Дым
Шрифт:
– Я прихожу на пляж отдыхать.
– не умолкал голубоглазый.
– Быть самим собой. И делать, что мне хочется.
– Да, конечно. Дело только в том, что кому хочется. Вам - хамить, - не сдержавшись, буркнула она.
Голубоглазый словно только и ждал ее реплики. Он сел поближе и начал выступление. Он говорил долго и витиевато. И категорично. О том, что девушка должна знать свое место. И то, что девушка должна быть только девушкой. Тогда у нее будут радости в жизни, которых лишена она. И изюминки в ней нет. А все эти потуги - они в
– Умным людям всегда присуще сомнение. Это настолько банально, что стыдно цитировать, - вновь не сдержалась она, с досадой поминая Чацкого.
Бородатый повернул голову и быстро взглянул на нее.
– И откуда вы взялись такие претенциозные на заурядном пляже, - надевая резиновую шапочку, усмехнулась она и шагнула к реке.
– Да мы просто рабочие с Энергомаша, - сказал ей вслед голубоглазый, как подружка говорила в кафе поднадоевшим ухажерам: "Мы из ПТУ".
Она вернулась на пляж, когда голубоглазый пошел в воду. Хотела собрать вещи и уйти без его реплик, но тут с ней заговорил бородатый. Он говорил очень вежливо, учтиво, серьезно. Так, что нельзя было ни буркнуть, ни огрызнуться, ни уткнуться в книгу. Она неохотно поддержала беседу, но постепенно разговор ее заинтересовал.
Бородатый извинился. Представился.
Она улыбнулась:
– Слава.
Он на миг замолчал, глянул удивленно, но она не стала объяснять, что при слове Вячеслав, о ком бы ни шла речь, об известном актере или хулигане из пятого "б", она всякий раз думает о сыне и невольно улыбается.
Минуту помолчав и не услышав ее реплики, Вячеслав вновь стал рассказывать о себе и друге. Они только что приехали из аспирантуры. Устали. "Вырвались на свободу". Немножко распустились - он еще раз извинился. И сразу оказались на выборных должностях. Профессия отодвинулась. Они на комсомольской работе. (Она не стала уточнять - какой.) Первые дни работы. Все важно, нужно, интересно.
Неожиданно для себя, и она заговорила о том, как увлекалась комсомольской работой в школе и институте. Вся ее юность связана с комсомолом. Даже любовь. Они познакомились у мраморной колонны на каком-то слете.
Слава спросил о работе, и она увлеченно заговорила о школе.
Вячеслав и слушал внимательно, и отвечал интересно.
Они говорили, все с большим оживлением, уже обо всем - театре, музыке, планах на жизнь. И вдруг - все погасло: она увидела, что к ним подходит голубоглазый.
– Идет ваш друг. Давайте прекратим этот разговор.
Друг подошел, парни обменялись парой фраз, и Вячеслав пошел к реке.
Голубоглазый продолжил прерванный монолог - она молчала.
– Я смотрю, вам с моим другом разговаривать интересней?
Она рассеянно смотрела на воду. Слава качался на волнах и, не отводя от нее глаз, улыбался.
– Все мы в душе рыцари, - сказал голубоглазый с усмешкой.
– Рыцарей теперь нет, остались одни принцессы.
Она молча собралась домой. Слава догнал с полувопросом "Я провожу вас", и, дойдя
В воскресенье вечером она ждала Славу. Ждала с самого утра. И представляла, как интересно им будет друг с другом. Уже давно она ни с кем не разговаривала так увлеченно, так откровенно.
Она открыла дверь и увидела голубоглазого. Сзади стоял Слава.
– А, здравствуйте, - сказал голубоглазый. Голос его был новым: мягким, теплым.
– Мы еле нашли вас.
– А... Голубые глазки!
– сказала она удивленно.
Ребята вошли, и Слава спросил от порога:
– У вас курят?
– Сын.
– Сын стоял рядом, прижавшись к ее ноге и закинув вверх, к гостям, головку.
– Ах, да. Ну, конечно. Я просто не подумал.
– Но можно покурить на кухне, - неуверенно предложила она. Но Слава отказался категорично:
– Нет. Не надо. И не нужно. Просто нечем руки занять.
– Ну, вот, - оживленно говорил голубоглазый.
– Я - нахал. А ты - подхалим. А у меня одно имя - нахал.
– А я не знаю вашего другого имени, - сказала она, расставляя на столе тарелки.
– Слава, - отозвался голубоглазый, проходя к книжному шкафу. Шкаф он не раскрыл, смотрел сквозь стекло на полки, где стояли справочники и словари.
– Тоже Слава?
– Ну, конечно. Я же говорю, одни Славы. Вы зовете сына, а вскакиваем все трое.
Слава достал из портфеля две бутылки водки и тоже прошел к шкафу. Сказал голубоглазому:
– Смотри: философский словарь.
– Да, вообще...
– отозвался тот, не отводя глаз от полок.
Водку она не любила и не пила, и ей стало досадно, что Слава пришел в дом к ней и ее сыну с водкой и другом, а не с цветами и конфетами, но она не позволила недовольству омрачить праздник.
Она оставила гостей у шкафа, ушла на кухню.
Едва покормила сына и начала чистить картошку, на кухню вышел Слава. Молча взял нож, и они вместе дочистили картошку, потом стали готовить салат. Она думала, какой Слава серьезный, спокойный, именно такой, каким бы ей хотелось видеть своего мужа.
Слава нервничал, и она поглядывала на него, стараясь понять, отчего. Подумала: друг? Но разве она пригласила голубоглазого?
– Вы знаете, я сегодня еду в командировку, - сказал Слава.
– Мог бы открутиться, но я не думал, что вы дали правильный адрес. Я думал, что не увижу вас.
Она подумала, он уезжает поздно вечером, и улыбнулась: она не успеет его забыть, пока он будет в командировке, но картошка на плите только закипела, как Слава вскочил:
– Все. Я опоздаю на поезд. Я еду не один. С шефом. Другим поездом поехать не могу.
И уже в дверях:
– Я зайду к вам завтра. До завтра.
Она не успела и ответить. Стояла, растерянная, посреди комнаты: он что, два дня назад не знал про командировку? И как - до завтра? Разве он обернется за сутки? Куда он уехал? И зачем же он приволок водку, привел друга?