Дюбал Вахазар и другие неэвклидовы драмы
Шрифт:
Триумфально взбегает на пьедестал и застывает там, растопырив свои нетопырьи крылья в зареве бенгальских и обычных огней, которые неведомо каким чудом вспыхивают справа и слева. Скурви взвыл как черт знает кто.
Вот я стою в хвале и славе на перевале гибнущих миров!
С к у р в и. Простите меня, товарищи по злосчастью, — и не юродствуйте — мы все страдаем — говорю это не себе в утешенье, просто так оно и есть — простите меня, что я взвыл, как черт-те кто, позоря род людской, но я в самом деле уж больше не мог — ну не мог я больше, и баста! (После судорожных попыток согнуть и прошить толстый кусок кожи — все это сидя — отбрасывает сапог. Ползет на карачках по направлению к
П у ч и м о р д а. Невозможно больше выносить этот плоский бардаган (себе под нос) ...как будто бывают выпуклые. Какие там к черту мои выкрутасы — фашистские-то они были фашистские, да уж зато высокой пробы. И это — мой бывший министр! Так то ж, пане, шкандал — как говорят в Малопольше — предел упадка! Но как-то оно так убедительно звучит, что мне уж и самому охота того...
Саетан все бормочет.
О, дьявол! — А если я не выдержу и тоже поддамся чарам этой кошмарной бабищи? (После паузы.) Ну, в конце концов ничего страшного — корона с головы не свалится. Полнейший цинизм — то-то и оно! (Слезает с мешка и раскачивается, повернувшись лицом к публике.)
С а е т а н. ...качайся, качайся, а вот разок влипнешь, так уже от этого внутреннего подобострастия не избавишься...
К н я г и н я (взывает «nieistowym», по-русски говоря, голосом). Я взываю к вам «nieistowym», как говорят русские — нет такого польского слова,— голосом всех моих суперпотрохов, всех лабиринтов грядущего и утраченного духа, зародившегося в этих потрохах: покоритесь символу сверхматеринства: вселенской матки — или лучше — суперпанбабиархата! Этот заряд может взорваться в любую секунду. Ведь вы, мужчины, способны сгнить мгновенно — вдруг превратиться в лужицу жидкого гноя, подобно господину Вальдемару из новеляки этого горемыки Эдгара По. Вы опикничены: ваши шизоиды вымирают — наши шизоидки размножаются. Вот доказательство: Саетану раскроили череп, а Пучиморда будет жрать лангуст, — это символ — пока навеки не закроет уст, его курдюк не будет пуст. Мужики обабились — женщины en masse [102] омужичились. Настанет время, и, быть может, мы начнем делиться как клетки, не осознавая метафизической странности Бытия! Ура! Ура! Ура!
102
в массе своей (фр.)
Подмастерья и Пучиморда ползут к ней на брюхе. Скурви как бешеный рвется на цепи среди гомона и стонов. Саетан встает и тоже поворачивается к ней, словно какой-то Вернигора. Внезапно Соломенный Сноп — Хохол поднимается и замирает. Ползущие несколько озадачены: все, не вставая, оглядываются.
П у ч и м о р д а (трубным голосом). Мы, ползущие, озадачены тем, что Чучело поднялось. Что бы это значило? Дело не в том, что это значит в действительности — раздолби ее в сук — но что это значит в ином, пророческом, поствыспянском измерении, в смысле храма национальной идеи, населенного толпами шарлатанов и лжетолкователей писания, а они ведь ничего не значат, это лишь художественный вымысел: динамическое напряжение во имя Чистой Формы в театре — или я чушь несу?
Соломенный Сноп подходит к пьедесталу. С него опадает солома, и выясняется, что это — Бубек, хлыщ во фраке. Звучит танго.
Б у б е к - Х о х о л (заигрывая с Княгиней). Ирина Всеволодовна, вы так пленительно смеетесь — пойдемте у дансинг — уж этот миг не возвратится, — какое чарующее, сказочное танго — мое слово дадено...
С а е т а н. Я словно Вернигора какой — долгонько
П у ч и м о р д а. И меня одолела, трамбовать ее в ноздрю! Ничего не поделать! (Ползет.)
С а е т а н (восторженно — Княгине). Всебабьё! Всебабьё! Ох, вот это самоё! Так твою — вот это да! И — туда, туда, туда! Это ж — там. Да что я, хам?! Я идеальный правитель, я мумия трупа — как всё глупо! Ох и трахнула фатальная судьба, растудыть твою — ах, ах, вот это да! (Падает на землю и ползет к Княгине. Сердце на подносе продолжает биться.)
С к у р в и (дико и исступленно воет, после чего умолкает и в абсолютной, словно застывшей тишине молвит). Теперь можно и прогуляться — в такое время они нас совершенно не понимают.
С т р а ш н ы й Г о л о с (из гиперсупрамегафонопомпы). ОНИ МОГУТ ВСЁ!
На Княгиню откуда-то сверху опускается проволочная клетка, как для попугая — Княгиня складывает крылышки.
С к у р в и (в наступившей тишине). О — как сердце болит — это от папирос — коронарные сосуды разрушены — rotten bulkheads [103] —
103
проржавели переборки; здесь: клапаны никудышные; также: обормоты поганые (англ.)
(Короткая пауза.)
Тьфу — все к чёрту!Лопнула аорта!(Умирает и падает, растянув цепь во всю длину.)
Издалека доносится танго.
К н я г и н я. Извылся от вожделенья насмерть. Не выдержало сердце и кое-что другое. Бери меня кто хочет — бери любой! О, как я возбуждена его смертью от ненасытного вожделения — это просто за гранью воображения! Только женщина способна...
Входят Д в о е в костюмах английского покроя. Княгиня по-прежнему бормочет что-то непонятное. Они тихо беседуют, пересекая сцену справа налево. Равнодушно переступают через пресмыкающихся на полу и через труп прокурора. За ними шаг в шаг следует Г и п е р - Р а б о т я г а с медным термосом в руке.
П е р в ы й Г о с п о д и н: Т о в а р и щ И к с. Так что, послушайте, товарищ Абрамовский, я временно воздерживаюсь от полной национализации сельхозпромышленности — однако вовсе не в порядке компромисса...
В т о р о й Г о с п о д и н: Т о в а р и щ А б р а м о в с к и й. Разумеется, идеологическое освещение этого факта должно быть таким, чтоб им пришлось понять: это только и исключительно временная отсрочка...
Бормотание Княгини на миг становится членораздельным.
К н я г и н я. ...из матриархата ультрагиперконструкции, подобно цветку трансцендентального лотоса, я нисхожу меж лопаток Божества...
Т о в а р и щ И к с. Накройте-ка эту обезьяну — как попугая — каким-нибудь полотнищем. Довольно уже щебетать и стрекотать. К лебедям этот матриархат.