Дзен в большом городе
Шрифт:
— То есть это неконтролируемо?
— Нет. Я никаких усилий не прикладываю и ничего специально для того не делаю.
— Врешь ведь, — взяла я себя в руки, уняв приступ острой жалости.
— А смысл? — пожал он плечами. — Врал бы — не пытался б уйти, и ожогов на мне сейчас бы не было. Да и вообще, я с тобой сейчас как с врачом говорю. Я ведь совсем ничего в этой чертовщине не понимаю, а ты все же ведьма. Возможно, сможешь поставить диагноз и вылечить нас.
— Нас?
— Нас, — кивнул он. — Или ты хочешь остаться
— Думаешь, все к тому идет? — хмыкнула я.
— Не знаю, — устало потер он виски. — Не знаю, Магдалина. Может, так и будем делить на двоих твое тело. Может — ты меня вытолкнешь. А может быть — однажды я навсегда окажусь в нем.
Мы скрестили взгляды, словно шпаги на дуэли. Словно пытались залезть друг другу в души, выведать потаенные мысли.
«Он врет, врет», — лихорадочно думала я.
Но глаза его казались странно чистыми, без взвеси коварства и хитрости.
— Вот ты гад, — тоскливо прошептала я, отводя взгляд.
— А я при чем? — огрызнулся он. — Думаешь, мне охота в твое тело? Его же минимум полгода тренировать придется, пока в божеский вид придет. Да и мысль о том, что придется спать с мужиками меня просто в ступор вводит.
— Лесбиянкой станешь, — глумливо усмехнулась я.
— Мы о твоем теле говорим вообще-то, — заметил он. — Кем я потом стану в твоем теле — дело десятое для тебя лично. А вот кем ты станешь без тела?
И вот тут-то мне и стало очень нехорошо…
Мысль, которую я упорно гнала — обрела формы.
Скоро я останусь без тела…
— Ну, тебе-то лепота, привидением перестанешь быть, — я все еще старалась улыбаться и делать вид, что все прекрасно.
— У меня свое тело есть, и оно меня устраивает. А твое, извини, — нет.
Мы помолчали. Нехорошая это была тишина. Тоскливая, вязкая.
— Что делать будем? — уныло спросила я наконец.
— Придумай, как меня от тебя изолировать, — спокойно сказал он. — Думается, что если я буду от тебя на значительном расстоянии — я не смогу в тебя вселяться.
— Придумала, — немедленно отозвалась я. — Давай ты обратно в свое тело войдешь, а?
— Как?
— Ну я откуда знаю? Ты же домедитировался. Смог выйти — значит, сможешь и войти.
— Магдалина, я не могу войти, — отрезал он. — Я не знаю, как это сделать.
— А кто знает?
— Сие мне неизвестно. Послушай, я предложил реальный выход. Изолируй меня от себя, и, по моим расчетам, через некоторое время проблемы не станет.
— Отчего ты так думаешь?
— Ну, — криво усмехнулся он, — адаптируюсь, привыкну жить без твоего тела, то-се…
— Звучит как бредовое расставание влюбленных, — задумчиво поведала я. — Вдумайся — «смогу жить без твоего тела…».
— Да мы с тобой сейчас почище влюбленных связаны.
— И как же мне тебя изолировать-то, горе?
Он встал со стула и принялся ходить вокруг соляного
— Поехали ко мне на квартиру, — мерно говорил он. — Там каким-нибудь колдовским способом запри меня, чтобы мне было не выйти, и уезжай.
«Но ведь его сожжет тогда заживо!», — ахнул внутренний голос.
«Он знает, что предлагает», — бесстрастно ответила я ему.
Я думала.
На одной чаше весов — я. Мое тело и мое сознание. Если я сейчас откажусь — весьма скоро я могу перестать существовать. Что тело, это всего лишь бренная оболочка для духа, меня мной оно не делает. И когда Женька будет жить в нем — это будет именно он. Не я.
А на другой чаше весов…
Я вскинула глаза, внимательно глядя на Женьку. Я вглядывалась в его мальчишеские черты лица, вечную мягкую улыбку, русую челку… Вспомнила, как он спас меня на лестнице, вспомнила, как мы тогда с ним смеялись и не подозревали о том, что скоро наш мир рухнет…
… — С тебя свидание.
— Чего? Ты же это… малолетний.
— Мне двадцать два!
— А мне двадцать девять!
— Ой, да и постарше были!
— Геронтофил ты, однако!
— Я тебе жизнь спас?
— Ну?
— Так вот с тебя свидание. Ясно?
— Но я же старенькая!
— Кто, ты? Я тебя взрослее по жизни.
— С тебя мороженное и карусельки.
— Итак? — голос Женьки вывел меня из ступора, прогнал воспоминания.
Я ничем не могу ему помочь. Я не могу вернуть его в тело. Я могу только…
— Едем, — бесстрастно кивнула я.
Ибо я поняла, каким было последнее слово в том сне. «Помоги себе» — именно это сказал задыхающийся от боли шепот.
Глава шестая
Жизнь — слишком сложная штука, да еще и любит подбрасывать гнусные моральные задачки. Нет тут белого — черного, нет четкого понятия «хорошо» и «плохо».
Вот, скажем, убийство детей… Одно из самых чудовищных деяний, что только может сделать человек. А что вы скажете о ситуации, когда ангелоподобный малыш, невинно улыбаясь, сидит в песочнице и тянет чеку у гранаты? А вокруг него — еще штук пятьдесят детишек?
По условиям задачи вы умеете стрелять, у вас есть пистолет, а до песочницы — слишком далеко, чтобы успеть добежать, да еще и этот высокий забор детсада…