Дьюма-Ки
Шрифт:
Уайрман, всё ещё смеясь, пополз на корточках за убежавшим столиком. Попытался ухватиться за стойку, но она откатилась в сторону, будто почувствовав его приближение. Уайрман плюхнулся лицом в песок, потом поднялся, смеясь и отплёвываясь. Я перевернулся на спину, жадно ловя ртом воздух, на грани обморока, но смеясь.
Вот так я встретился с Уайрманом.
iii
Двадцать минут спустя столик занял исходное положение. Более или менее. И всё было бы хорошо, да только мы с Уайрманом
Один треугольный сектор порвался, и теперь зонт напоминал пьяного, который пытается казаться трезвым. Уайрман перенёс уцелевший шезлонг к деревянным мосткам и, по моему настоянию, сел в него. Я же устроился на мостках. Пусть спинки не было, но подняться с них мне было куда проще (не говоря уже о сохранении достоинства). Уайрман предложил сходить в дом и заменить разлившийся ледяной чай свежим, но я отказался, согласившись, правда, разделить чай, чудом оставшийся в стакане Уайрмана.
— Теперь мы братья-по-воде, — заметил он, когда мы выпили чай.
— Это какой-то индейский ритуал? — спросил я.
— Нет, это из «Чужака в чужой стране» Роберта Хайнлайна. Да будет благословенна его память.
Я вдруг подумал, что не видел его читающим, когда он сидел в полосатом шезлонге, но не стал озвучивать эту мысль. Многие не читают на пляже: от чтения при столь ярком свете у них болит голова. Я сочувствую людям, которые мучаются головными болями.
Он вновь начал смеяться. Закрыл рот двумя руками, как ребёнок, но смех прорвал эту дамбу.
— Хватит. Господи, хватит. Я чувствую, что потянул всё мышцы живота.
— Я тоже.
Какое-то время мы молчали. В этот день с Залива дул свежий, прохладный ветер, с явственным привкусом соли. Оторванный лоскут зонта трепало ветром. Тёмное пятно на песке (пролитый чай) практически высохло.
Он всё-таки хохотнул.
— Ты видел, как стол пытался убежать? Этот грёбаный стол.
Хохотнул и я.
Болело бедро и мышцы живота, но чувствовал я себя достаточно неплохо для человека, который смехом едва не вогнал себя в обморок.
— «Побег Алабамы», [56] — вставил я. Уайрман кивнул, всё ещё стирая с лица песок.
— «Grateful Dead». Тысяча девятьсот семьдесят девятый год. Или где-то рядом. — И вновь хохотнул, засмеялся, загоготал. Обхватил руками живот и застонал. — Не могу. Должен остановиться, но… — Невеста крёстного отца! Господи Иисусе! — И снова расхохотался.
— Только не говори ей, что я так её назвал, — попросил я. Смеяться он перестал, но улыбка осталась на лице.
— Я и не собирался, мучачо. Но… это шляпа, не так ли? Большая соломенная шляпа, которую она носит. Как Марлон Брандо в саду, когда играет с маленьким мальчиком.
56
«Побег Алабамы» (Alabama Getaway) — песня группы «Grateful Dead», впервые исполненная в 1981 г.
На
— Если мы заржём, когда я буду вас знакомить, — сказал он (и мы заржали, от одной мысли, что заржём), — будем говорить, что вспомнили, как я сломал шезлонг, хорошо?
— Хорошо. Правильно ли я понял, что она и впрямь имеет отношение к мафии?
— Ты действительно ничего не знаешь?
— Абсолютно.
Он указал на виллу «Розовая громада», которая с такого расстояния казалась совсем маленькой. Похоже, дорога домой будет долгой.
— Кому, по-твоему, принадлежит вилла, в которой ты живёшь, амиго? Я понимаю, ты платишь риелтору или компании «Дома для отдыха», но на чьём банковском счёте в конце концов осядут твои денежки?
— Готов предположить, что на банковском счёте мисс Элизабет.
— Правильно. Мисс Элизабет Истлейк. Учитывая возраст дамы, а ей восемьдесят пять, ты мог бы называть её старая мисс. — Он вновь рассмеялся, покачал головой. — Пора бы это прекратить. Но, откровенно говоря, давно уже у меня не было повода так поржать.
— У меня тоже.
Он посмотрел на меня (безрукого, заштопанного с одного бока) и кивнул. Потом какое-то время мы разглядывали Залив. Я знал, что люди приезжают во Флориду, когда становятся старыми и больными, потому что здесь тепло чуть ли не круглый год, но, кроме того, свою лепту вносит и Мексиканский залив. Целебным является даже взгляд на эту залитую солнцем спокойную водную гладь. Слово-громадина, не так ли? Я про Залив. Достаточно большой, чтобы бросать в него много чего и наблюдать, как оно исчезает.
Наконец Уайрман продолжил:
— И кому, по-твоему, принадлежат дома между твоей виллой и этой гасиендой? — Через плечо он указал на белые стены и оранжевую крышу. На всех местных картах она обозначена как «Гнездо цапли», но я называю её «Еl Palacio de Asesinos».
— Тоже мисс Истлейк?
— Ты правильно сложил два и два.
— А почему ты называешь гасиенду «Дворцом убийц»?
— Когда я думаю на английском, это «Убежище бандита». — На лице Уайрмана мелькнула виноватая улыбка. — Потому что выглядит гасиенда как то место, где главный плохиш из вестерна Сэма Пекинга повесил бы свою шляпу. В любом случае у нас шесть красивых домов между «Гнездом цапли» и «Салмон-Пойнт»…
— Который я называю «Розовой громадой», — вставил я. — Когда думаю на английском.
Уайрман кивнул.
— «Еl sado Grande». Хорошее название. Мне нравится. Ты пробудешь здесь… как долго?
— Я снял виллу на год, но, честно говоря, не знаю. Жары не боюсь, хотя, как я понимаю, это время называют плохим сезоном, но нужно помнить об ураганах.
— Да, здесь мы все помним об ураганах, особенно после «Чарли» и «Катрины». Но дома между «Гнездом цапли» и «Салмон-Пойнт» опустеют задолго до сезона ураганов. Как и весь Дьюма-Ки. Между прочим, это место следовало бы назвать Истлейк-Айленд.