Дыши нами, пока есть время
Шрифт:
— Садись. — Произносит вместо ответа, но я лишь вопросительно поднимаю брови. — Ты отсюда не уйдешь, пока не вкинешь в себя чай с вафлями. Извините, — ерничает открыто, разводя руки в стороны и сопровождая все это поклоном, — чем богаты, тем и рады.
— Я тебя поблагодарила, но это не значит, что мне можно указывать. — Произношу с важным видом и направляюсь к двери, только дикарь резко перекрывает путь отхода.
— Ты уйдешь, когда поешь.
— Помнится, ты меня с жабой сравнил, так почему сейчас хочешь чудовище усадить за стол и пить с ним чай? Что за невиданная
Перебор. Понимаю это в то мгновение, когда дикарь оказывается рядом. Мы стоим и смотрим друг на друга практически нос к носу. У меня опять от такой близости ноги подкашиваются. Но отступать не буду. Он и так увидел слишком много.
— Развернулась и села за стол, — процедил сквозь зубы, поглядывая на мои губы, — не сядешь сама, значит я усажу и волью этот долбанный чай прямо в твой прелестный ротик.
Прелестный ротик… Что?!
— Не посмеешь. — Усмехнулась и прищурилась, пока парень раздувал ноздри. — Если тебе так хочется меня облапать, то не нужно искать для этого предлоги.
— Предлоги, говоришь. — Странно посмеивается и делает шаг, от которого меня ведет назад.
Головокружение никуда не делось, и мне пришлось схватиться за его руки, которые чудесным образом легли на мою талию.
— Чай и вафли, Рапунцель, — говорит мне прямо в губы, не отрывая взгляда от моих глаз, пока я часто моргаю и туго соображаю, что вообще со мной сейчас происходит, — потом можешь чесать отсюда на все четыре стороны, но без голодных обмороков. — Он еще некоторое время пялится на мои губы, после чего отодвигает от себя с усмешкой. — Неужели дома не кормят, принцесска? Или ты на добровольной основе кости сушишь?
— А ты всегда такое хамло? Или по особым случаям?
Поднимаю бровь вверх, а дикарь улыбается, и чтобы не чувствовать, как зашкалил от этого мой пульс, отворачиваюсь к столу, на котором стоят кружки. Проглатываю противную густую слюну, понимая, что готова выпить злополучный чай, чтобы не ощущать, как во рту появляется пустыня.
— Чай так чай. — Отодвигаю стул и сажусь за стол, пока за спиной раздается движение.
Мне до жути не по себе, но… но я не хочу уходить. Смотрю на кружку, оценивая масштаб трагедии, и прикасаюсь пальцами к кошке, которая на ней изображена. Черная на белом. У нас в доме никогда не было литровых кружек. Мама так их называла. Не может настоящая леди пить из такой чашки, которая и не чашка вовсе, а корыто объемом с водоем. У нас приветствовались лишь изысканные сервизы стоимостью в тысячу евро, как минимум. Европейское качество, и все дела. Мама любила шикануть. Чтобы ужины соответствовали семье политика. С самого детства с белоснежной салфеткой на коленях и прямой спиной, будто к ней прибили спинку стула.
— Сахар прямо по курсу. Ложка. И вафельки для принцесски. — Дикарь снова театрально кланяется, поставив передо мной тарелку с шоколадными вафлями, от аромата которых мой желудок сводит болезненным спазмом.
Приходится прокашляться, чтобы легкое урчание осталось не замеченным.
— А яда там нет? — Улыбаюсь ему так же мило, как и он пару секунд назад.
— Хотел
— Нет. Для дикарей другая участь, — пододвигаю кружку к себе и грею об нее руки, ловя при этом странные ощущения, — в яму, овраг или пещеру. А может на еду соплеменникам, как вариант.
— Сказать что-то добрее не можешь? — Усмехается, пока я смотрю чуть ли не со слюной на зовущую меня вафлю.
Она изумительно пахнет, а еще там орешки под слоем шоколада. Должно быть невероятно вкусно. Мама помешана на правильном питании, и вместо традиционных сладостей нам привозят ПП-десерты. Тоже вкусно, но иногда хочется чего-то вредного. То, что мне всегда запрещали, будто здоровье испортит одна шоколадная вафелька.
— Я же скинул адрес. — Отрываюсь от разглядывания лакомства.
Дикарь отошел от стола и приложил к уху телефон. Пока он говорил я все-таки стянула одну вафлю и с удовольствием вонзила в нее свои зубы.
— Давно бы так. — Чуть ли не давлюсь от того, что Леша оказывается рядом и улыбается, наблюдая за тем, как я жую. — Может, поешь и сразу подобреешь.
— Это вряд ли. — Бубню с набитым ртом. — Можешь даже не надеяться.
— Надежда умирает последней, но, — он хмурится, делая глоток чая, — в твоем случае ей шанса родиться не дали.
— В точку. — Указываю на него пальцем и кидаю в рот последний кусочек вафли.
Как ни прискорбно, но все, что мне оставалось по жизни, так это надеяться. На лучшее, как все привыкли говорить.
– Так, что ты забыла в парке в такую рань, да еще и не при параде? Пряталась от папарацци?
Замираю с кружкой в руке и смотрю на нее. Говорить о том, что произошло категорически не хочется. Тем более с НИМ.
— У нас не та степень близости, чтобы откровенничать, и чай, дикарь, ничего не меняет.
— Все меняется, Рапунцель. Рано или поздно. Ты уже сказала спасибо. Большой прогресс.
— Считай, что тебе повезло. Больше не повторится.
Дикарь перестает улыбаться и наклоняется ко мне. Слишком близко, чтобы ясно мыслить, но я пытаюсь.
— Не говори гоп, принцесска.
Тук-тук-тук… Сердце затрепыхалось, пока он на меня смотрел вот ТАК.
— У тебя шоколад, — хмурится и касается большим пальцем уголка губ, — здесь.
Легкое касание, а я дышать перестаю. Кожу начинает покалывать, а он не спешит убирать от меня руку.
— Леш, у тебя не закрыто. — От неожиданности подскакиваю, ударяю по столу ногами и проливаю на себя чай. — Ой, а ты не один…
В комнату заглядывает девушка с горящими глазами и искрящейся улыбкой на лице. Розовый румянец на щеках и частое дыхание говорят о том, что она спешила к дикарю со всех ног. Я же нагло разглядываю ее, забывая, что пролила на себя чай. Сейчас это недоразумение волнует меньше всего.
Вожу по девушке глазами и понимаю, что это та самая. Она обнимала его в парке, а значит…