Дыхание земли
Шрифт:
Я откинула полог и, затаив дыхание, увидела Александра.
Он спал на спине. Одна рука его была небрежно заброшена за голову, вторая откинута в сторону. Я видела крестик, поблескивающий у него на груди, его спутанные темные волосы. Мне так захотелось прикоснуться к нему, что я не выдержала: ладонь легла на его волосы, мягко зарылась в них и, осторожно наклонившись, я тихо поцеловала его в губы.
Он содрогнулся так, словно на него напали. Его рука машинально рванулась в сторону, к стулу, где лежали наготове пистолеты. Я, в первый момент испугавшаяся, теперь готова была рассмеяться. Александр взглянул на меня, и его рука
– А вы живете словно на войне, – проговорила я с нежностью.
– Что вы здесь делаете?
– Целую вас. И благодарю. И еще…
Пеньюар слегка распахнулся, и взгляд Александра был устремлен туда, где кружева приоткрывали нежную упругость моей груди. Не успев договорить того, что хотела, я ощутила его руку у себя на талии. Он рывком прижал меня к себе так сильно, что я на миг почувствовала все его тело – напрягшиеся мускулы, теплоту кожи, даже его мужскую плоть. Уже очень давно я не ощущала так близко мужского тела, мужского запаха, всего мужского естества. Но он отпустил меня прежде, чем я смогла разобраться в чувствах, нахлынувших на меня.
– Я благодарю вас за Жана, – пробормотала я, опомнившись. – Да нет, благодарю – это такое слабое слово! Сударь, вы спасли не только его, но и меня… не знаю, будет ли у меня возможность хотя бы частично отплатить вам тем же.
– Не думайте об этом.
– Я не могу не думать. Я очень люблю Жана. И мне кажется…
Я на миг замолчала, потом, пытаясь придать голосу твердость, произнесла:
– Да, мне решительно кажется, что я и вас люблю.
Ласково улыбаясь, он ладонью зажал мне рот.
– Если только кажется, поостерегитесь говорить об этом.
– Почему?
– Потому что половинчатые чувства меня не устраивают.
Я ничего не ответила, слегка разочарованная его словами. Мне, честно говоря, хотелось бы услышать, что он тоже любит меня. Или, хотя бы, ему кажется, что он любит. Он никогда не говорил ничего подобного. Я вдруг поняла, что мне будет очень горько жить в этом доме, если я не услышу от него таких слов.
– Вы не слишком щедры, – произнесла я с досадой. – И не слишком великодушны.
– Это упрек?
– Да.
– Какая женская непоследовательность… Ведь только что вы говорили, что вас переполняет благодарность.
Шумный вздох вырвался у меня из груди.
– Да, благодарность, но ведь теперь мы говорим не о том… Теперь мы говорим не о Жане, а о нас.
– О нас? Какое редкое для вас слово!
Мне было не по душе то, что он насмехается надо мной именно тогда, когда я искренна. Ему удалось пробудить во мне чувства, но он, похоже, собирался мне слегка отомстить за то, что я была холодна, и поэтому подтрунивал. Я сейчас не находила с ним общего языка.
Он заметил мое разочарование и досаду. И сказал, целуя мне руку:
– Возможно, я не слишком отзывчив и вежлив сейчас. Прошу прощения. Признаюсь вам честно: мне хочется только одного…
– Чего же? – спросила я.
– Хорошо выспаться.
Я подавила вздох. Как это было некстати… Хотя, конечно, любой устал бы, ухаживая целую ночь за больным ребенком.
5
10 февраля я проснулась с удивительным ощущением того, что сегодня все должно измениться.
В окно уже заглядывала весна. Снег давно сошел, лужи высохли, и по земле стлалась нежная голубая дымка – первый признак того, что скоро начнется весенняя
Неужели я влюблена, искренне и безоглядно, как девчонка? Нет, поверить в такое было бы слишком невероятно. И все-таки внутри у меня все пело от счастья – даже не счастья, а его сладкого предчувствия. Еще несколько месяцев назад я и предположить не могла, что настолько оттаю и оживу: с моей души словно сошла вся грязь и тяжесть, вся та жестокая накипь, что накопилась за годы революции. Время, проведенное в Белых Липах, такое необычно безмятежное и беззаботное, явно содействовало тому, что я перестала быть женщиной, которая ничего не боится. Я стала просто женщиной, я изменилась.
Эмоции переполняли меня. И я не хотела их сдерживать.
– Как Жан? – спросила я у Маргариты.
Ее лицо расплылось в улыбке.
– Все хорошо, мадам. Он уже может есть и сегодня хорошо позавтракал. Пожалуй, завтра он сможет подняться.
Я тряхнула волосами, не в силах сдержать улыбку.
– Сегодня я должна быть красивой, Маргарита, красивой как никогда!
– Отправитесь соблазнять своего мужа, милочка? Да он и так от вас без ума, это каждому видно.
Я молчала, лукаво улыбаясь. У меня было предчувствие, что сегодня все решится, и я знала, что так и будет. Пока Маргарита готовила платье, я оглядела комнату и вдруг заметила на столе-консоли вазу с несколькими веточками расцветшей вербы.
– Кто принес это, Маргарита?
– Ваш муж прислал, мадам.
Я прижала веточки к лицу – они пахли речной водой, теплом и талым снегом… Это был невероятный запах, будто запах весны. Волнение невольно охватило меня; я подумала, что даже редчайшие орхидеи или камелии не доставили бы мне большей радости. Это был подарок Александра… подарок Белых Лип, которые я полюбила.
Узкое платье из изумрудной тафты с голубыми разводами, чуть присобранное выше талии, точнее очерчивало линии полной груди, позволяло догадываться о гибкости талии и лукаво намекало на стройность ног и бедер, – в нем я казалась даже чуть выше ростом. Изящные рукава, пышные до локтя и резко сужающиеся к запястьям, подчеркивали нежную безупречность рук. Мне нравился это цвет – изумрудный, почти травяно-зеленый, – и он так шел к мягкой золотистости моей кожи… Одним быстрым движением я подняла пышную массу волос на затылок, чтобы открыть длинную шею и подчеркнуть изящную посадку головы. Я закрепила волосы лишь одним черепаховым гребнем, и искусственно созданное мною впечатление прелестной небрежности в прическе показалось мне милее и притягательнее, чем любая укладка.
– Надеюсь, Пресвятая Дева поможет мне, – проговорила я. Маргарита возмутилась.
– Да что это вы так волнуетесь? Думайте лучше о том, как он должен волноваться, вот что, мадам!
Я не слушала ее. Я лишь украдкой взглянула на обручальное кольцо, с которым отныне не расставалась никогда, и это придало мне уверенности. В конце концов, я его жена – и нет ничего законнее тех чувств, которые я к Александру испытываю.
У меня не было больше сил сидеть дома. Набросив на платье черный кашемировый шарф, отделанный золотом, я выбежала из комнаты. Как рано я ни поднялась, герцог наверняка опередил меня, раз уже успел прислать мне вербовые веточки… Я знала, где его искать, – в конюшнях.