Дьявольская колония
Шрифт:
Затем они медленно размякли, освободились, приоткрылись.
Они оба были нужны друг другу.
Но было ли это реальностью — или же необходимым самообманом, порожденным сиюминутным мгновением?
По большому счету Грею было все равно.
В настоящий момент это была реальность.
11 часов 45 минут
Возвышенность Сан-Рафаэль
Как хорошо вернуться назад… рассеять призраков, не дающих покоя.
Кай Куочитс стояла на крыльце хижины, глядя, как солнечные лучи барабанят по каньону и пустошам возвышенности Сан-Рафаэль. Тут и там в оврагах и ущельях плясали песчаные вихри. Воздух
Кай предстояло провести в хижине все лето, выполняя работу для Университета Бригема Янга. Она поступила на исторический факультет и намеревалась изучать прошлое коренных жителей этих мест. Ей поручили перерисовывать петроглифы, участвовать в реставрации древних развалин и знакомиться с обычаями и традициями индейцев хопи.
В частности, Кай должна была научиться жарить сосновые орешки.
— Кто спалил мой лучший противень? — послышался изнутри недовольный возглас.
Кай съежилась, понимая, что ей предстоит ответить за свое преступление, как это подобает взрослой женщине. За последние несколько дней она уже начала привыкать к этому. Два дня назад ее официально простили за все проступки, связанные с событиями в Юте. Похоже, своим участием в спасении мира Кай выровняла кармический баланс в отношениях с Министерством юстиции. К тому же весьма кстати пришлись такие могущественные свидетели, как дядя Пейнтер Кроу и профессор Хэнк Канош.
Однако ускользнуть от ответственности за это преступление будет не так просто.
Шагнув в дверь, Кай прошла в полумрак главного помещения. Айрис Хуметева в варежках-прихватках держала закоптевший противень.
— Ты должна была дождаться, чтобы угли прогорели.
— Знаю, но Кауч принялся грызть швы на ране, а когда я поймала его и надела на шею защитный воротник…
Вздохнув, девушка умолкла. Довольно оправдываться.
Услышав свою кличку, Кауч поднял голову. На шее у него был закреплен пластмассовый конус. Собаке пришлось ампутировать переднюю лапу. Винтовочная пуля раздробила кость и практически не оставила нервов. Но в остальном Кауч быстро шел на поправку.
Как и все они.
От ожогов Элвина Хуметевы остались в основном темно-красные полоски на загорелой рыжевато-бурой коже. Пожилой супружеской паре хопи удалось выйти живыми из столкновения с Рафаэлем Сен-Жерменом исключительно благодаря своему упорству и прекрасному знанию окрестностей.
Айрис с самого начала заподозрила, что француз пошлет по их следу своих боевиков. Поэтому, усевшись с мужем на квадроцикл, она направилась к ближайшей песчаной осыпи и подняла настоящую пылевую бурю, скрывая свое бегство. Когда раздались выстрелы, Айрис въехала в заброшенную шахту, рассчитывая на то, что Рафаэль не станет долго задерживаться, разыскивая их с Элвином. Она понимала, что ему не терпится разыскать Пейнтера Кроу, дядю Кай. Но даже если бы француз оставил здесь кого-то из боевиков, Айрис смогла бы при необходимости запутать свои следы.
Кай чувствовала, что здесь ей есть чему поучиться у пожилой индианки.
— Извините, тетушка Айрис, — сказала она. — Я отчищу сковороду от копоти и, чтобы искупить свою вину, буду готовить ужин два дня подряд.
Айрис удовлетворенно кивнула и подмигнула, этим простым жестом выражая прощение и любовь.
Ворчание двигателей привлекло внимание женщин к входной двери.
— Похоже, мальчики вернулись из увеселительной поездки, — заметила Айрис.
Они вышли на крыльцо. Две покрытые коркой пыли фигуры слезли с квадроциклов, чьи корпуса были больше похожи на ископаемые окаменевшие останки, чем на стеклопластик.
Стащив
Его спутник также снял шлем, открывая раскрасневшееся улыбающееся лицо.
— Я мог бы к этому привыкнуть, — сказал майор Эшли Райан.
После событий в Йеллоустоуне Эш и Джордан крепко подружились. Похоже, офицер Национальной гвардии проникся уважением к коренным жителям Америки.
Джордан с силой похлопал Райана по груди, выбивая пыль из его футболки. На ней была надпись «Я люблю индейцев» и красовался восьмицилиндровый двигатель в головном уборе из перьев. [41]
41
Здесь непереводимая игра слов: просторечное injun — «индеец» созвучно слову engine — «двигатель».
— И пошло, и оскорбительно, — заметил Джордан. — Нам обоим как-нибудь здорово за это влетит.
— Парень, твои слова только что сделали эту футболку моей любимой.
Гордо выпятив грудь, Райан поднялся на крыльцо.
— Да, кстати, — улыбнулся Джордан, обращаясь к Кай. — По-моему, я побил твое лучшее время в заезде по Ущелью мертвеца.
Айрис толкнула девушку локтем в бок.
— И ты это потерпишь?
«Черт побери, разумеется, нет!..»
Выхватив у Райана из рук шлем, Кай спрыгнула с крыльца, растрепав волосы.
— Это мы еще посмотрим!
14 часов 17 минут
Солт-Лейк-Сити
«Из одного храма в другой…»
Профессор Генри Канош, индеец из северо-западной ветви шошонов, первым из индейцев-мормонов стоял на пороге «кодеш хакодашим», святая святых храма Мормона в Солт-Лейк-Сити.
Хэнк начал готовиться с самого рассвета, постясь и читая молитвы. И вот сейчас он стоял в прихожей, отделанной полированным камнем, перед дверью, о существовании которой было известно немногим. Выкованные из чистого серебра, разделенные пополам створки поднимались на пятнадцать футов вверх и имели в ширину восемь футов.
В своих руках Хэнк держал свой дар, ключ, открывший ему дорогу в святилище храма.
Двери перед ним раскрылись, и навстречу шагнул человек.
Преклонив колени, Хэнк опустил голову.
Тихие шаги приблизились, неспешные, спокойные.
Когда человек остановился перед ним, Хэнк поднял руки, протягивая свой дар. Золотую пластину забрали у него из рук, она выскользнула из его пальцев и исчезла.
Эту пластину Хэнк раздобыл в гостинице «Старый Служака». Пока все были поглощены пришедшим из НАСА сообщением о том, что обнаружено место, изображенное на сосуде-канопе, Генри незаметно подошел к чемодану француза. Он не осмелился забрать обе пластины — в этом случае Рафаэль наверняка обнаружил бы пропажу гораздо раньше. Поэтому, задвинув подальше алчность, Хэнк довольствовался тем, что вытащил только одну пластину и спрятал ее в кармане брюк.
Золотая пластина принадлежала церкви. Увидев воссозданный храм Соломона, Хэнк окончательно убедился в этом.
Шаги удалились, снова неспешные и спокойные.
Когда двери начали закрываться, Хэнк осмелился поднять взгляд.
Из святилища изливался ослепительный свет. Хэнк успел заглянуть внутрь. Большой белый каменный алтарь. Позади него сияло золото, с полок, уходящих в обе стороны до бесконечности.
Неужели это те самые таблички Джозефа Смита?
По коже Хэнка пробежали мурашки, все волоски встали дыбом. Но тут двери закрылись — и мир стал гораздо более сумрачным и обыденным местом.