Дзен футбола
Шрифт:
Несмотря на фиаско, я не разлюбил пожарных " и любуюсь их работой каждый раз, когда представится случай. Боясь накликать беду, я не берусь назвать пожар красивым. Скорее он прекрасен в своей смертоносности, как всякий парад стихий. Живя по другим правилам, огонь подчиняет своей астральной природе нашу трезвую физику. Огненные языки подражают зыбкой архитектуре сна. Огонь творит наоборот - не создавая, а уничтожая. Он расплетает ткань бытия, завершая ее существование величественным фейерверком.
Впрочем, огонь был не причиной, а поводом нашего пребывания на работе. Окончательно • это выяснилось, когда завод сгорел, пока я был в отпуске. Рабочим удалось спасти в дым пьяных пожарных, но больше я их никогда не видел, только во сне, хотя и наяву думал о них чаще, чем о тех,
ЧЕСУЧА И РОГОЖА
– А правда, что все журналисты мечтают написать роман?
– Нет, - солгал я. «Компромисс»
всегда верил в коммунизм больше власти, которая его исповедовала. Не разделяя догматы собственной религии, она забыла мистерию труда и свирепо наказывала всех, кто хотел хорошо работать. Например - До-влатова. Родина мешала ему заниматься тем, что было полезно обоим. Собственно, только поэтому все мы и перебрались через океан. Нашей американской мечтой был, однако, не дом с лужайкой, а по-прежнему субботник: «свободный труд свободно собравшихся людей». Более того, нам удалось добиться своего. Мы построили коммунизм в одной отдельно взятой газете, которая продержалась дольше Парижской коммуны и сделала нас всех счастливыми.*»«» amp;*»Ф» amp;»# amp;#Й»*Жй amp;»*»#«®»«3*® amp;®®«|»®*Ж*|9®»8*«»'«
Как и в другом - большом - мире, капита-. лизм, конечно, одержал победу над коммуниз-» мом, но не раньше, чем у нас кончились деньги.? За год «Новый американец» заработал 240 ты-* сяч долларов, а потратил 250. И никто так и не» придумал, как эти нехитрые цифры поменять* местами. •
Теперь, четверть века спустя, историки Тре- • тьей волны считают цыплят по осени и потро- I шат подшивку «Нового американца», чтобы най- • ти ему объяснение. По-моему - напрасно. Газе-* та, как радуга, не оставляет следов. Она вся про-; цесс, а не результат, сплошная сердечная суета, «воспоминание, не требующее документа. Так бы- t ло, вот и слава Богу.;
Довлатов не помещался в газете, но она ему» нравилась. Иначе и быть не могло. Газета была* порталом советской литературы, ее пропилея- J ми и проходным двором. Другого пути в офи- I циальную словесность не существовало, и Сер-* гей принимал это как должное. В поисках слу-* чайного заработка и приблизительного стату-* са, Довлатов служил в самых причудливых из- «даниях. Судя по его рассказам, он был королем I многотиражек. В это, конечно, легко поверить, потому что Сергей умел любую халтуру украсить ловкой художественной деталью. Например такой. I Когда знаменитый джазовый пианист Оска,* Питерсон чудом оказался в Таллине и даже вы «ступил там, Сергей написал на концерт газетнук* рецензию, которая заканчивалась на верхней -I хемингуэевской - ноте:* «Я хлопал так, что у мсхы остановились но; вые часы».* Тридцать лет спустя мой коллега и тоже боль I шой любитель джаза Андрей Загданский принес I в студию запись того самого таллинского кон* церта Оскара Питерсона - 17 ноября 1974 года.! Мы пустили запись в эфир, предупредив, что в* овации, которые то и дело прерывают музыку,* вплелись и довлатовские аплодисменты.
