Дюна: Дом Атрейдесов
Шрифт:
На контрольной панели корабля-невидимки отражался грузовой отсек лайнера, на котором точками были отмечены положения перевозимых кораблей. Эти точки приобретали постепенно оранжевый цвет – суда Великих Домов приводили в боевую готовность бортовое оружие, готовясь к защите от возможного нападения. Дело пахло началом большой войны.
Чувствуя себя маленькой мышкой на полу переполненного гигантского танцевального зала, Раббан скользнул в тень фрегата Харконненов и проник в открытый люк.
Оказавшись в безопасной гавани родного корабля, Раббан отключил поле-невидимку, и теперь весь экипаж мог видеть
– Другие корабли еще не начали стрелять? Завизжали сирены тревоги. По космическим системам связи стали слышны лихорадочные переговоры, словно дробь стучали условные сигналы. Галахская речь мешалась с условными боевыми шифрами:
– Атрейдесы объявили войну тлейлаксам! Пушки заговорили.
Радуясь своей удачной атаке, Раббан скомандовал экипажу:
– Привести в боевую готовность бортовые орудия! Не давайте никому застать нас врасплох, эти Атрейдесы такие бестии. – Он рассмеялся.
Специальный кран переместил корабль-невидимку в трюм фрегата, люк был задраен так, что теперь его не смог бы обнаружить ни один сканер Гильдии. Никто не станет искать корабль-невидимку, потому что никто даже не подозревает о самой возможности существования такого судна.
– Защищайтесь! – крикнул второй пилот в систему связи. Тлейлаксы продолжали жаловаться:
– Мы заявляем, что намерены открыть ответный огонь. Мы имеем на это полное право. Мы не провоцировали это нападение.., это наглое попрание правил Гильдии.
Раздался еще один голос – хриплый и низкий бас:
– Но у Атрейдесов не видно никакого оружия. Может быть, агрессоры не они?
– Это трюк! – кричали в ответ тлейлаксы. – Один из наших кораблей уничтожен, другой сильно поврежден. Разве вы не видите этого своими глазами? Дом Атрейдесов должен заплатить за это.
Превосходно, подумал Раббан, восхищаясь планом дяди. С данного момента события могли развиваться по разным сценариям, но любое их развитие было на руку Харконненам. Лето был известен всем как отчаянный задира и нахал, а теперь все знают, что он способен на коварный и трусливый поступок. Его корабль сейчас может быть уничтожен выстрелами возмездия, а имя Атрейдесов покроется вечным позором из-за предательского поступка Лето.
Может быть, с этого момента начнется долгая и кровопролитная вражда между Домом Атрейдесов и Тлейлаксу.
В любом случае Лето не сможет выпутаться.
Стоя на капитанском мостике своего фрегата, герцог Лето старался взять себя в руки и успокоиться. Он прекрасно знал, что с его корабля не было произведено ни одного выстрела, поэтому понадобилось несколько секунд, чтобы осознать, в чем его обвиняют.
– Выстрелы раздались в непосредственной близости от нашего борта, мой герцог, – сказал Гават, – прямо из-под нашего носа.
– Значит, это не было случайностью? – спросил Лето, чувствуя, как его охватывает гнев. Один тлейлаксианский корабль ярко горел изнутри, а пилот второго продолжал выкрикивать в адрес Лето свои обвинения.
– Ад Вермиллиона! Кто-то действительно поразил Бене Тлейлаксу, – воскликнул Ромбур, глядя на происходящее сквозь прикрытый армированным плазом иллюминатор. – И очень
Лето прислушался к какофонии переговоров по системам связи, к возмущенным крикам тлейлаксов. В первый момент он решил выслать помощь терпящим бедствие тлейлаксам, но в следующее мгновение услышал, что пилот пораженного судна выкрикивает его имя и требует его крови.
Он посмотрел на выжженный изнутри корпус одного тлейлаксианского корабля и, переведя взгляд на поврежденный, вдруг увидел, что его орудия разворачиваются в сторону его собственного фрегата.
– Туфир, что он делает?
По открытой связи слышался ожесточенный спор между Тлейлаксом и теми, кто отказывался верить в виновность Атрейдеса. К несчастью, таких голосов становилось все меньше и меньше. У тлейлаксов появлялось все больше сторонников. Некоторые утверждали, что видели все своими глазами, видели, что выстрелы раздались с корабля Атрейдеса. События начинали принимать опасный оборот.
– Ад Вермиллиона, – крикнул Ромбур, – Лето, они думают, что это сделал ты!
Гават со всех ног бросился к панели защиты.
– Тлейлаксы направили на тебя заряженные стволы, мой герцог!
Лето включил канал связи и снял все коды. Должен звучать открытый текст. Мысли спрессовались и следовали одна за другой с быстротой, поразившей его самого: ведь он не был ментатом, способным на скоростное мышление. Это было как во сне, когда видения следуют друг за другом с потрясающей быстротой, или как это бывает перед смертью, когда в считанные мгновения перед внутренним взором человека пролетает вся его жизнь. Это слишком мрачная мысль. Надо искать выход из положения.
– Внимание! – крикнул он в микрофон. – Говорит герцог Лето Атрейдес. Мы не атаковали корабли тлейлаксов, я отметаю любые обвинения.
Он знал, что ему никто не поверит, что никто не успокоится так быстро, чтобы предупредить развертывание полномасштабной войны. Но через мгновение он уже знал, что надо делать.
В его мозгу прошли видения из прошлого, он вспомнил деда по отцовской линии – Кеана Атрейдеса, который сейчас смотрел на него с надеждой, которая была так ясно написана на изборожденном морщинами лице этого, так много повидавшего в жизни, человека. В его ласковых серых глазах, таких же, как у Лето, таилась сила, которую часто не замечали враги, к большому для них прискорбию.
Если бы я мог стать таким же сильным, как мои предки…
– Не стреляйте, – обратился он к тлейлаксианскому капитану, надеясь, что его услышат и на других кораблях.
Вот в его мозгу возник еще один образ: его отец, старый герцог Пауль Атрейдес. У него зеленые глаза, но они так же ласково, как глаза деда, смотрят на него. В этом видении отец был в том же возрасте, что и Лето. В долю секунды он увидел и своих ришезианских родственников, дядей, теток, двоюродных братьев, слуг, чиновников и генералов, которых они привезли с собой. У всех них были совершенно пустые глаза, они отчужденно смотрели на Лето, словно все они были частями одного организма, который просто оценивал его действия и выжидал какого-то момента. В выражении их лиц не было ни любви, ни одобрения, ни ненависти, ни презрения – там было ничто, словно Лето действительно совершил преступление и перестал существовать.