Джан — глаза героя
Шрифт:
«Голос!» — Джан огласил лаем окрестности. — «Лежать!», «Встать!», «Принести туфли!», «Где хозяйка, позови!», «Принеси трость! Фуражку!».
Джан проделывал все это быстро, вполне сознательно и с величайшей охотой. Туфель он натащил целых три штуки и потом, сам от себя, выволок на крыльцо свою подстилку, (она не была еще сегодня вытряхнута), чем насмешил всех членов комиссии.
День становился жарким и потому команду — «Купаться!» все встретили с полным восторгом.
Спустились за собакой по тропинке под откос и прекрасно освежились в прохладной реке. Тут Джан проявил такое похвальное
После купанья были испытаны ближние маршруты. Для проверки Джановой памяти назвали «хлебную палатку военторга», где Джан давно не был. Джан подумал, вспомнил и безошибочно доставил Семена Гавриловича в палатку и домой.
Затем решили предпринять поездку в районный городок. Члены комиссии старались незаметно наблюдать за посадкой и за поведением поводыря на железнодорожной станции, на улицах городка, среди сутолоки и шума. Джан весь поглощен был исполнением своих обязанностей. Он ни на один миг не отвлекался, хотя члены комиссии организовали несколько инсценировок са специальной целью рассеять его внимание.
В вагон члены комиссии входили с другой площадки, издали наблюдая, как пес торжественно ехал со своим хозяином. Они могли множество раз воочию убедиться в его трогательной заботливости и старании.
Строгие лица военных работников все больше и больше светлели в улыбке. Они переглядывались и кивали один другому.
Собаке было приказано вести хозяина в районный исполком. И вся комиссия собралась в кабинете председателя.
Председатель подтвердил, что Семен Гаврилович приезжал к нему не раз по делам коллектива слепых и всегда добирался совершенно самостоятельно, в сопровождении только «вот этой самой славной собачки».
Тут он довольно свободно ткнул пальцем в сторону Джана, и «славная собачка» едва не превратила его руку в четырехпалую конечность.
На пути Семена Гавриловича клались палки, кирпичи, ставились тележки мороженщиц — поводырь обводил его стороной, предупреждал о малейшем препятствии. Даже перед ниткой, протянутой на высоте десяти сантиметров через дорогу, он стал как вкопанный и «дал голос».
Испытание службы поводыря превращалось в сплошной триумф для его воспитателя-тренера.
Джан делал гораздо больше, чем мог от него ожидать Белоножка.
Но этот успех, эта вершина дрессировки была достигнута не только выучкой Белоножки, не только личными качествами прекрасной собаки, но (и, может быть, это было самое главное) тем, что всеми чувствами Джана руководила теперь новая, беспредельная любовь и преданность своему настоящему хозяину.
Вечером за большим столом на террасе сердюковской дачи был оформлен акт о блестящей сдаче испытаний и вручении в полное владение Семена Гавриловича чепрачной овчарки-поводыря под кличкою Джан… Действуя на основании инструкции Центрального Совета Осоавиахима… — так написала в своем акте комиссия… — все перечисленное ниже списать с баланса Школы собаководства как переданное в полное и постоянное владение и пользование инвалида Отечественной войны 1 группы, потерявшего на фронте зрение, капитана авиации товарища Семена Гавриловича Сердюкова:
1
2. Шлейка… 1
3 Кормушки-миски… 2
4. Ошейник…1
5. Поводки… 2
6. Щетка… 1
7. Скребница…1
8. Гребешок… 1
9 Арапник… 1
10. Цепь… 1
Семен Гаврилович написал отзыв о Джане. Он отметил, что Джан водит его лучше, чем водили люди, чем даже водила жена, «которую теперь совсем не приходится отрывать от дела». «Люди, — писал он, — могли отвлечься, увлечься разговором, могли — вместе со мною самим — забыть на какой-то миг о том, что я совершенно беспомощен. Я часто ушибался. Случалось даже, падал. Теперь же мои драгоценные „глаза“ всегда начеку и ничего не оставляют незамеченным…»
Эта характеристика заканчивалась горячей благодарностью и просьбой от имени слепых, товарищей Семена Гавриловича, чтобы Школа собаководства воспитала побольше таких поводырей:
«… этих собак мы, слепые, должны беречь буквально „как зеницу ока“, так как они являются для инвалида и глазами, и друзьями, и защитниками.
Только в одной музыкальной школе со мной вместе обучаются сто человек. И все они проходу мне не дают расспросами, где бы им тоже выхлопотать такую собаку…»
Снова пропел звонкий рожок; нарядная машина с гибким сверкающим телом борзой собаки (фетиш над капотом автомобиля) блеснула в лучах заходящего солнца.
Но долго еще стояла у ворог сердюковского дома высокая, худощавая фигура слепого капитана с приветственно поднятой рукой.
«Управляющий» домом
Джан теперь минуты не мог прожить без Семена Гавриловича.
Вскоре он сам включил в круг своих обязанностей заботу и мелочную опеку надо всем, что, по его разумению, относилось к хозяину, а следовательно, и к нему самому.
Он по-хозяйски присматривал за всем домом, вещами и за всеми проживавшими в доме. И не только охранял, но устанавливал в домашнем быту и на работе свой собственный порядок. За это домашние и сослуживцы Семена Гавриловича начали величать его «Управдомом» и «Комендантом».
С детства Джан не выносил крика, ссор, повышенного тона. Ссоры его бывшей хозяйки с мужем всегда оканчивались побоями ни в чем не повинного щенка. Всякий крик Джан обычно встречал рычанием и лаем и немало вынес в прошлом за это побоев. Теперь же, чувствуя за собой правоту и поддержку могущественного своего покровителя, Джан немедленно появлялся при нарушении тишины и порядка и одним своим грозным видом сразу унимал скандалистов.
Вешать белье на веревку он разрешал всем домашним, но снимать его позволялось только хозяину. Ему, впрочем, позволялось все на свете. Нине же Александровне пришлось выдержать несколько тяжелых столкновений, пока новый «управдом» не согласился предоставить и ей это право.
Со всеми остальными обитателями сердюковской дачи и ближайшими соседями Джан вел настоящую войну.
Соседка-прачка теперь брала стирать и крахмалить белые кители Семена Гавриловича с обязательной оговоркой: «Если этот черт косматый не навяжется».