Джан — глаза героя
Шрифт:
— Фу! — сказал ему Арбузов. — Стыдно как! Потерял, дурень, хозяина.
Он велел Джану войти в обратную электричку, с остановкой на его платформе, и строго сказал: «Домой, Джан! Стыдно! Ищи своего хозяина!»
И Джан, сконфуженный, поехал домой.
Ворвавшись в дом и не найдя в комнатах хозяина, пес пришел в неописуемое возбуждение. С лаем и злобным рычанием он метался по кладовым и сараям, спустился в подвал, слазал по лестнице на чердак.
Когда он в раздражении сбил с ног Лариску и начал срывать одежду Семена
— Нина! Тут Джан без меня не появлялся?! — и хозяин (его хозяин!..) показался с товарищами возле калитки.
В день празднования годовщины Октябрьской революции за Семеном Гавриловичем явились представители трех поколений воспитанников детского дома.
Леша Силов и его друзья стали уже юношами. Здоровые и сильные, они учились теперь в техникуме на Силикатном заводе.
К 7 ноября воспитанники отовсюду стекались в родное гнездо.
Семен Гаврилович, несмотря на усталость и застарелые боли в пояснице, надел парадную форму, вручил Леше знаменитый тульский баян, кликнул Джана, и все торжественно двинулись к детскому дому.
Было празднично, красиво, непринужденно. Игры, пляски, физкультурные номера сменялись пением и чтением стихов.
В зале за длинными столами с угощением сидели шефы, почетные гости. Тут были и председатель поселкового Совета Иван Иванович Барков, и главный инженер Силикатного завода, и Семен Гаврилович, и знаменитый баритон Леонид Быстров.
Их угощали, развлекали, ухаживали за ними.
Одна из девочек поднесла и Джану венок из ярких шелковых и бархатных цветов, и он милостиво разрешил надеть его на шею.
Гости вспоминали и рассказывали детворе о войне, о славных боевых подвигах героев, о своей работе теперь и о службе Джана.
Потом появилась на свет знаменитая тулянка, и далеко по огромному дому и парку зазвенел за ее полнозвучным напевом хор счастливых молодых голосов.
Даже Джан вступил в хор как-то очень удачно и нисколько не изуродовал исполнение, испустив в конце громкий лай.
Как раз этот момент был заспят фотографом, так что на большой цветной фотографии, которая сейчас висит в приемной детдома, все смеются, а у Джана пасть разинута до ушей.
Декабрь. Дуют ледяные ветры. Через дороги и тропы намело кучи снега. Нелегко теперь стало добираться к «надомникам».
Острые боли в суставах и в пояснице все чаще и чаще мучили Семена Гавриловича. Но он помалкивал об этом, не желая никого тревожить, да и боялся, что родные и доктор восстанут против его путешествий по району.
А сидеть дома без дела, когда все тебя ждут, — такая тоска!..
Однажды утром Джан разбудил его, как всегда, затемно. Натягивая валенки, Семен Гаврилович несколько
— Ох, чует непогоду «барометр» мой! — бормотал он, собираясь в путь. — Суставчики что-то разыгрались!.. Плохи у нас делишки Да… а…
Джан юлил возле хозяина и в нетерпении терся об его ноги мощным телом. Для него, в его теплой мохнатой шубе, эти прогулки в морозные или снежные дни были сплошным наслаждением.
После завтрака Семен Гаврилович затянул потуже ремень на полушубке, завязал под подбородком тесемки шапки и, опираясь на палку, отправился с Джаном на станцию.
Он предполагал в этот день побывать в трех местах. Там что-то не ладилось с новыми станками. Но боли все усиливались, голова трещала, и Семен Гаврилович скоро почувствовал, что сегодняшний его график должен будет сломаться.
С трудом добрался он до ближнего поселка, узнал, в чем были неполадки, и объяснил, как их надо исправить. Голос у него был совершенно больной Он то и дело хватался за голову и жаловался на неумолчный звон в ушах.
— Да прилягте вы хоть на часок! Неужели нельзя отложить до завтра? Ложитесь-ка — я вас укрою! Отдохните часок, а мы позвоним, чтобы за вами приехали, — настойчиво уговаривала его чета старичков-«надомников».
Семен Гаврилович прилег на диван, накрылся полушубком и сразу впал в забытье.
Джан с тревогой следил за хозяином. Все его поведение сегодня было таким необычным! Он совсем не улыбался, не шутил. Голос у него был какой-то хриплый, чужой, руки слабые, горячие… Собака внимательно, точно не узнавая, вглядывалась в лицо спящего.
Семен Гаврилович спал долго. Только к вечеру он поднял голову и попросил:
— Пить!
Старушка-хозяйка подала ему ковш со студеной водой и разохалась:
— Ну, куда вы пойдете?! Где вам — такому больному! Пятый час на дворе. Темно уж! Метель к ночи заходит…
— Тут недалеко, в «Красный луч». А темно мне, хозяюшка милая, в любой день, в любой час. Как-нибудь Джан меня доведет. Он и в темь видит отлично.
Семен Гаврилович решительно встал. Во время сна он согрелся и как будто немного приободрился.
И вот они снова бредут по хрустящей дороге. Мороз кусает щеки. Пар оседает сосульками на усах.
Семен Гаврилович почувствовал, что пробиваться сквозь такую вьюгу ему не по силам.
С каждым шагом у него все больше захватывало дыхание. Ледяной ветер и выпитая из ковшика вода жгли горло, словно раскаленными иглами. Жестокая ревматическая атака грызла суставы. Сердце словно обрывалось куда-то… Он остановился. Охнул. Палка выпала у него из рук. И сам он начал медленно оседать на землю.
Джан рванулся за палкой. Рука хозяина выпустила кольцо его шлейки. Джан подал палку и понял, что хозяин не может уже взять ее. Джан бросил палку и с жалобным визгом лизнул помертвевшее, покрытое холодным потом лицо.