Дьявольский вальс
Шрифт:
Стефани игриво улыбнулась. Подошла еще одна медсестра и передала ей истории болезней.
– И тебя с Рождеством, Джойс, – пошутила Стефани. Сестра рассмеялась и поспешила по своим делам.
– Скоро увидимся, – попрощался я.
– Конечно. Спасибо. Да, между прочим, я узнала еще кое-что о Вики. Одна из сестер, с которой я когда-то работала в четвертом отделении, сказала, что у Вики сложная ситуация в семье. Муж-алкоголик грубо с ней обращается. Поэтому, возможно, она обозлилась – на всех мужчин вообще. Она все еще огрызается на тебя?
– Нет. Вообще-то мы объяснились и установили
– Хорошо.
– Возможно, она и настроена против мужчин, но не против Чипа.
– Чип не мужчина. Он сынок босса.
– Согласен. Муж-грубиян может служить объяснением того, что я вызывал у нее раздражение. Наверное, она обращалась за помощью к терапевту, но из этого ничего не вышло, вот она и обозлилась... Конечно, серьезные домашние проблемы могут привести к самовыражению каким-нибудь другим способом – стать героем на работе, чтобы подпитать чувство собственного достоинства. Как она держалась во время припадка Кэсси?
– Со знанием дела. Я бы не назвала это геройством. Она успокоила Синди, удостоверилась, что с Кэсси все в порядке, и вызвала меня. Не растерялась, делала все, как положено по инструкции.
– Образцовая медсестра, образцовый случай.
– Но ты же сам говорил, что она не может быть причастна к этим припадкам, потому что все предыдущие кризисные ситуации начинались дома.
– Но этот – нет. Все-таки если быть до конца честным, то я не могу сказать, что подозревал ее в чем-нибудь подобном. Просто меня настораживает то, что, несмотря на тяжелую домашнюю обстановку, она с блеском выполняет свою работу... Но, возможно, я придаю ей такое значение только потому, что она меня задевала.
– Занятная точка зрения.
– Запутанная интрига, как ты выразилась.
– Я всегда выполняю свои обещания. – Стефани вновь взглянула на часы. – Мне нужно пройти утренние испытания, а потом поехать в Сенчери-Сити и забрать Торгесона. И сделать так, чтобы он не потерялся в этой неразберихе на автостоянке. Куда ты приткнул свою машину?
– Через дорогу, вместе со всеми.
– Сожалею.
– Вот так-то, – я притворился оскорбленным, – некоторые из нас международные знаменитости, а некоторым приходится парковать машину через дорогу.
– Этот тип большой сухарь, если судить по телефонному разговору, – заметила Стеф. – Но он действительно крупный специалист – работал в Нобелевском комитете.
– Ого-го!
– Ого-го в высшей степени. Посмотрим, сможем ли мы обескуражить и его.
Я позвонил Майло по платному телефону и после первого сигнала оставил еще одно сообщение: «У Вики Боттомли муж пьяница, он, скорее всего, бьет ее. Это, может, и не имеет значения, но проверь, пожалуйста, не было ли зарегистрировано вызовов полиции по поводу домашних скандалов, а если были – добудь мне даты».
Образцовая медсестра...
Образцовый случай передачи синдрома Мюнхгаузена.
Образцовый случай смерти в младенческом возрасте.
Этот случай проанализирован покойным доктором Эшмором.
Доктором, который не принимал пациентов.
Несомненно, страшное совпадение. Пробудьте в любой клинике достаточно долго, и страшное становится привычным. Не зная,
Медицинский архив все еще находился на цокольном этаже. Я простоял в очереди за парой секретарей, принесших бланки с заявками, и врачом с портативным компьютером в руках только для того, чтобы мне сообщили, что дела скончавшихся пациентов находятся этажом ниже, в полуподвале, в отделе, который называют СПН – Состояние Постоянной Неподвижности. Звучит так, будто придумано военными.
На стене у лестницы, ведущей в полуподвал, висела схема, красная стрелка с надписью «ВЫ НАХОДИТЕСЬ ЗДЕСЬ» была нарисована в нижнем левом углу. Схема представляла собой сеть коридоров – огромный лабиринт. Стены были выложены белой плиткой, а полы покрыты серым линолеумом с рисунком из черных и белых треугольников. Серые двери, красные таблички. Коридоры освещались люминесцентными лампами, и в них держался кисловатый запах химической лаборатории.
Комната СПН находилась в центре лабиринта. Небольшой бокс. Трудно сопоставить с длиной коридора только на основании двух измерений.
Я пошел, читая таблички на дверях: «КОТЕЛЬНАЯ», «МЕБЕЛЬНЫЙ СКЛАД». Ряд дверей с надписью «СКЛАДСКИЕ ПОМЕЩЕНИЯ». Множество других без каких-либо табличек.
Коридор повернул направо.
«ХИМИЧЕСКАЯ СПЕКТРОГРАФИЯ». «АРХИВЫ РЕНТГЕНОВСКИХ СНИМКОВ». «АРХИВ ОБРАЗЦОВ». Табличка, в два раза шире остальных, гласящая: «МОРГ: ПОСТОРОННИМ ВХОД ВОСПРЕЩЕН».
Я остановился. Никакого запаха формалина, никакого намека на то, что находится за этой дверью. Только тишина, острый уксусный запах и холод от того, что термостат установлен на низкую температуру.
Я мысленно представил себе схему коридоров. Если мне не изменяет память, то, повернув направо, затем налево и пройдя еще немного, я окажусь у комнаты СПН. Я двинулся дальше, отметив про себя, что не встретил ни одного человека с тех пор, как спустился сюда. Стало еще прохладнее.
Я ускорил шаги, почти бежал, выбросив из головы все беспокоящие мысли. Вдруг по правую сторону от меня так неожиданно открылась дверь, что мне пришлось отскочить, чтобы избежать удара.
На этой двери не было таблички. Из нее вышли два подсобных рабочих в серой спецодежде, они что-то несли. Компьютер. Обычный персональный компьютер, большой, черный и дорогой на вид. Когда они, пыхтя, удалились, из комнаты вышли еще двое рабочих. Еще один компьютер. За ними следовал человек с засученными рукавами и вздувшимися бицепсами. Он нес лазерный принтер. На инвентаризационной табличке размером пять на восемь, прикрепленной к корпусу принтера, стояло имя: «Л. ЭШМОР, доктор медицины».
Я шагнул мимо двери и увидел Пресли Хененгарда, стоящего в дверях и держащего охапку печатных материалов. За ним виднелись бежевые стены, металлическая мебель цвета древесного угля и еще несколько компьютеров.
Висевший на крючке белый халат был единственным свидетельством того, что здесь занимались чем-то более органическим, чем дифференциальные уравнения.
Хененгард уставился на меня.
– Я доктор Делавэр. Мы с вами познакомились пару дней назад. В отделении общей педиатрии.