мне нужно попрощаться с отцом, но для начала примириться.