Джакузи для Офелии

Александрова Наталья Николаевна

— Надо же! — старик покачал головой. — Чего только на свете не бывает! Честно сказать, мне и самому эта история какой-то подозрительной показалась… Чтобы такой юркий парень, как Свисток, — и дал себя зарезать или там по голове стукнуть, это, знаешь ли, как-то сомнительно… Ну смотри, насчет гастролеров я тебя предупредил! Только, сам понимаешь, это уже другой вопрос…

— Все понимаю! — Леня достал бумажник и протянул консультанту еще две купюры.

— За что я тебя люблю, это за то, что понятливый, — старик спрятал деньги, — вот только в шахматы

больно хорошо играешь, никак мне, старику, тебя не перехитрить… ну ладно, запоминай. Есть на Разъезжей заведение такое, называется «Папа Док». С виду простая кофейня, да только у них за баром еще одна комната есть, где серьезные люди встречаются. Вот ты туда придешь и скажешь…

Через два часа к кофейне на Разъезжей улице подошел вразвалочку скверно выбритый брюнет среднего роста, из тех, кого в полицейских протоколах именуют «лицами кавказской национальности». В этом «кавказце» никто из знакомых не узнал бы Леню Маркиза. Он сегодня особенно тщательно гримировался и долго репетировал свою роль, потому что от того, как хорошо он ее сыграет, могла зависеть жизнь. В его облике было продумано все — от темной трехдневной щетины на щеках и контактных линз, изменивших цвет глаз, до уверенной, вразвалку, походки матерого уголовника.

Войдя в кофейню, «кавказец» огляделся по сторонам таким быстрым и цепким взглядом, что присутствующие тут же признали в нем опытного и битого жизнью человека.

«Кавказец» не стал задерживаться в общем зале. Он обошел стойку бара и сунулся в расположенный за ней темный коридорчик. Однако тут его остановил невысокий, но очень широкоплечий парень с кривым неаккуратным шрамом, пересекающим левую сторону лица.

— Ты куда это направился? — осведомился парень, небрежно поигрывая сложенной нунчакой. — Не видел, что над входом написано — посторонним вход воспрещен! Или читать не умеешь?

— Послюшай, друг! — «кавказец» широко улыбнулся, сверкнув золотым зубом. — Зачэм так говоришь? Это я посторонний, да? Я свой челавэк, мнэ туда пройти надо, панимаэшь?

— Ты, свой человек! — лицо со шрамом зло перекосилось. — Вали отсюда, пока я тебе башку не проломил! — и тяжелая нунчака со свистом описала круг над самой головой настырного кавказца.

Однако тот сделал какой-то неуловимый жест, и грозное оружие отлетело в угол, а охранник со стоном схватился за руку.

— Да я тебя, морда чеченская, живого в землю зарою… — прошипел он в следующую секунду и потянулся здоровой рукой за пазуху, где отчетливо просматривались контуры пистолета.

— Зачэм горячишься, друг! — кавказец улыбнулся еще шире. — Говорю же, я свой челавэк, к чэтырем тузам даму не прикупаю! Только прошу, как друга, запомни, я — нэ чечен, я — мегрел!

— Что же сразу пароль не сказал? — недовольно скривился охранник, отступая в сторону и потирая ушибленную руку. — Я бы тебя сейчас запросто замочил и разбираться не стал…

— А ты мнэ дал сказать? — протянул кавказец. — Ты такой горячий, прямо порох! Я же тебэ сказал, что свой

челавэк, а ты сразу драться лэзешь! — и он прошел в заднее помещение кофейни.

Эта комната разительно отличалась от первого зала. Здесь мелькали хмурые бандитские лица, руки в синих наколках, звучал резкий хриплый смех и голоса с характерными уголовными интонациями. Между столиками сновали вульгарные, ярко накрашенные нетрезвые девицы с подозрительным блеском в глазах. За одним из столов худой, как скелет, узкоплечий бандит с горящими безумными глазами, не скрываясь, высыпал на карманное зеркальце горку кокаина и втянул ее, заткнув пальцем одну ноздрю.

К вошедшему в помещение кавказцу тут же подлетела ярко размалеванная девица в мини-юбке и криво застегнутой блузке.

— Привет, красивый! — протянула она низким гнусавым голосом. — Что-то я тебя давно не видела! Угости девушку абсентом!

— Будэт тэбе и абсент-мабсент, и марафет-шмарафет! — ответил кавказец, усаживаясь за свободный столик. — Только попозже, когда я дэло свое сдэлаю. Мнэ, карасавица, челавэка одного встрэтить надо, у мэня для нэго разговор очэнь важный есть!

— Фу, какой ты скучный! — сморщилась девица, усаживаясь на колени к кавказцу и пытаясь незаметно обшарить его карманы.

Однако мужчина вежливо, но твердо пересадил ее на соседний стул и усмехнулся, показав крупный золотой зуб:

— Эй, карасавица, ты мэня за кого дэржишь? Я что — лох малахольный, что ты мэне по карманам шмонаешь?

— Да больно мне нужны твои карманы, — обиженно сморщилась девица, — я к тебе, как к человеку, а ты сразу за руки хватать!

— Эй, что тут за непонятки? — негромко проговорил, остановившись у столика, приземистый мужчина с длинными, как у гориллы, руками и тусклым взглядом бесцветных глаз. — Кто такой, почему не знаю? Ты чего Лизку забижаешь? Это нельзя, Лизка девка своя, а тебя я первый раз вижу!

— Нэ горячись, Мотыга! — процедил кавказец и повторил условную фразу. — Я свой челавэк, к четырем тузам даму нэ прикупаю!

— И чего тебе надо, свой человек? — осведомился тот, кого назвали Мотыгой, оглядев нового гостя.

— Дэло у мэня есть к Касыму, очэнь важное дэло. Непремэнно надо Касыма повидать.

— К Касыму? — подозрительно прищурившись переспросил Мотыга. — Ну, Касым ведь — человек непростой, со всяким-разным разговаривать не станет! Ты-то сам кто такой?

— Ты ему, Мотыга, скажи — мол, хочет с ним Ахмет поговорить, про Мишку-Свистка кое-что знает…

— Про Свистка? — повторил Мотыга, и в его глазах загорелся огонек явного интереса. — Ну, погоди, абрек, пять минут…

Он двинул бровью, отчего Лизку как ветром сдуло, и неторопливо удалился в дальний конец зала, где скрылся за плотной темной портьерой.

Через минуту оттуда вышел худенький парнишка лет семнадцати с детским порочным личиком, подошел к кавказцу и проговорил с наглым блатным высокомерием:

— Ты Ахмет?

— Ну, я.

— Пошли.

— Куда пошли, зачэм пошли?