Дзержинский 119-й (Недокументальная быль)
Шрифт:
Политикой Володя всерьёз заинтересовался недавно, когда случайно услышал в новостях, что Эдуард Лимонов арестован на Алтае. До того момента он не очень хорошо представлял, кем является Лимонов – так, слышал, что есть такой писатель и журналист, издающий какую-то газету, однако ни книг его, ни статей не читал. Потом, также случайно, он увидел по телевидению документальный фильм про то, как целый отряд «чекистского» спецназа, во всеоружии, в белых маскхалатах и с автоматами наперевес, геройски обезвреживал на таёжной пасеке «террористическую группу», возглавляемую председателем «экстремистской националистической партии», будто бы мечтавшим поднять мятеж в соседнем Казахстане. История «алтайской экспедиции» произвела на него сильное
– Тут-то я и понял, что вот они – ребята, с которыми можно заняться реальным делом, – признался он Евгению Сергеевичу.
В процессе разговора выяснилось, что Володя хотел начать «делать революцию» немедленно. И не где-нибудь в Казахстане, а здесь, в России.
– Причём такую, чтоб ни одна падла, ни одна гнида не ушла от ответственности, – хладнокровно пояснил он.
Володя полагал, что с «митинговой болтовнёй» следует заканчивать, ибо давно пора браться за оружие. У него даже есть на примете несколько армейских друзей, готовых, по его словам, вписаться в «стоящую движуху». И если уж партийцам была охота ехать воевать в алтайские горы, то не лучше ли начать создавать подпольные боевые группы в русских городах, в самой Москве?
Евгений Сергеевич выслушал его внимательно, не перебивая и не вступая в спор. Как и во время любого серьёзного разговора его тянуло закурить, однако сигареты он как назло забыл в «бункере» и теперь, пару раз машинально сунув руку в пустой карман, досадливо хлопал себя по пальто. Они стояли прямо на набережной, облокотившись на каменный парапет и глядя в медленно текущую мимо них коричневатую, незамёрзшую воду. Несмотря на шум проносившихся за спинами машин, Володя говорил негромко, но так, что его было отлично слышно:
– Для меня не проблема проделать дыру в башке продажного чиновника. За такое, если что, и пожизненный срок получить не жаль.
Евгений Сергеевич посмотрел на него испытующе, прямо в чёрные, неподвижные зрачки глаз, стараясь узреть, что же в них кроется: подлинная ли жажда вооружённой борьбы или же затаённое лукавство спецслужбистского агента?
– Сергеич, я за свой базар отвечаю, – спокойно выдержав его взгляд, произнёс Володя.
По его интонации, по выражению глаз, по мельчайшим движениям лицевых мускулов Евгений Сергеевич интуитивно понял, что эти слова – не хвастливый трёп, что тут всё по-настоящему серьёзно.
А Володя, между тем, вдруг ещё сильнее понизил голос и, наклонив голову, тихонько сплюнул с набережной вниз, в реку:
– Но… но я не готов садиться за испорченный майонезом чиновничий пиджак, – честно признался он.
Люди, заводившие разговоры о стрельбе по вражьим головам, за последние месяцы появлялись в организации всё чаще. Причём если ранее, до ареста Лимонова, большинство ратующих за разворачивание террора и партизанской войны выглядели либо безответственными болтунами, либо откровенными провокаторами, то теперь, после того, как Алтайская история приобретала всё большую огласку, в партию стали подтягиваться ребята совершенно другого склада – те, которые действительно желали конкретных радикальных действий. И что именно им в данный момент следует предлагать, Евгений Сергеевич пока ещё точно для себя не определил.
– Понимаешь, Володя, – произнёс он после некоторого раздумья. – Не всё так просто и однозначно, как тебе кажется. Да, революция в стране – наша цель. Но цель эта отдалённая, в перспективе. На сегодняшний день до настоящей революции в России ещё очень и очень далеко. Потому, для того, чтобы её приблизить, мы и ходим на АПД, [5] проводим митинги и пикеты, распространяем газету и выполняем ещё множество, казалось бы, скучных, но крайне необходимых вещей.
