Джамбул Джабаев: Приключения казахского акына в советской стране
Шрифт:
Сложный и неоднозначный процесс перехода к новому культу прослеживается и в творчестве Джамбула. Оксюморонное определение Ленина как «живого мертвеца» играло важнейшую роль в создании и поддержании культа Сталина, поэтому о второй смерти Ленина можно говорить только условно. Подтверждением этому служит уже стихотворение «В мавзолее Ленина», которое открывает сборник произведений Джамбула 1938 года[407]. Доказательство легитимности Сталина как преемника Ленина коренится в данном случае не в оппозиции «живой — мертвый», а в тезисе о посмертной жизни Ленина, воплощенного в Сталине. Стихотворение обращено к Ленину, «живучесть» которого постоянно и неметафорически проговаривается:
Бессмертный,
Не умер ты! Не лежишь в гробу.
С живым с тобой говорит Джамбул
И в сердце несет твое имя! <…>
Не умер ты! Не в гробу лежишь.
Ты каждый день живешь, говоришь
С родным своим народом!
Характерный для советского псевдофольклора 1930-х годов вообще и для творчества Джамбула в частности внутритекстуальный переход от панегирика Ленину к панегирику Сталину реализуется благодаря соотнесению мотива живого ленинского сердца и образа того, в ком оно продолжает биться ныне, вменяя Сталину роль «кровного» преемника Ленина:
Когда я смотрел на звезды Кремля,
Я видел — в них блещет жизнь твоя
И твой завет последний.
Я слышу — в Кремле твое сердце бьет,
Там твой любимый орел живет —
Великий твой наследник.
Каноническая формула «Сталин — это Ленин сегодня» должна пониматься в этом случае не как риторическая замена одного имени другим (eponomasia), а как прием отождествления, наделенный буквальным, почти магическим смыслом. Отрицая смерть, идентификация Сталина с Лениным утверждает факт жизни, которой равно наделены и живой Сталин, и умерший Ленин.
Последовавшее в сборнике 1938 года за стихотворением «В мавзолее Ленина» стихотворение «Ленин и Сталин» использует иную стратегию моделирования перехода власти и ее легитимации, выстраивая оксюморонную конструкцию, одновременно сочетающую взаимоисключающие друг друга понятия[408]. Типологически текст этого стихотворения соответствует интерпретации Урсулы Юстус, так как в нем инсценируется замещение образа мертвого Ленина живым Сталиным:
И вижу — в гробу он лежит, как живой,
Спокойный и мудрый, простой и родной.
Знамена склонились с любовью над ним,
Проходят народы, а он недвижим,
Не слышит, как я ему — сгорблен и сед —
Шепчу по-казахски сыновный привет,
И клятву шепчу ему — ленинцем быть,
По-ленински думать, бороться и жить,
И детям, и внукам, и правнукам — всем
Поведать и в песнях, и в строфах поэм,
Что Ленин, как солнце, планету живит,
Что в Сталине ленинский гений горит.
Я самый счастливый певец на земле —
Я Сталина видел в московском Кремле.
Я рядом с вождем всех народов стоял
И крепко
Ту руку; которая твердо ведет
Два десятилетья вперед и вперед —
В сиянье счастливых и солнечных дней
Сто семьдесят пять миллионов людей.
Ленин лежит в мавзолее «как живой», но уже тремя строчками ниже это сравнение оказывается недействительным, и о Ленине говорится, что он все-таки и недвижим, и лишен слуха. Следующее за этим сравнение с солнцем переносит вождя революции в сферу и вовсе недоступную для человека, подчеркивая контраст с телесным присутствием Сталина, упоминание о котором характерно риторической синекдохой — описанием могучей руки, которую пожал казахский акын и которая «ведет <…> вперед» советский народ. Отныне Сталин приравнивается не к Ленину, но к абстрактному «ленинскому гению», отделившемуся от тела своего носителя.
Являясь продуктом коллективного творчества, подверженного непрерывному идеологическому самоконтролю, произведения Джамбула, осциллируя между двумя формами изображения Ленина, обозначают центральную проблему в культе Сталина, анализ которой в последующем представлен с опорой на теорию «Двух тел короля» Эрнста Канторовича[409]. Символический статус «живого мертвеца», приписываемый Ленину в рамках сталинского культа, противоречит идее разделения «политического» и «физического» тел правителя, гарантирующей, согласно политико-теологической концепции Канторовича, преемственность власти.
Легитимность власти сталинской эпохи опирается на наличие забальзамированного тела Ленина, на его символическое измерение. Известно, что культ Сталина сформировался и развивался в симбиозе с культом Ленина[410]. Это означает, как я постараюсь показать ниже, что личности Сталина свойственна вторичность, для преодоления которой были разработаны определенные стратегии. Непрерывное осциллирование между необходимостью ссылаться на Ленина и трансформацией его образа определяет репрезентацию Сталина начиная с конца 1930-х годов и до его смерти. В последующем предпринимается попытка, во-первых, осветить проблему вторичности культа Сталина в рамках политической теологии, ориентируясь на теорию Эрнста Канторовича; во-вторых, представить стратегии, использованные для преодоления этой вторичности. В этом контексте псевдофольклор Джамбула Джабаева — однако, только часть интермедиального инсценирования сталинского культа личности, для которого центральными являются прежде всего визуальные медиа — живопись, плакатное искусство и кино. Взаимодействию стихов Джамбула с этими медиальными средствами при формировании многообразия политической теологии сталинской эпохи уделяется поэтому особое внимание.
II
Центральной составляющей культа Ленина служил оксюморонный статус вождя революции в роли «живого мертвеца», в формировании которого участвовал и сам Сталин. Решение забальзамировать тело Ленина и хранить его в мавзолее символизирует преодоление смерти, остановку времени, а также парадоксальную трансформацию скорби по умершему в бесконечное празднование «вечно живого» Ильича[411]. Знаменитый афоризм Маяковского дает, пожалуй, самое точное определение — после своей смерти Ленин стал «живее всех живых»[412]. О степени возможного буквализма в понимании этого афоризма можно судить уже по известным попыткам злоумышленников «убить» труп Ленина[413]. В 1936 году Сталин произносит здравицу за мертвого Ленина[414].