Дыши всем назло
Шрифт:
– Кайлин, ты поняла меня? – решила удостовериться Делайла, снова строго поглядев на альбиноску. – И дверь не открывай никому.
Кайлин опять закивала головой, и Делайла облегченно выдохнула. Напоследок она с улыбкой помахала Кайлин и захлопнула дверь, заперев ее на ключ. Снова глубокий вздох и волнение в груди. Да, надо сказать, мама будет в шоке, но, зная ее, Делла с уверенностью могла отметить, что ничего такого не случится. Уж если кому-то и влетит, так это Делайле, и то не смертельно. Оставалось надеяться, что с Кайлин все будет хорошо. И все же стоило позвонить маме, предупредить ее. И почему раньше в голову не пришло?
Делайла
* * *
«Моя учеба скоро пойдет под откос, если я продолжу думать о всякой фигне! – злилась на себя Делайла, комкая страницу тетради. – В какой момент я совершенно разучилась контролировать свои мысли?»
– Можно выйти? – попросилась она и получила положительный кивок в ответ.
Надо бы погулять минут десять, иначе она просто с ума сойдет. Мысли пожирали другие, голова раскалывалась и кружилась. А все началось с того, что кто-то объявил о возвращении Нерине Эсли, и у Делайлы снова возродилась идея поговорить с ней на серьезных тонах! И с чего она вообще решила, что Нерине станет ее слушать, а не кинется на нее сразу же, чтобы придушить? Хотя, наверное, именно это опасение никак не давало ей сосредоточиться на истории.
А теперь и не только оно.
Когда-то Аавилл сказал ей, что у них существует некая странная связь, и Делайла начинала в это верить. Сейчас, когда никто не знал, что она прохлаждается в коридоре вместо того, чтобы находиться на уроке, почему-то вновь перед ней возник он, словно чувствовал ее местонахождение. Аавилл смотрел на нее ледяным, пронзающим взглядом из-за дальней стены, и от страха у Делайлы тело онемело. Даже отсюда она заметила, что его глаза были безумны, дики и горели яростным огнем ненависти, истощившей его до основания, вытеснившей из него остальные качества, поглотившей его разум.
Аавилл Стоунер. Ни дня он не давал прожить Делайле без встречи с ним в школе или хотя бы без воспоминания о нем. Он знал о ней буквально все: когда, куда Делайла направится, как ее взбесить, как управлять ее чувствами, как заставить ее страдать, ненавидеть его, как подавить… Черт побери, как же он обожал, когда она смотрела на него с испепеляющей яростью; когда она была готова его разорвать, Аавилл с ума сходил от ощущения того, что она настолько страстно его ненавидит, думает о нем, обращает столько внимания на него, тратит на все это время. Свое время. Да, пускай так будет всегда, пускай она никогда не выпускает его из головы.
– Уже уходишь? – Стоунер схватил Делайлу за локоть, когда та предприняла попытку пробежать мимо него. – Какая жалость. А ведь мы не договорили на балу.
– Мне… не о чем разговаривать с тобой, – все-таки твердо изрекла Делайла. – Отпусти, а то запачкаешься.
– А ты стала смелее, – ухмыльнулся Аавилл, все еще не глядя на нее, но сжимая ее руку до боли. – Связалась с моим отцом и думаешь теперь, тебе все дозволено?
Отец… и снова его ненавистный отец. Один лишь допуск того, что она могла проводить с ним ночи, выпускал из Аавилла самое настоящее чудовище.
– Аавилл Стоунер! – выкрикнула она раздраженно, в сердцах, не совладав с собственными чувствами. – Мне плевать на всю вашу семью! На тебя и на твоего подонка-отца! Не дошло еще, нет? Вы оба мерзавцы, а ты еще хуже! Издеваешься над более слабыми, и это дает тебе какое-то право думать, что ты лучше, но ты просто обыкновенный
Грудь ее часто вздымалась и опускалась, глаза горели огнем, сердце рвалось на волю и пылало, причиняя боль. Ее тело дрожало, а ноги подкашивались, даже дыхание сбилось. А он… как смотрел на нее с хладнокровным спокойствием, так и продолжал смотреть, чем абсолютно разочаровал ее. Но зато сам Аавилл был более чем доволен. Он довел ее, заставил впасть в истерику, ненавидеть его еще больше, чувствовать сильнее. Делайла терпеть его не могла, сама поддалась тем же чувствам, и теперь они сжигали и ее.
– Неужели, Бертран? – изогнул бровь Стоунер и принялся надвигаться к ней все ближе. – Ты сейчас сама стала жертвой гнева и ненависти, не находишь? Ты становишься такой же, как и я. Это неизбежно. А знаешь почему? Потому что я заставлю тебя ненавидеть меня так, что ты ни о чем и ни о ком другом думать не сможешь.
– Да что я тебе сделала, в конце концов?! – взорвалась Делайла, приготовившись в любой момент или защититься, или убежать. – Оставь меня в покое, ты, грязный…
Но ее крики были заглушены обрушившимся на нее поцелуем. Делайла издала непонятный звук, когда ее крепко вжали в стену и стиснули тело до боли в сильных руках, норовящих раздавить ей ребра. Однако терять себя не оставалось времени, и Делайла плотно сжала свои губы, пытаясь прекратить разыгравшееся безумие, вырваться, но тщетно: огонь уже поглотил мотылька, беспомощно махавшего крылышками. Сопротивление лишь распаляло Стоунера, почувствовавшего ее ненависть через жалкие попытки избежать того, чего она так явно опасалась. И ненависть эта придавала ему силы.
Такая сладкая, такая нежная, своевольная… «Да, очень своевольная, тебе такую не одолеть», – усмехался внутренний голос Аавилла, и тот только сильнее прижимал к себе Делайлу, которая пыталась вырваться и чуть не задохнулась, когда ощутила, как ее резко обхватили еще мощнее. Испуганный трепет прошелся по спине, кровь ударяла в мозг каждые несколько секунд, ее сердце угрожающе замирало. И тогда Стоунер отстранился от нее так неожиданно, что та даже вздрогнула, испугавшись возможности новых трюков. Бесконечный миг они смотрели друг на друга и безмолвно спрашивали создателя, что же сейчас происходит, но не получили ответа.
Аавилл, растрепанный, разгневанный, страстный, заглянул в ее серые глаза ненавидящим взором, и, поймав ее взгляд, снова прижался к ее губам, которые в этот раз раскрылись от неожиданности. Делайла прерывисто выдохнула, когда рука Стоунера вцепилась в ее волосы, оттягивая ее голову назад, сильнее прижавшись к ней, не оставляя ни малейшего расстояния между ними. Зубы вонзились в нижнюю губу до крови, что смешивалась со слезами. Он втягивал ее в рот, жадно высасывал соленые алые капли и начинал терять голову от этого привкуса. Привкуса чего-то запретного, сладкого. Он уже не мог остановиться, не мог все так оставить. Он знал, что когда все закончится, она станет избегать его еще тщательнее, а он не мог такого допустить. Это его Бертран, его собственность, его исцеление и одновременно погибель.