Мастерство Сергея, которым он расчетливо? делился с прессой, льстило редакторам. Как все? люди, включая партийных, они хотели, чтобы* их принимали всерьез даже тогда, когда руково". димый ими орган ратовал за трудовые победы. I Довлатов хвастался, что во всей России не было '. редактора, который не прощал бы ему запоев. Накопив множество воспоминаний о газет* ной страде, Довлатов привез в Америку мсти: тельный замысел. Собрав подборку цитат из сво? их материалов, он использовал их в качестве* эпиграфов к выросшей из газет книге «Компро! мисс». Я слышал, что филологи Тарту собира? лись разыскать эти тексты в библиотечных подшивках, но сомневаюсь, что они их там найдут. Сергей любил фальсификации, замечательно при этом пародируя источники, в том числе и собственные. Он виртуозно владел особым, романтически приподнятым стилем той части газеты, которая
Дело в том, что напрочь лишенная информационной ценности всякая советская газета была литературной газетой. Такой она, в сущности, и осталась, вновь оказавшись в арьергарде. Но тогда, четверть века назад, мы об этом даже не задумывались. Газета была нашим субботником, '. Довлатов - его главным украшением.
Когда Сергей появился в Нью-Йорке, эмигрантскую прессу исчерпывало «Новое русское слово», орган, отличавшийся от советских газет лишь тем, что был их антисоветским приложе нием. Возможно, сейчас я не стал бы так критич но отзываться о газете, где еще встречались ветераны Серебряного века - критик Вейдле или философ Левицкий. Но в молодости нам до них не было дела. Все мы хотели не читать, а писать. Печатать же написанное опять было негде.
Разобравшись в ситуации, Довлатов быстро созрел для своей газеты. Образовав непрочный и, как оказалось, случайный альянс с тремя товарищами, Сергей погрузился в газетную жизнь. Первые 13 недель мы следили за «Новым американцем» со стороны - с опаской и завистью. Но вскоре Довлатов сманил нас с Вайлем в газету, которую он считал своей, хотя такой ей еще только предстояло стать. Мы поставили редакции одно условие - назначить Довлатова главным редактором. Этот шаг представлялся естественным и неизбежным. Сергей еще не успел стать любимым автором Третьей волны, но как его восторженные читатели мы были уверены в том, что долго ждать не придется.
Сперва Довлатов лицемерно, как Борис Годунов, отнекивался. Потом согласился и с наслаждением принялся руководить. Больше всего ему нравилось подписываться: о том, кто главный редактор «Нового американца», знал читатель почти каждой страницы. Довлатову всегда нравилась проформа, он обожал заседать и никогда не жалел времени на деловые - или бездельные - переговоры.
Лишь намного позже я понял, чем для Сергея была его должность. Привыкнув занимать положение неофициального писателя и принимать как должное связанную с ним ограниченную популярность и безграничную безответственность, Довлатов, наконец, дослужился до главного редактора. Он дорожил вновь обретенным положением и принимал его всерьез. Когда в сложных перипетиях газетной борьбы издатели попытались формально отстранить Сергея от поста, сохранив при этом за ним реальную власть, Довлатов сказал, что предпочитает форму содержанию, и все осталось, как было.
В газете Сергей установил конституционную монархию самого что ни на есть либерального образца, проявляя феноменальную деликатность. Он упивался демократическими формулами и на летучках брал слово последним. Но и тогда Довлатов оставлял за собой право критиковать только стиль и язык, заявляя, что на остальное его компетентность не распространяется. Несмотря на узость поставленной задачи, его разборы были увлекательны и познавательны. Сергей важно бравировал невежеством, обладая при этом неординарными знаниями. Я, напри мер, понятия не имел, что чесуча - дорогая шелковая ткань. Гриша Рыскин этого тоже не знал, поэтому и нарядил в чесучу - и рогожу - бездом ных из своего темпераментного очерка. В сущности, пируя на газете, мы и сами были такими Самое интересное, что Довлатова в «Новом американце» действительно волновала только форма - чистота языка, ритмическое разнообразие, органическая интонация. И тут он оказался совершенно прав. Не сказав ничего особо нового, «Новый американец» говорил иначе. Он завоевал любовь читателя только потому, что обращался к нему по-дружески, на хорошем русском языке. Газета стряхнула идиотское оцепенение, которое охватывало нас в виду печатной страницы. При этом Сергей с его безошибочным литературным вкусом вел газету по пути завещанного Ломоносовым «среднего штиля». Избегая тупого официоза и вульгарной фамильярности, все тут писали на человеческом языке приятельского общения.
Английский язык с У. С. Моэмом. Театр
Научно-образовательная:
языкознание
рейтинг книги
