Дзержинский 119-й (Недокументальная быль)
Шрифт:
Однако Серёгу не особенно взбодрила такая речь, и он по-прежнему продолжал ворчать едва ли не по любому поводу. Даже сдобренный сахаром чай, который они с Глебом обильно глотали, стремясь затушить в горле пряную остроту «доширака», казалось, не поднимал ему настроения.
– Говорю же, листовки – ерунда. Стикеры нужны, – с упорством продолжал он гнуть своё. – Стикерами не только остановки и подъезды, но и все автобусы, все лестничные площадки разукрасить можно. Без них – труба.
– Ты на стикеры деньги сначала сыщи, критикан, – произнёс, входя в кухню, Елагин. Его, обыкновенно всегда сдержанного и учтивого, заметно раздражало вечное
– Действительно, и без них обойдёмся, – поддержал Глеб. – Это ж тебе не Москва, где у людей в глазах уже пестрит от всяких надписей, плакатов, афиш. А здесь, в Дзержинске, и листовки очень даже заметны.
Появившийся на кухне Володя вызвал у всех неподдельный интерес – партийцы уже успели привыкнуть к тому, что он возвращается назад одним из последних.
– Ты чего это так рано? – невольно сорвалось с языка у Елагина. – Уже закончил?
Володя подошёл к столу, отыскал чистую чашку и не спеша налил себе чай.
– Хмыря одного приложил. Когда я агитацию в его дворе вешал, он сильно напрягаться начал, грозился даже посрывать их все. Одну мою листовку содрал, другую… Поэтому третью я ему прямо на табло пришпандурил. А потом ещё и уронил в сугроб.
– На табло? – Елагин несколько опешил. – Прям на лицо что ли?
– Ага, на самую рожу, – суховато, без тени хвастовства подтвердил Володя.
Елагин присвистнул.
– Что, здоровый он был? – не удержался Глеб.
– Ничего так бугай, нахрапистый, – пожав плечами, односложно отвечал Володя. – Такие спиваются нескоро.
– Где это было-то хоть?
– Да далеко отсюда. Я из центра сначала по Ленина шёл, затём свернул на Свердлова – все столбы и остановки по дороге завешивал. А потом во дворы завернул, там промзона какая-то поблизости.
Глеб с Серёгой притихли, пытаясь представить схватку Володи с дворовым быком. Они за время своих расклеек уже успели тут навидаться всякого люда: и пузатых, обрюзгших мужиков, и угрюмых, иссушённых водкой работяг, и стриженных в кружок, исподлобья зыркающих парней. Потому картина этой скоротечной стычки представилась им особенно красочно, живо.
«А мне бы, интересно, хватило духу вот так же, как он, поступить, не спасовать? – непроизвольно призадумался Глеб, и, глянув украдкой на Володю, решил. – Хватило бы, сто пудов. В такой ситуации нельзя задний ход включать. Струсить – опозорить и себя, и партию».
Елагин раскрыл на столе карту города и, приглядевшись, ткнул пальцем в один из её углов.
– Здесь это было, да? – переспросил он для верности.
Володя скользнул по карте быстрым внимательным взглядом. Отпил чаю. Кивнул.
Елагин закусил губу, сцепил пальцы, хрустнув костяшками.
– Хорошо хоть не в центре. А то нам конфликты с гопотой ни к чему.
Володя утвердительно кивнул опять, но более не проронил ни звука.
Наступил вечер, и «вписка» начала постепенно наполняться народом. Уставшие от многочасовой ходьбы, промёрзшие партийцы сначала шли в ванную и с мылом под горячей водой тщательно отмывали свои густо перемазанные клеем руки, а затем уже садились ужинать. Сваренные вместе с тушёнкой макароны, свежий хлеб и насахаренный чай, сладостью которого многие откровенно пытались заглушить ощущения несытого желудка, быстро возвращали им силы, и уже вскоре
– Пацаны, в ближайшие три дня по проспекту Свердлова в заводской микрорайон не ходим. Ничего там не клеим, никого не агитируем. Понятно? – объявил Елагин, когда все, наконец, оказались в сборе.
И, поймав на себе с десяток озадаченных взглядов, вынужденно, но кратко пояснил:
– У нас там не всё ровно с местным населением.
Володя был тих и не разговорчив, как всегда, никому более и словом не обмолвившись о случившемся. Даже, как показалось Глебу, намеренно ушёл в другую комнату и прилёг с книжкой. Однако Серёга быстро успел всем всё растрындеть, и вскоре уже вся «вписка» знала о сегодняшнем происшествии. Отогревшиеся, повеселевшие партийцы самозабвенно занялись одним из своих любимых дел: на чём свет стоит клясть обывателя. То тут, то там раздавались восклицания:
– Вот урод, а!
– Жлобьё чёртово!
– Листовка ему помешала… Когда всякие гопари во дворе бухают, он, небось, на них не бычит.
– Конечно, не бычит. Сам, небось, кирогазит с ними по-чёрному.
В комнату, где уединился Володя, началось целое паломничество – всем хотелось разузнать про драку из первых рук, во всех подробностях. Он поначалу отмалчивался, нехотя бурчал чего-то под нос, отделываясь односложными скупыми фразами, чем непроизвольно лишь только разжигал всеобщее любопытство. А затем, когда его стали донимать всё настойчивее, быстренько встал, оделся и вновь направился на улицу.
– Пойду, пройдусь перед сном, – объяснил он Елагину и, кивнув головой в сторону остальных партийцев, прибавил. – А-то ведь не отстанут.
Однако Володя отправился не просто на вечернюю прогулку. С юных лет он приучил себя практически ежедневно совершать длительные, на выносливость, пробежки. Сначала, ещё будучи подростком, бегал в ближайшем к дому сквере. Затем, когда возмужал, совершал кроссы уже по окрестным кварталам. И, наконец, придумал для себя такое упражнение. Неподалёку от его жилища, через пару дворов, с недавних пор высилась громоздкой торкалой новенькая шестнадцатиэтажка, отгроханная на месте бывших гаражей на удивление быстро, за какой-нибудь год с небольшим. Вот в ней-то отныне и начал бегать Володя – по лестницам, снизу и до самого верха. Поднимется так раз до последнего этажа, остановится ненадолго, чтобы сделать пару глубоких грудных вдохов, а потом поскорее сбежит вниз. И вновь наверх, вновь… Уже и одежда на нём промокнет насквозь, и на теле не то что пот, а жаркая испарина проступит, а он всё равно бегает и бегает, бегает и бегает…
Здесь, в Дзержинске, тратя практически всё время на агитацию, спортом заниматься Володя возможности не имел и поначалу испытывал от этого заметный дискомфорт. Его мускулистое, сотканное почти сплошь из сухожилий, связок и мышц, словно у гладиатора, тело с настойчивостью требовало привычной нагрузки. Поэтому сейчас, когда он, натянув поглубже шапку, лёгкой рысью побежал по улице, по утрамбованному пешеходами, заледенелому снегу, оно начало испытывать приятное, почти сладострастное ощущение. Ровное, размеренное дыхание, скоординированность точных, экономных движений, привычно слаженная работа мускулов – всё это было в удовольствие, всласть.