Дьявольское биополе
Шрифт:
– Как это?
– Вернется в квартиру, а стол переставлен, холодильник передвинут, чайник теплый…
– Надо уголовный розыск подключить.
– Телевидение было; ученые днюют и ночуют.
Где-то я об этой чертовщине слышал. Ученые дали ей загадочное название – полтергейст. А коли есть наукоподобное название, то будет и научное явление. Тогда надо изучать! Вот зови на помощь брошенная старуха и стучи в стенку соседям, название этому явлению не дадут, и телевидение не приедет.
Пикалев задавил окурок, одернул китель, огладил ладонями лысоватую голову и сказал непривычным домашним голосом:
– Старик,
– Можно, – вежливо согласился я.
– Я тебе китайский чай с жасмином заварю…
– Это уже деловой разговор.
В дверь влетела секретарь Веруша, подпорхнула ко мне, как балерина, и дала конверт. Записка от капитана Леденцова, в которой он сообщал, что профессор, ходивший по квартирам, есть гражданин Смиритский… Сколько потребовалось оперативникам времени на розыск – два дня? Лидс хватило мига. Я чуть было не удержался и не рассказал Пикалеву о силе женской интуиции. Впрочем, коли он не признавал наукопричастной психологии, то уж туманную интуицию…
10
На нем было что-то вроде блузы, носимой художниками и поэтами в давние времена; может быть, только серый цвет делал ее неброской. Там, куда я пришпилил цветок, выглядывал из кармашка треугольничек голубого платка. Снабженец в блузе?
– Мирон Яковлевич, как идет работа?
– Теперь я занимаюсь маркетингом, поскольку наше объединение выходит на экспортную торговлю.
Тогда блуза в самый раз. Как и весь его вид – респектабельного джентльмена с пронзительным взглядом. Впрочем, я смутно представлял, что такое маркетинг и потребуются ли там пронзительные взгляды.
– Поедете за рубеж?
– Весьма возможно.
– Можете встретиться с этой самой супергадалкой Сильвией Папс?
– Не исключено. Правда, она вышла замуж.
– Небось за домового?
– Да, он имеет десятка три фешенебельных домов.
– Случаем, не за того, который напускает порчу?
– Приятно, когда допрос начинается с шуток, – поставил меня на место Смиритский.
Игрив я стал на допросах. Не к добру. А виноват возраст и жизненный опыт. Бывало, допрашивая, я рвался лишь к одной желанной цели – к информации о преступлении. Теперь же я со страхом замечаю, что эта информация – цель допросов – отходит для меня на второй план. Что же на первом? Человек. Как-то в гостях признался, что люблю допрашивать. На меня глянули как на опричника. Сперва я даже не понял этих косых и кривых взглядов, но потом догадался… Под допросом люди понимают только психическое насилие с криками, угрозами и стучанием по столу. Я же все чаще и чаще – наверное, в ущерб следствию – превращаю допросы в интересные беседы. Допустим, Смиритский – преступник. Но что он за человек?
– Мирон Яковлевич, с какой целью вы ходили к умирающим людям? – спросил я, перепрыгнув через логический вопрос, а он ли это ходил.
– На первой нашей встрече я пытался кое-что объяснить…
– Теперь время пришло?
– Не возражаете, если начну с философии?
– Только с нее.
Только с философии и можно начинать допрос о похищении бриллианта, ибо камень этот со значением. Поэтому Смиритский как-то поджал
– Сергей Георгиевич, грань между живой материей и неживой весьма условна. Многие микробы имеют в себе чистые металлы. Есть микробы с цепочками магнетита, которые их ориентируют по силовым линиям земли. Примеров перехода от неживой природы к живой множество. А что есть растения? С одной стороны, они уже живые, а с другой – еще не животные…
– Мирон Яковлевич, вы хотите пересказать теорию эволюции?
– Именно! От неживого к живому, от простейшего к сложному. Я вас спрошу, а где же конечная цель?
– Человек.
– А дальше?
– А дальше еще более разумный и современный человек.
– Ну а дальше, еще дальше?
– Не знаю, и никто не знает.
– Я знаю.
– Мирон Яковлевич, тогда не томите.
– Люди видят эволюцию, идущую на их глазах, и не понимают ее смысла. Но он же очевиден!
– Так в чем же? – начал я раздражаться тягучестью разговора.
– Неживая природа хочет осознать сама себя. Растения, микробы, бабочки, животные, человек – все это попытка природы осознать себя.
Видимо, мое лицо сделалось постным, как выжатый плод. Смиритский это заметил и заговорил скорее.
– В своей попытке природа создала интеллект. Зачем он ей? Если животные без интеллекта живут с природой в согласии, то человек перестал подчиняться природе. Между ним и природой встал интеллект. Человек отчуждается от природы.
– Но природа путем смерти каждый раз забирает его в свое лоно.
– Сергей Георгиевич, вы попали в самую суть. Драма эволюции! И знаете отчего?
– Отчего же?
– Материя стремится к духу.
– И как это она?…
– Материя превращается в дух через живое. Неорганическое, живое, духовное – вот путь. Посмотрите, как стремительно растет народонаселение, которое на земле скоро не уместится и разлетится по Вселенной. Это и есть переход неживой материи через живую к состоянию духа. Через непредставимое время вся материя станет духом. Да-да, все эти звезды и планеты, раскаленные и остывшие, уплотненные и разряженные массы путем множественных усложнений превратятся в иную субстанцию – в духовную. Думаю, этот процесс идет не только на земле.
– Ах, так, – только я и нашелся.
– Тому множество доказательств. Телекинез и телепатия, биополе и гипноз, вещие сны и ясновидение… Кстати, церковь первая об этом догадалась, хотя выразила все крайне наивно, адом и раем. А бог есть всего лишь образовавшаяся часть духовной вселенской субстанции.
– И где же эта субстанция пребывает?
– Во Вселенной достаточно свободного места. Хотя духу места не требуется. Думаю, что он здесь, в нас, везде, в космосе.
Скорее воображением, а не рассудком я оценил красоту его теории. Сперва волны и частицы, потом атомы и молекулы, затем вещества с газами, жидкостями и твердями, к зарождению живого, и дальше, к превращению живого в дух. От элементарно простого к невероятно сложному. Я знал последнее слово науки о пульсирующем строении мира – «большой взрыв», расширение Вселенной, потом вновь сжатие… Теория Смиритского нравилась больше хотя бы уж потому, что я всегда стоял за победу духа.