Дзен-буддизм и психоанализ
Шрифт:
Человеческое существование изначально наделено самосознанием или, согласно наименованию, которому мы отдаем здесь предпочтение, эго-сознанием. Человеческое существование не возникает просто с рождением человека; младенец еще не человек; идиот никогда не становится им до конца; воспитанный у волков ребенок представляет собой лишь квазичеловека; безнадежный психотик, вероятно, человеком уже не является.
Младенец, идиот, «ребенок-волк» или психотик никогда не являются животными полностью. До-эго-сознание младенца, так же как и эго-сознание, не развитое у идиота, задержанное в развитии у «ребенка-волка» и разрушенное у психотика, — все они получают свое определение исходя из того, что было бы нормой для их развитого и неповрежденного бытия. Такой нормой является эго-сознание, появляющееся
Эго-сознание означает эго, которое отдает себе отчет или осознает само себя. Самоотчет находит свое выражение в самоутверждении, в Я, которое я по-прежнему буду называть эго. Самоутверждение включает индивидуацию — дифференциацию и отграничение эго от «другого», от не-Я, «не-эго», то есть от простого отрицания себя самого. Самоутверждение включает в себя, однако, и самораздвоение.
Самоутверждение предполагает одновременно утверждающее и утверждаемое. Утверждающее совершает акт самоутверждения. Утверждаемое есть экзистенциальный факт, представленный себе самому. Самоотчет и самоутверждение представляют собой в одно и то же время предпринимаемый эго акт и данный ему факт. Хронологически эго как субъект не предшествует себе самому как утверждаемому объекту. Индивидуация не предваряет раздвоения. Там, где есть эго-сознание, там сразу же есть это, причем оно сразу и объект, и субъект, и данное самому себе, и самим собою активируемое. Наделенный свободой и ответственностью, живой и деятельный субъект в то же самое время является пассивным, данным объектом — предопределенным, детерминированным, лишенным ответственности. Такова вечная природа и структура эго в эго-сознании. Такова изначальная ситуация человека в человеческом существовании. Эту ситуацию можно охарактеризовать как контингентную или обусловленную субъективность.
Обусловленная субъективность при всей своей обусловленности остается субъективностью. Рост эго-сознания отмечает рост субъективности. Существование приходит к человеческому существованию как раз посредством субъективности. Как субъект, эго отдает себе отчет в себе самом. Затем, в качестве субъекта — встретившись с субъективностью других и признав ее себе подобной, — эго может научиться самоконтролю, самодисциплине, самоупражнению и тем самым делается концентрированной личностью. Младенец еще не личность, идиот ею вполне никогда не будет, «ребенок-волк» есть лишь квазиличность, а психотик, возможно, уже не личность. Как субъект, эго вдобавок имеет свой собственный мир и отдает себе отчет в нем. Более того, в качестве субъекта, в своей свободной субъективности, эго способно подняться над собой и трансцендировать как себя, так и свой мир в любом данном их аспекте. Выражением неприкосновенной целостности субъекта-личности всегда может служить сопротивление и «нет», сказанное миру или самому себе.
Будучи субъектом, эго может выходить за свои пределы и соучаствовать в субъективности другого — в дружбе, сочувствии и любви. Как субъект, эго наделено языком, может вникать в смысл, может вопрошать, сомневаться, понимать, оценивать и судить; эго способно воспринимать, производить и использовать орудия, принимать и осуществлять решения, работать, творить, выражать себя посредством какого-то объекта или деятельности. Только субъект может иметь дело с объектом.
В своей субъективности эго владеет собою и своим миром (и может над ним подняться); оно может любить, понимать, решать, творить и производить. В этом величие эго и эго-сознания. В этом достоинство человека в его человеческом существовании.
Тем не менее именно как субъект — отчасти в этом состоит его величие — эго осознает, что его субъективность является контингентной, или обусловленной субъективностью. Наделенное свободой трансцендировать всякий данный аспект самого себя или своего мира как эго, оно не обладает свободой трансцендировать субъект-объектную структуру как таковую. Даже трансцендируя, оно по-прежнему привязано к трансцендируемому.
Зависимое от объекта и им обусловленное эго сталкивается также с объектом-препятствием. Находя и осознавая себя в субъективности, эго в субъективности же оказывается отделенным и отрезанным от себя. Как эго, оно никогда не может соприкасаться с собой, познавать себя или обладать собою в полной и подлинной индивидуальности (нераздельности). Всякая попытка такого рода отодвигает эго — как субъект бесконечной регрессии — от себя самого, оставляя лишь некий подобный ему объект. Постоянно ускользающее от самого себя эго обладает собою только как объектом. Разделенное и расколотое в своей концентрированности, эго оказывается недоступным для самого себя, оно отгорожено, отдалено и отчуждено от себя. Обладая собою, оно собой не обладает.
Точно так же полнота обладания оборачивается не-обладанием и в случае самоосознания и осознания мира (последнее на самом деле есть одно из измерений самоосознания). Мир всегда предстает как объект для сознания. Рефлективно, в своей субъективности, эго может постигать мир как тотальность, в которую оно входит. Однако включенный в этот мир рефлективный аспект эго также является объектным, и воспринятый подобным образом мир есть объект для эго как субъекта восприятия. Как в непосредственном, так и в концептуальном опыте мир является объектом. Эго-субъект отодвигается, отстраняется, отчуждается.
Как раз эта дихотомия — субъект-объектная структура — составляет экзистенциальную неопределенность, конфликтность и противоречивость эго и эго-сознания. Раздвоенное и разделенное в самом своем единстве, эго ограничено самим собою, оно не может самим собою поддерживаться и реализовываться. При всей взаимосвязанности с миром оно исключено из него, изолировано; это и ограничено рамками мира, и изъято из него — из мира, в котором оно находится и которому оно принадлежит. Эго дважды расколото, извне и изнутри, оно обособлено и отрезано от самого себя и от мира. При всей своей субъективности оно не является чистым субъектом; в своей свободе оно никогда не располагает абсолютной свободой. Эго не представляет собой основания или источника себя самого и мира — оно всегда обладает ими, но никогда не обладает ими целиком. Такова судьба эго в эго-сознании, такова ущербность человеческого существования.
Экзистенциальным выражением этого является двойная тревога эго о жизни и смерти. Но это — лишь два выражения одной фундаментальной тревоги по поводу разъедающего эго внутреннего раскола и противоречивости, препятствующих ему полностью быть самим собою. Тревога, имеющая отношение к жизни, проистекает из необходимости бороться с этим противоречием и разрешать его. Тревога из-за смерти возникает в силу возможности окончания жизни до того, как было достигнуто какое-то решение. Чтобы «быть» эго, нужно искать и реализовывать себя. Таков внутренний императив, которого еще нет у младенца, никогда нет целиком и полностью у идиота, едва ли хоть наполовину имеется у «ребенка-волка» и, возможно, уже отсутствует у психотика. В природном совершенстве животного такого императива не существует.
Даже если бы язык не был порождением эго-сознания и мы могли бы спросить молодое животное, например котенка, о его намерениях и планах на будущее, вопрос был бы для него бессмысленным. Между тем человеческий ребенок сталкивается как раз с этим вопросом, звучащим как извне, так и изнутри. Биологический или физиологический рост или созревание сами по себе еще не составляют роста, созревания или реализации человека как человека. Без сомнения, материнство более служит мерой самореализации самки человека, чем отцовство человеческого самца. Поэтому ответ девочки: «Я стану мамой» — принимается, тогда как ответ мальчика: «Я стану папой» — вызвал бы определенное недовольство.