Дым
Шрифт:
Каждая встреченная знакомая передавала новость соседке, и слух быстро бежал по улице, даже быстрее самой Соры-Ханы.
– Сора-Хана! К вам сын приехал! – выбежала к ней какая-то девушка.
– С дорогим гостем вас! Когда он прибыл? Только с поезда? – жена Хаима, свата Соры-Ханы, попыталась её остановить.
Сора-Хана только кивала головой налево-направо. Она не могла задерживаться. На её лице светилась широкая улыбка, шаги становились быстрее и чаще, а сердце в груди билось как сумасшедшее. Забежав домой, в своё съёмное жильё, она попыталась закрыть дверь,
– Где мой Мойшле? – спросила она и, не дожидаясь ответа, побежала в свою комнату.
Её Мойшле стоял в дверях. Это был молодой человек лет двадцати восьми, в пенсне, уже без шляпы. У Соры-Ханы внутри всё оборвалось.
– Ну как ты, сынок? – спросила она, как и прежде, сдерживая улыбку, и утерла нос рукавом.
– Как обычно, а ты? – Сын улыбнулся ей в ответ.
Сора-Хана тут же пришла в себя и принялась суетиться вокруг сына.
– Что же ты стоишь, Мойшле? Садись! Ты, конечно, голодный. Может, сделать тебе гусиного сала с лучком? – Она смутилась и принялась говорить ещё быстрее: – Постой, я самовар поставлю… Да как же ты сам, как здоровье?
Сын смотрел на мать – от нищеты и тяжёлой работы она словно бы вся усохла, – на её впалую грудь и грязную, потрёпанную одежду; его взгляд окинул и так называемую мебель, и грязный пол, и всю комнату целиком. Он улыбнулся, но его улыбка теперь была натянутой, и постепенно она превращалась в неприятную гримасу. Сердце его заныло, он бы с радостью убежал отсюда. Сильнее всего его разражал медный светильник, стоявший на комоде; он словно бы вобрал в себя всю ту бедность, всю нечистоту и обыденность тёмной жизни в тёмной каморке…
За чаем он рассказал матери, что заехал всего лишь на день, а завтра утром он должен отправиться в новое место, где будет «практиковать».
– Сынок, вареньица положи себе… – угощала его Сора-Хана. – Малинка-то в этом году уродилась у меня такая хорошая…
Он снизошёл, слегка притронулся, а о большем она и не осмелилась его просить. Суетясь вокруг сына, она несколько раз выбегала в кухню посоветоваться с хозяйкой Бейлой, дочерью Шойлема, насчёт обеда.
– Чем бы мне его накормить? Ох, вот бы я о своих несчастьях знала столько же, сколько про этот обед…
– Возьмите кусок мяса да нарубите котлет, – посоветовала Бейла. – Разве неясно? Ни кашу, ни борщ есть он не будет…
– Да где же взять его, это мясо? Мясные лавки уже закрыты. Может, вареников с творогом ему налепить? Не нравится мне этот творог от Гиси-Леи, он сухой, как опилки!
Она вдруг оборвала себя на середине фразы.
– Знаете что? Посмотрю-ка я на рынке свежую рыбу, потом отварю горшочек риса в молоке… Честное слово, это лучше всего! Мойшле, куда ты?..
Она повернулась к сыну и увидела, что тот надевает пальто и открывает дверь.
– К местному доктору, – ответил он.
Сора-Хана перепугалась.
– Зачем к доктору?.. Не заболел ли ты, боже упаси?
Сын рассмеялся.
– Нет, просто так. «С визитом»…
Мать смутилась.
– Не
Она побежала на рынок и принесла оттуда одну рыбку. Приготовила обед, не прекращая беседовать с хозяйкой и ощущая после ухода сына странную радость – её она даже не пыталась скрыть.
– Бейла, вы посмотрите только, что за лещ! Живой ещё! А жабры красные, прямо огнём горят. Я за него целых двенадцать копеек заплатила, но он, честное слово, стоит этих денег… Что вы там сказали про детей? – перескочила она на другую тему. – Почему, пока их вырастишь, столько бед приходится снести?.. То оспа, то корь, то другие детские дела, и чего только Бог не насылает… А когда они становятся старше, огорчений становится только больше.
– Потому что сейчас он уже мужчина. – Бейла, как обычно, утешала вдову в её невзгодах.
– Да, конечно, грешно жаловаться – и что тут скажешь?.. «С визитом» к доктору пошёл… – сказала Сора-Хана с напускной сдержанностью в голосе, но тут же рассмеялась.
И, чтобы скрыть радость, добавила:
– Конечно, мне хотелось бы, чтобы он был немножечко другим. Как это почему? Вот был бы жив мой старший, Эли, да упокоится он с миром…
– Ну да, а чего вы хотели? – с пониманием ответила Бейла. – Сегодняшние дети, они ведь совсем другие… И вообще, жизнь изменилась. Конечно, он не такой уж и набожный, но у него и другие достоинства есть. Поверьте мне, от него вам будет большая радость – вот сосватает он себе кого-нибудь с хорошим приданым…
– Ох, ваши слова бы да Богу в уши… – заулыбалась Сора-Хана. – Чтоб вы были здоровы! Слушайте, а может, воды к рыбе добавить?
В скором времени обед был готов. Рыба запеклась толстой коричневой корочкой. Сора-Хана нахмурилась:
– Хоть бы пришёл уже, пусть поест, пока свежее…
Несколько раз она подбегала к окну посмотреть, не идёт ли.
«Доктор, конечно, хочет с ним переговорить… И то правда – есть с кем разговаривать! У моего сына светлая голова!»
И она просияла от гордости.
Стол был уже накрыт. Она уселась ждать. Прошёл час, другой… В лавку уйти она не могла – а вдруг сын вернётся? Молоко уже сделалось шоколадного цвета – и Сора-Хана считала, что это даже хорошо. Но потом рыба подсохла. Как жалко вкусный бульон. Можно было бы долить воды – но вдруг сын сейчас вернётся, ему придётся ждать… Нет, так не годится. Он, наверное, сейчас придёт, утешала себя Сора-Хана, но время шло, а сына видно не было. Лицо Соры-Ханы потемнело. Она замолчала и ушла к себе в комнату – не могла видеть никого из соседей…
Стало вечереть. Сора-Хана сидела за праздничным столом, на котором была расставлена посуда для молочного, – и думала. Она вздрогнула, услышав стук двери. Увидела сына и словно бы ожила – тут же, в глубине души, простив его, что он заставил её столько ждать.
– Что же ты так долго, сынок? – произнесла она с мягким упрёком. – Горячее остыло уже. Как жалко, такой свежий лещ! Ну сядь, поешь…
Она не осмелилась сказать ему: «Иди помой руки».
– Есть? – удивился сын. – Я уже поел.