Дзен в большом городе
Шрифт:
Девчонки помолчали, составляя букет.
«Дуры бабы, — наконец вздохнула первая. — Так сердце себе рвать. Я, признаться, ее по первости-то обсчитывала, как и всех, а потом увидела, как она на цветы смотрит — и все, как отрезало. Грех на таком наживаться».
Я тогда долго стояла за развесистым кустом, незамеченная добрыми цветочницами. Смотрела сквозь стекло на шпиль башни Газпрома, через дорогу от которого и расположилось Текутьевское кладбище.
Потом забрала букет и как обычно отправилась на могилу к любимому парню.
В этот раз девушки
«Только один раз человек любит», — сказал когда-то Соломон. Димка был моей половинкой, и если бы не нелепая смерть — была бы я уже его женой. Я бы сделала для него то, на что ради Дэна я не могу решиться — венчание, дети. Я бы забросила колдовство, ибо зачем мне все это, если у меня есть любимый муж?
Я очень тяжело пережила его смерть. Выла, как волчица в своем логове, и мне очень не хотелось жить. Но Господь смилостивился надо мной и дал мне взамен Димки — Дэна. Они очень, очень похожи внешне, и иногда, когда я вглядываюсь в Дэна, то с замиранием сердца вижу Димку. В интонации, в повороте головы, во взгляде — я ловлю отблеск единственно любимого, и сердце мое наполняется безграничной нежностью к Дэну, за то, что он дает мне это увидеть.
На кладбище было как всегда очень тихо и темно из-за высоких корабельных сосен. Этот погост очень старый, на нем почти не хоронят, только что по большому блату, да если родственники заранее оставили в оградке место для своих.
До Димкиной могилы оставалось совсем немного, когда я услышала плач. Поколебавшись, пошла на звук и вскоре обнаружила девушку. Тоненькая, со светлыми густыми волосами, она сидела прямо на могиле, вдавливала ладошки в мерзлую землю и горько плакала, глядя невидящими глазами вверх.
— Умер, — шептала она, — умер, и не забот тебе, не хлопот. А я осталась тебя оплакивать, понимаешь ты это? Знаешь, каково жить, похоронив любимого? Лешка, это непереносимо, сердце так болит, что я уже не могу. Не могу, Лешенька…
И я остановилась, глядя на ее опухшее от слез лицо. Когда-то и я так же плакала на могиле Димки и выговаривала ему за то, что он умер. Что больше никогда он не будет рядом со мной, что навсегда я лишена его улыбок и слов, и никогда, никогда я не подойду к нему, и, приподнявшись на цыпочках, не поцелую в ямочку на подбородке…
Нет ничего страшнее на свете, чем хоронить парня, которого любишь всей душой — я это тогда четко поняла. Боль тогда кипела серной кислотой в моих венах, разъедая душу пониманием, что отныне я одна. Что в моей жизни еще будет много-много дней, плохих и хороших, солнечных и дождливых, а любимого со мной рядом больше никогда не будет.
Никогда…
Девушка заметила меня, и мы обе смутились.
— Извините, — пробормотала она.
И я отчего-то не прошла мимо, подошла к оградке и сочувственно спросила:
— Сильно тяжело?
Она молчала, отворачивая лицо.
— Я тоже похоронила любимого, — вздохнула я. — Вон там он лежит, видишь
Она встрепенулась, взглянула мне в глаза и порывисто спросила:
— Скажи, это проходит когда-нибудь?
Я знала, про что она говорит. Про боль, непереносимую боль, словно живое сердце без наркоза варят в кипящем масле.
Я присела около нее на лавочке и кивнула:
— Проходит, примерно через год. Остается светлая память и печаль. Но вот в первые месяцы мне сильно плохо было.
— А потом? — жадно спросила она.
— А потом я поняла, что смерть — это не конец, это отсрочка, — тихо и мечтательно улыбнулась я. — Виделись мы с ним. И знаю я, что когда кончится отпущенный мне срок — мы с ним будем вместе.
Она помолчала, после чего нерешительно призналась:
— Мне кажется, что он около меня, рядом. Поймешь меня или за сумасшедшую посчитаешь — не знаю, но я каким-то странным образом иногда чувствую его присутствие. Как, я не знаю. Ничего конкретного. Ничего пугающего. Никаких прикосновений, дуновений, шевелений штор и листьев на комнатных растениях. Никаких видений. Вообще ничего. Но он здесь…
— Ничего удивительного, — пожала я плечами. — Душа — она ведь не сразу после смерти покидает те места, что обитала при жизни. Первые три дня вообще витает над телом.
— Точно, — воскликнула девушка. — Я первые три дня очень сильно чувствовала его присутствие дома, мы ведь только месяц как поженились…
И она, не сдержавшись, снова заплакала. Я гладила ее по узкой спине и вспоминала, как рыдала над телом Димки, как хотела умереть вслед за ним, только бы не чувствовать эту боль. Но он словно был рядом, нашептывал мне в уши, что не оставит меня, что смерть — это не конец всему, и не надо отягощать душу грехом самоубийства.
Только это меня и спасло.
— У Лешеньки уже седьмой день, — сквозь слезы сказала девушка. — Что потом, после третьего дня с ним случилось?
— На третий день после смерти ангел-хранитель ведет освобожденную от телесных оков душу на первое поклонение к Богу. И с того момента и начинается отторжение всего земного. Это время осознания произошедшего покойным, время понимания неизбежности наступивших перемен. Время прощания «оттуда» со всеми, с кем пришлось расстаться. До девятого дня ты будешь чувствовать его присутствие. Он еще с тобой…
Я посмотрела на фотографию парня на памятнике. Худое мальчишеское лицо, нос бульбочкой, короткие волосы ежиком. Простое и хорошее лицо.
— Расскажи еще, что с ним сейчас, — горячо попросила девушка.
— С третьего по девятый день ангел водит душу, показывая ей рай и ад. Покойный окончательно понимает, что ему просто некуда больше вернуться. И на девятый же день добрая душа посещает места своих хороших дел, а грешная вынуждена вспомнить все свое дурное. Поминки на девятый день помогают душе преодолеть эти испытания. Вот потому-то и говорят, что о покойных или хорошо, или никак. Молись о своем Леше. Вспоминай его хорошие поступки, это ему сейчас поможет.