Дыхание богов
Шрифт:
– Кто это сделал? – снова спрашиваю я.
– Я получила по заслугам, – вздыхает она. – Я знаю, ты думаешь, что никто не имеет права поднимать руку на женщину, но в этот раз я получила по заслугам.
Она гладит меня по щеке.
– Ты так наивен, Мишель, и потому так трогателен. Наверное, на Земле ты был потрясающим мужем. Я просто уверена в этом.
Я вдруг вспоминаю о той, которая была со мной в прошлой жизни. О Розе. Я последовал за ней на континент мертвых.
– Ты должен знать, что я отношусь к тем женщинам, которых тебе для твоего же блага следует избегать. Я несу мужчинам только страдания. Найди здесь другую Розу.
– Мне нужны только вы.
Я хочу вновь обнять ее, но она уклоняется.
– Если ты действительно хочешь мне помочь, разгадай загадку. Будь «тем, кого ждут», «тем, кого я жду».
Ответ вспыхивает в моем мозгу.
– Любовь, – говорю я.
– Что – любовь?
– Любовь лучше, чем Бог. И в то же время из-за нее люди становятся страшнее дьявола. Посмотрите, как ваши любовники с вами обращаются.
Афродита растроганно смотрит на меня. Она идет вдоль стен, на которых висят фотографии погибших миров.
– «Если это съесть, можно умереть»? Нет. Не стоит недооценивать эту загадку. Она намного сложнее, чем кажется. Ладно, я дам тебе подсказку. В городе сейчас думают, что «решение ничего не значит».
Странно, чем больше между нами преград, тем больше меня тянет к Афродите. Из-за этой женщины у меня одни неприятности. Однако я не могу заставить себя рассердиться на нее. Я люблю ее.
А Мата Хари, которая спасла мне жизнь и постоянно помогает мне, раздражает меня.
Мое поведение напоминает мне отрывок из «Энциклопедии», в котором говорится о пьесе Эжена Лабиша.
40. ЭНЦИКЛОПЕДИЯ: КОМПЛЕКС ГОСПОДИНА ПЕРРИШОНА
В пьесе «Путешествие господина Перришона» Эжен Лабиш, французский автор XIX века, описывает на первый взгляд необъяснимое и в то же время удивительно распространенное поведение человека по отношению к другим. Это – неблагодарность.
Господин Перришон со своим слугой отправляется на Монблан, чтобы предаться радостям альпинизма. Его дочь ждет его в маленьком шале. Возвратившись, господин Перришон представляет ей молодых людей, которых он повстречал в горах. Один из них – замечательный юноша. Он, Перришон, спас ему жизнь, когда тот едва не сорвался в пропасть. Молодой человек с жаром подтверждает, что его не было бы в живых, если бы не господин Перришон.
Слуга напоминает хозяину, что нужно представить и второго гостя, который спас самого Перришона, когда тот сорвался в расщелину. Господин Перришон пожимает плечами и заявляет, что опасность, ему угрожавшая, была не так уж велика, и выставляет своего спасителя наглецом и выскочкой. Он преуменьшает достоинства второго молодого человека и побуждает свою дочь оказать внимание первому – очаровательному юноше. Чем дальше, тем Перришону все больше кажется, что помощь второго юноши была ему совершенно не нужна. В конце концов он даже начинает сомневаться, а срывался ли он в пропасть на самом деле?
Эжен Лабиш наглядно показывает, как странно ведет себя человек, который мало того, что не чувствует благодарности и признательности, но и презирает тех, кто пришел ему на помощь. Возможно, это происходит из-за нежелания быть кому-то обязанным. И, наоборот, мы. любим тех, кому сами помогли, гордимся своими хорошими поступками и убеждены, что те, кого мы облагодетельствовали, обязаны испытывать вечную
41. СЕНТ-ЭКЗЮПЕРИ
Я словно утонул в глубоких глазах Афродиты.
– Мишель, тебе грозит опасность, – изрекает она. – Ты из тех, кто всегда расплачивается за других. Твой народ дорого платит за смягчение тоталитарного режима, а ты расплачиваешься за то, что защищаешь свободу. «Они» не упустят случая посчитаться с тобой.
– Кто? Другие ученики?
– Не только.
Афродита оглядывается, смотрит по сторонам, словно боится, что кто-нибудь ее услышит, и шепчет мне на ухо.
– Ты даже представить себе не можешь, что такое мир богов на самом деле. О, как я иногда жалею, что знаю слишком много! Иногда я так хочу быть смертной!
Страдание искажает ее лицо. Афродита выглядит совершенно затравленной. И чем-то похожа на Жюля Верна, который в первый день умолял меня не подниматься на гору или не пытаться узнать, что находится на ее вершине.
– Никто даже представить себе не может, какова истина, – повторяет она.
– Но ведь мы управляем смертными, разве не так?
– Смертные не принимают по-настоящему важных решений. И… они не знают, в каком мире живут. А мы знаем… и нам нет прощения.
– Я не понимаю.
Афродита прижимается ко мне. Ее нежная грудь касается моей кожи. Она берет мою руку и кладет в вырез своей тоги. Моя рука превращается в сверхчувствительный приемник. Мне кажется, что я чувствую поры на ее коже, мельчайшие сосуды под ней и крупный, слегка влажный сосок.
– Счастливы те, кто не понимают этого. Как бы я хотела не понимать.
Мне хочется поцеловать Афродиту в губы, но, как только я склоняюсь к ней, она отталкивает меня, сначала слегка, потом решительно.
Она грустно улыбается.
– Никогда не отказывайся от мечты, Мишель. Не сдавайся и обязательно найди то, что может быть лучше Бога и страшнее дьявола. Ради бога, найди ответ, и ты получишь меня целиком.
Она снова прижимается ко мне.
Я пленен ее красотой, очарованием, я погружен в ее ауру любви. Вокруг нас фотографии погибших миров. Эрос и Танатос. Энергия жизни, неотделимая от энергии смерти.
Я бы хотел, чтобы это мгновение длилось вечно. Я бы хотел забраться в постель и больше из нее не вылезать, жить среди простыней, не есть и не спать. Первые сто лет мы – бессмертные – только ласкали бы друг друга, чтобы разжечь огонь желания. На протяжении следующих веков мы бы переписали Камасутру, изобретая все новые позы. Чувственность богов, сексуальность богов, апофеоз божественных ощущений. Только я и Афродита. Я и существо, которое владеет мной.
И вот она уже убегает.
– Не думай обо мне, спасай свой народ, спасайся сам, – бросает она на бегу.
Я остаюсь один на улице Олимпии. Улыбаюсь своим мыслям.
Какая женщина. Какая женщина. Какая женщина…
– Эй, Мишель!
Вдалеке показался Антуан де Сент-Экзюпери, он машет мне рукой:
– Нам надо поговорить, это важно.
Я не отвечаю. Его слова не сразу достигают моего слуха.
– Идем же. Мне нужно задать тебе важный вопрос. Но сначала я тебе кое-что покажу.
Я иду за ним. Он быстро говорит на ходу:
– Я должен тебе сказать… Левиафан… Я понял, наконец. Тебе известно, что на «Земле-1» не было никакого Левиафана?