Володя на это тотчас возразил, что одними митингами и майонезными
5
АПД – жаргонное сокращение, принятое среди членов Национал-Большевистской партии (НБП) и обозначающее так называемые «акции прямого действия», под которыми понимались акты «бархатного терроризма» – символические захваты административных учреждений, помидорные атаки на публичных политиков и т. д. (Прим. автора).
– Пока вы будете на шествиях орать до хрипоты в матюгальники, они вас всех передавят – это как пить дать. Разве не видите, к чему всё идёт? – доказывал он. – Терять-то уже, по сути, нечего.
Каким-то образом Евгению Сергеевичу удалось убедить Володю в том, что партийную деятельность ему всё же следует начинать с дел сугубо мирных, «рутинных»: с тех же самых митингов и пикетов, с раздачи листовок.
– Извини, но это пока только первая беседа. Мы с тобой ещё едва знакомы, – привёл он весомый аргумент и, кашлянув, многозначительно прибавил. – Если останешься с нами и сможешь работать на партию как все – тогда да, другой разговор будет. О других вещах.
– О таких? – сдержанно улыбнулся Володя, изобразив движением руки пистолетный выстрел.
– Обещать сейчас ничего не могу, но жизнь может повернуться по-всякому. Наша партия существует в кольце недоброжелателей и даже откровенных врагов, поэтому кто может знать, как всё в итоге сложится? Может, и правда дойдёт дело до дырок в чиновничьих головах…
«Хотя мне бы этого очень не хотелось», – озабоченно закончил он про себя.
Зато Володя нетерпеливо хмыкнул:
– Поскорее бы.
Он одним из первых в Московском отделении вызвался ехать на выборы, и работал в Дзержинске на совесть, проводя на расклейках по десять – двенадцать часов в день. Уйдёт с утра с толстенной пачкой чуть ли не раньше всех, потом вернётся днём порожний, быстренько съест на кухне пачку «доширака», запьёт парой стаканов чая – и снова на улицу, уже с новой пачкой. Вечерами, когда вымотанные партийцы, собравшись на «вписке», отдыхали и делились последними новостями, Володя, как правило, сидел один, в углу комнаты. В общие беседы не встревал, больше слушал. А если считал чей-то разговор пустым или глупым, то читал книгу или отправлялся опять на воздух, прогуляться перед сном.
В один из дней Володя забрёл в отдалённый квартал, почти вплотную прилегающий к полузаброшенным корпусам старых заводов. Облупленные, выпотрошённые коробки цехов приземистыми махинами возвышались над протяжённым, местами проломленным забором, создавая пейзаж совсем уж унылый и сумрачный. Сквозь обширные дыры в бетонной ограде отчётливо виднелись наваленные в беспорядке кучи мусора, ржавой изогнутой арматуры, всякого хлама.
«Б-р-р-р, – вздрогнул он непроизвольно. – Ну и руины».
До него сюда никто из партийцев вследствие дальности пути ещё не добирался, потому Володя решил обработать стоящие тут дома на совесть. Петляя среди нерасчищенных сугробов, он переходил от одного двора к другому, не пропуская ни одного. Не торопясь, подходил к первому попавшемуся подъезду, ставил на снег пакет, доставал из него листовку и кисть. Затем из глубокого внутреннего кармана пальто извлекал банку с клеем и отвинчивал крышку. Два быстрых мазка – и аккуратно приложенный к стене прямоугольный лист бумаги бросался теперь в глаза любому входящему в дом. Володя тщательно разглаживал его рукой, подмазывая, если надо, отстающий край. Затем убирал банку обратно во внутренний карман, оборачивал кисть тряпкой, засовывал её в пакет, и всё так же спокойно, не спеша, шёл дальше, к следующему подъезду.