Дьявольский микроб
Шрифт:
Он стоял, уставившись в пол, и упрямо молчал, пока сержант, наконец, не сказал резко:
— Ради бога, Ферджи, не упрямься. Все уже всем ясно.
Но тот молчал, теперь уже осознав свой промах.
— Мы отклоняемся. Когда вы шли сюда, то оставили... Ролло здесь?
— Да, сэр.
— Что это за собака?
— Он перегрызет горло любому, начиная с генерала, — самодовольно ответил Фергюсон, — за исключением моего, конечно.
— Однако вчера ночью он никому горла не перегрыз, — заметил я. Интересно, почему? Вы не знаете?
— Видать, схлопотал, — сказал он, оправдываясь.
— Что
— Осматривал? Конечно, нет. С чего бы? Когда мы увидели перерезанную проволоку, то подумали, что злоумышленник увидел Ролло и побежал так, что только пятки засверкали. Я бы, черт возьми, поступил так же. Если...
— Приведите собаку, но, ради бога, сперва наденьте ей намордник.
Фергюсон вышел, и тут вернулся Харденджер. Я рассказал ему обо всем.
— Что вы обнаружите? — спросил Харденджер. — Тряпку с хлороформом или что-нибудь подобное. И — никаких следов. Может, применили иглу с одним из сильных ядов, ткнули собаку. Простой укол — и все тут.
— Узнав от проводника об этой собаке, — сказал я, — не стал бы подходить к ней с хлороформовой тряпкой даже за бриллиантовую корону. Что касается ядов, которые вы упомянули, считаю, вряд ли один из сотни тысяч осмелился бы к ним прикоснуться руками. Или должен знать, как ими пользоваться. Кроме того, выстрел иглой в собачью голову при такой кромешной темени тоже маловероятен, слишком велик риск.
Через десять минут вернулся Фергюсон, с трудом справляясь со своим похожим на волка подопечным. На собаке был намордник, но это мало утешало.
Сержанту не пришлось меня убеждать, что этот пес мог бы в минуту разорвать человека.
— Что, он всегда так себя ведет? — спросил я.
— Нет, не всегда, — озадаченно ответил Фергюсон. — Никогда раньше он себя так не вел. Обычно, когда я снимаю поводок, ведет себя спокойно и может подойти к любому, не трогая его. Но сегодня даже на меня бросился почти всерьез.
Не нужно было много времени для установления причины раздражительности собаки. Ролло страдал от сильной головной боли — на лобной части возле глаз находилась шишка. Только четверо могли справиться с Ролло и придержать, пока я пальцами дотрагивался до больного места. Мы перевернули его на спину, и я стал раздвигать шерсть на груди, пока не обнаружил то, что искал: две треугольные рваные раны, очень глубокие, в трех дюймах друг от друга.
— Дайте отдохнуть собаке пару дней, — сказал я Фергюсону, — и прижгите раны. Желаю удачи. Можете увести.
— Да. Ни хлороформа, ни яда, — признал Харденджер, когда мы остались одни. — Что ж, это раны от колючей проволоки, а?
— А от чего же еще? Расстояние между ранами совпадает. Некто сунул палец за ограждение, Ролло кинулся. Он не лаял, такие собаки бросаются молча. Едва он бросился на проволоку, его схватили и стали тянуть. Вот он и напоролся на колючки. Затем его сильно ударили по голове. Просто, без хитростей. Зато очень эффектно. Действовал явно не дурак.
— Во всяком случае, поумнее Ролло, — заключил Харденджер.
Поднявшись к блоку "Е" в сопровождении двух прибывших из Лондона помощников Харденджера, мы встретили ожидающих нас Кливдена, Уйбриджа, Грегори и Уилкинсона. Последний вытащил ключ
— Никто не проходил туда после того, как вы открыли ее и увидели там Кландона? — спросил Харденджер.
— Гарантирую, сэр. Охрана безотлучно находилась здесь.
— Но Кэвел просил включить систему вентиляции. Как же это сделали, если никто не входил внутрь?
— На крыше имеются дублирующие устройства, сэр. Все предохранители, соединения, электрические зажимы проводов также расположены на крыше.
Сделано для того, чтобы электрики, проводящие ремонт или профилактику, не входили в помещения.
— Предусмотрительно, — отметил Харденджер. — Открывайте.
Дверь распахнулась, все вошли и направились длинным проходом влево.
Лаборатория № 1 располагалась в правом дальнем углу, в двухстах ярдах от входа. Далековато, но во всем блоке был только один выход. Для безопасности. Пока шли, миновали полдюжины дверей, открывающихся фотоэлементами, пятнадцатидюймовыми ручками, рычагами, и, наконец, подошли к лаборатории N 1. Кландон лежал с дальней стороны массивной двери, его трудно было узнать. Я дружил с большим, грузным, грубовато-добрым веселым ирландцем. А сейчас передо мной лежал маленький, скрюченный труп. Того Кландона больше не существовало. Даже лицо исказила смерть — расширенные обезумевшие глаза, уставившиеся в одну точку, закушенные в смертельной агонии губы. Поглядев на это лицо с застывшей гримасой, никто не сомневался бы, что Нейл Кландон скончался в страшных муках.
Все наблюдали за мной, поэтому я не давал воли чувствам. По крайней мере, они не отразились на моем лице. Я шагнул вперед, наклонился над трупом, принюхался. Потом бросил взгляд на Уйбриджа. Тот подошел, наклонился, тоже принюхался и выпрямился.
— Ты прав, мой мальчик, цианистый калий, — сказал он Уилкинсону.
Я вытащил пару матерчатых перчаток из кармана. Один из помощников Харденджера приготовил было фотокамеру со вспышкой, но я остановил его:
— Никаких фотографий. Нейл Кландон не будет украшать никакую выставку морга. Да и слишком поздно. Если вам очень хочется фотографировать, начните хотя бы со стальной двери. Отпечатки пальцев. Они наверняка имеются, но ни один нам ничего не скажет. Тот поколебался, затем пожал плечами и кивком подтвердил мою просьбу. Я обшарил карманы Кландона.
Ничего особенного в них не нашлось — бумажник, пачка сигарет, пара пакетиков спичек и — в левом кармане пиджака пригоршня леденцов в светлых обертках.
— Вот так он и умер, — произнес я. — Последний крик моды кондитеров: леденцы с цианистым калием. Поглядите на валяющиеся возле его головы леденцы. У вас есть химик, производящий анализы, полковник?
— Конечно.
— Он найдет яд на одной из этих оберток. Надеюсь, ваш химик не будет определять состав вещества на вкус. Подсунувший леденцы знал о пристрастии Кландона. А Кландон знал его. И хорошо знал. Настолько близко, что взял леденцы. Отравивший Кландона не просто работает в Мортоне, а работает именно в блоке "Е". Иначе Кландон, ставивший в этом мире все под сомнение, не только не угостился бы леденцами, но вдобавок сразу же заподозрил неладное. Эта истина ограничивает круг наших поисков. Первая и очень крупная ошибка преступника.