Дымовое древо
Шрифт:
– Чувак, я тебя не вижу.
– Будут у тебя мои два шестьдесят?
– Ты как, только вернулся на остров? Где ты был?
– Гони мои два шестьдесят.
– Блин, чувак. У меня же телефон есть. Чего не позвонил?
– Я тебе написал, что мы прибудем в первую неделю июня. А что у нас сейчас, как ты думаешь? Сейчас первая неделя июня. И я хочу видеть свои денежки.
– Блин, чувак. Я ща не смогу всё вернуть.
– Сколько у тебя есть, Грэг?
– Блин, чувак. Наверно, смогу достать немного.
Кинни процедил:
– Ну ты и говнюк,
Из-за пояса он вытянул синий автоматический пистолет сорок пятого калибра и прицелился в человека, а человек вдруг упал, точно марионетка с перерезанными нитями, и исчез из виду. В это же время Хьюстон услышал звук взрыва. Попытался понять, откуда он раздался, найти ему какое-то иное объяснение, нежели то, что Кинни только что выстрелил этому человеку прямо в грудь.
– Погнали, погнали, – заторопился Кинни.
В оконной сетке зияла дыра.
– Хьюстон!
– Чё?
– Готово. Уходим.
– Чё, уже?
Хьюстон не чуял под собою ног. Двигался будто на колёсах. Они проходили мимо жилых домов, зданий, припаркованных машин. Проделали долгий путь, как показалось, за три-четыре секунды. Он выдохся и весь взмок от пота.
Сумасшедший босяк похвалил:
– Ловко сработано, чувак. По-моему, ты победил в этом споре.
– Я не прощаю своим должникам. Я не прощаю тем, кто переступает мне дорогу.
– Мне идти надо.
– Ага, кто бы мог подумать, что тебе идти надо, долбоёба ты кусок.
– Где мы? – спросил Хьюстон.
Босяк теперь всё больше отклонялся с тротуара на мостовую.
– Эй! Что-то не нравится мне твоя рожа, – окликнул Кинни уходящего парня. – Слышь ты, чокнутый ссыкливый предатель!
– Чё? – сказал парень. – Слышь, ты на меня не залупайся!
– Не залупаться? На тебя?
– О, кажется, вот и мой автобус.
Парень рванул через дорогу прямо сквозь сигналящий автопоток и скрылся за автобусом. Кинни крикнул:
– Эй! Морпех! Пошёл ты на хуй! Да! Всегда готов! [44]
Хьюстон согнулся пополам и блеванул на чей-то почтовый ящик.
Кинни выглядел неважнецки. Глаза ему заволокла мутноватая плёнка. Он предложил:
– Пойдём-ка жахнем. Пробовал когда-нибудь коктейль «Глубинная бомба»? Рюмка бурбона на кружку пива?
– Ага.
– Я вот могу до посинения этой дрянью упиться.
– Ага, ага, – пробормотал Хьюстон.
Они нашли какое-то заведение с кондиционером, Кинни проставил им обоим по пиву и рюмке бурбона, усадил Хьюстона в тёмном полукабинете, огороженном спинками диванов, и занялся приготовлением «Глубинной бомбы».
44
Semper fidelis («всегда верен», «всегда готов служить» – лат.) – девиз морской пехоты США.
– От этой штуки у тебя потроха винтом закрутит. Пробовал такое когда-нибудь?
– Конечно, заливаешь
– Так ты пробовал?
– Ну, я просто знаю, как это делается.
Без каких-либо воспоминаний о пролетевших часах, Хьюстон очнулся в поту, весь искусанный комарами и песчаными блохами; его заживо поглощал какой-то продавленный матрас, а внутри черепа мерно пульсировала головная боль. Было слышно, как где-то невдалеке так же мерно дышит прибой. Первая полностью осознанная мысль: он видел, как один человек застрелил другого, вот так, раз – и всё.
Похоже, он разместился в чём-то типа спальни на открытом воздухе. Добрался до крана в углу, где вволю напился проточной воды и помочился в раковину, сперва вытащив оттуда мокрую простыню с большой и чёрной по краю дырой, прожжённой посередине. Нашёл свои наручные часы, бумажник, брюки и рубашку, но вот туфли потерялись ещё вчера, на берегу, вспомнил он теперь; а ещё он был практически уверен, что забыл вещмешок в ИМКА. Шлёпанцы же за семнадцать центов, по-видимому, сами ушлёпали куда-то по своим делам.
В бумажнике лежала одна купюра в пять долларов и две в один. Ещё какие-то монеты валялись россыпью на бамбуковом полу – он насобирал девяносто центов. Хьюстон вышел на улицу – захватить свои пожитки.
В голове всё плыло. Вода, которой он нахлебался, опьянила его по второму кругу.
На вывеске значилось: «Отель „Кинг Кейн“», а чуть ниже: «Ждём в гости всех моряков».
Он огляделся в поисках Кинни, но не увидел вообще никого, ни единой живой души. Остров как будто был необитаем. Пальмы, солнечный пляж, тёмный океан. Он направился прочь от берега, в сторону города.
Хьюстон не стал возвращаться на «Боннерс-Ферри». Он не собирался хоть сколько-нибудь приближаться к месту стоянки судна или к любому другому, где мог наткнуться на Кинни – последнего человека, которого хотелось бы видеть. Он пропустил отход корабля и две недели без увольнения проболтался на суше, спал на пляже и ел по разу в день в баптистской миссии у моря, пока не удостоверился, что Кинни теперь ближе к Гонконгу, чем к Гонолулу; тогда он сдался береговому патрулю и ещё неделю отдыхал на гауптвахте.
Его ранг опять откатился к тройке, он снова стал матросом – это означало, что Хьюстон автоматически терял должность машиниста котельной. Уже второе понижение. Первое он заработал за «систематические мелкие нарушения дисциплины» во время службы на военно-морской базе в бухте Субик – после того, как повадился посещать гнездилища порока за её воротами.
Следующие восемнадцать месяцев Хьюстон провёл, выполняя всевозможную нудную работу и наряды по уборке кухонных отходов на базе в японской Ёкосуке, окружённый преимущественно буйными неграми, мало к чему пригодными раздолбаями и непутёвыми дезертирами – такими же, как он сам. Чаще, чем хотелось бы, вспоминался ему тот адмирал из Гонолулу, что опустил окно своего белого «Форда Гэлакси» и предрёк: «Наступают тяжёлые времена!»