Дюбал Вахазар и другие неэвклидовы драмы
Шрифт:
I П о д м а с т е р ь е. До этих самых пор я терпеливо слушал вас, жалкий вы человечишка, — из уважения к вашему возрасту, но уж больше мне невмоготу!
I I П о д м а с т е р ь е. Я тоже не могу — застебал, хапудра гирлястая!
I П о д м а с т е р ь е. Хватит! (Саетану.) Вы, мастер, невзирая на свои заслуги, — обыкновенный старый хрен — что вам наша жизнь молодая? А мы ведь не навоз, как вы, мы — самая сердцевина будущего. Я кой-как говорю, потому как вдохновенья никакого нету — пущай во мне само болтает, как хотит. Но вот чего бы я хотел сказать: вы тока нас не расхолаживайте этой своей старорежимной, никому не нужной, дешевой аналитикой, основы которой
С а е т а н. Да тихо вы там, янгелы небесные! Это ж чистейшей ковшастой воды диалектика. Да уж, изумили вы меня до крайности! Выходит, я, по-вашему, гожусь только на выброс, как стертый болт, как буржуйский пуффон, как биде какое-нибудь разбитое? Аа-а?
I I П о д м а с т е р ь е (твердо). Выходит так. Ваш язык вконец изгажен всякими буржуйскими пакостями. Вы уж и сказать-то ничего по-людски не можете. Компрометируете тока революцию.
С а е т а н. Люди всей земли! Что мне приходится терпеть!!
I П о д м а с т е р ь е. Тихо там! — Теперь-то я знаю, что за ентуиция мне ентот золотой топор ausgerechnet подсунула. Да мы ж вас изрубим как жертвенную корову! А чтоб его, до чего мне, сука, это хрюсло обрыдло! Раскромсаю, растопчу! Ендрек — подержи халат!! (Сбрасывает пижамную куртку.)
К н я г и н я (исключительно, на диво аристократична). Браво, Юзек, браво! Вот идея так идея — как собаке кошкин коготь из верблюжьего мешка. Я и не чаяла нынче так позабавиться. Только подыхайте помедленней, Саетанчик, — так мне больше нравится, знаитя о батюшки. Я вам покажу, любезные, как надо бить, чтоб рана была смертельной, а агония — долгой, хе-хе.
I I П о д м а с т е р ь е. Не распаляй ты меня, баба, до белого каления своими выкрутасами, а то ведь...
К н я г и н я (ласково). Но-но, тише, Ендрек, тише.
I П о д м а с т е р ь е. Ну, мастер, готовьтесь к смерти, или как оно — забыл я, как оно там по-сапожницки-то. Смир-р-но!! (Командует по-военному.)
С а е т а н. Но, Ендрек, дорогой, любимый мой первый подмастерье, это ж всем нонсенсам нонсенс, это ж будет несмываемое пятно на целомудренно-чистом теле нашей революции, зачатой почти непорочно. Я ведь ни на что не претендую, я согласен быть живой мумией — уже даже не отцом переворота, а эдаким добрым дедушкой. Рта не раскрою — буду сидеть себе в коробочке да молчать в тряпочку — что твой забальзамированный символ в квадрате. Тишком-молчком — как мышка под метлой — это я прибаутками пытаюсь вам зубы заговорить, да похоже, не очень-то получается, хотя Бой-то вон немало тяжких лет таким манером общественность задабривал, ну и, стурба его сука, наконец-таки задобрил. Клянусь всеми святыми, я заткнусь навеки, молчать буду, как розовый куст благовонный — только, Бога ради, не убивайте!
I I П о д м а с т е р ь е. А что для тебя свято, дед, если ты своим длинным языком наши основополагающие иллюзии — нет, не иллюзии — что я мелю? — отсохни мой язык! — становой хребет нашего мировоззрения перебить невзначай задумал, проповедуя старческую диалектику пустоты и мрака — плод жизни, прожитой за бортом бытия?! Что для тебя свято?!
С а е т а н. Я цепенею от одной мысли...
I П о д м а с т е р ь е. Цепеней сколько влезет, цепень хренов, — все едино не поможет. Читай свои буржуйские молитвы. Не мог ты больше быть живым вождем — ты себя безвременно ухайдакал этими клятыми папирусами и безудержной болтовней, а потому, котик, ты станешь священной, но мертвой мумией! И тогда мы остатки твоей былой силы вылущим и создадим
С а е т а н. Откуда он все это знает, сопляк зафуяренный? Видно, и впрямь не судьба мне больше чушь молоть. Хотел я перед вами исповедаться, как перед людьми, одной ногой в могиле стоя, но вы ведь тут же готовы человека топором по лбу тюкнуть.
Кто-то невидимый вешает сзади портьеру, как в I действии.
К н я г и н я (похотливо, радостно). Вот сюда ломони: в эпистрофей — во второй шейный позвонок — а потом Саетанчик еще долго-долго будет языком ворочать — ах, до чего ж мне это нравится — больше всякого йохимбина! Да рубите же его!
I I П о д м а с т е р ь е. И зарубим — клянусь всеми голыми девками. Это, конечно, не лучшая клятва на свете, но что поделать.
Внезапно с левой стороны слышится звук гармошки, и что-то явно лезет из-под портьеры.
I П о д м а с т е р ь е. Кой черт? Сегодня вечером мы никого не ждали! Шлюхи из «Эйфориона» для танцев и разврата заказаны на три часа ночи, после рабочего дня.
Вваливаются К р е с т ь я н е — старый М у ж и к и молодой М у ж и ч о к, толкая перед собой огромный сноп соломы — за ними — деревенская Д е в к а с большим подносом в руках. На всех народные костюмы.
С к у р в и (сквозь сон). И никогда уж в бриджик не сыграть — никогда не провозгласить с напускной важностью: «три червы» или «контра», и уже не заглянуть на кофеек в «Италию», на сладких девочек, и на нее в том числе, не попялиться, не полистать уже «Курьерчик» в кроватке, и никогда, никогда больше не уснуть! Это страшно — у меня просто нервы не выдержат! — и ведь никто понять не хочет!
Никто его не слушает, все уставились на группу слева.
М у ж и к (запевает).
С дураком — о чем с ним говорить? —Пасть заткнуть и в угол посадить!М у ж и ч о к (подхватывает, тыча в него указательным пальцем).
А захочет дурень что сказать —Дать по морде, но не дать болтать.I П о д м а с т е р ь е (стиснув зубы). Как бы вы чего не накаркали, хамье деревенское, строптивцы консервативные, мужички из народа так называемые. Или сами в морду захотели? Ааа-а?
М у ж и к («задорно»). Несмотря ни на что, мы глубоко убеждены в своей великой миссии: после падения дворянства и вылупившейся из него этой нашей уродливой канкрозной аристократии — той, что вырядилась в клеточку на аглицкий манер...
К н я г и н я. Что за допотопные шуточки в стиле Боя и Слонимского! От них же тухлятиной разит, господа, как от рыбки в коцмыжевском станционном буфете. За дело, дряблое крестьянство — кичливое, спесивое!
М у ж и к. Ох, как бы ты, ваша светлость, не пожалела об этих своих словах, надменных и дерзких не ко времени.