Джангар

эпос Калмыцкий народный

Надо сказать, что С. Липкин удачно справился со стоящей перед ним задачей и дал не просто перевод, а, можнс сказать, самостоятельное эпическое произведение. Нам кажется, что этот успех во многом содействовал широкой известности «Джангариады» не только у нас в СССР, но и за рубежом.

Если в некоторых случаях в литературной обработке «Джангариады» и можно найти отступления от оригинала, то они вполне закономерны и оправдываются теми задачами изучения устного творчества народов СССР, которые ставит советская фольклористика, исходя из крупной общественно-воспитательной роли народного героического эпоса.

Б. К. Пашков, профессор.

ДЖАНГАР

Вступление

Это было в начале времен, В стародавний век золотой. Вечности начинался расцвет. Величавый брезжил рассвет Веры бурханов святой. Дж ангар жил в эти дни. Круглым остался он сиротой. Так о нем говорят: Так и– Зул ы– хана он семенем был, Тангс ык-Б умбы-хана внуком он был, Узюнга великого сыном он был. Узнал он рано войну, Ужас прошел по отчизне его: В лето второе жизни его Вторгся жестокий мангас в страну. В третье лето вступив едва (Аранзалу — его коню — Было в то время только два), Джангар сел уже на коня. Поскакал он, броней звеня, Трех крепостей разрушил врата — Трехгодовалый сирота, Гулджин-мангаса себе покорив. В четвертое лето вступив, Четырех крепостей врата Разрушил нойон — сирота, Дердинг Шар-мангаса покорив. Пятого лета вступив на порог, Пять шулмусов он превозмог, Пять владык захватил в полон. А когда вступил нойон В пятое лето жизни своей, — Полонил его Шикширги, Заложником сделал его. Но едва лишь нойон достиг Шестого лета своего, — Шести крепостей он разрушил врата, Шесты сломал сорока пик. Властно расширив свои рубежи, Покорив Алтана Цеджи — Владельца башни золотой, Поставил его главой Над правым полукругом своих Бесчисленных богатырей. Когда же седьмого лета достиг, — Ханом семидержавным он стал, Зваться великим и славным он стал. В те времена, когда скакал Ветра быстрее конь Аранзал, Пика не только пестрой была — Пестрая пика острой была, А Джангар молод и славен был, Самим бурханам равен был, — Четыре хана в жены ему Предложили своих дочерей. И простые нойоны ему Предложили своих дочерей. Джангар и слушать не хотел, Ни с чем они удалились прочь: В жены взял Ном Тегиса дочь — Меж Востоком и Югом ханство его, — Как измерить пространство его! Про землю Джангра так говорят: Это была Бумбы страна — Искони так звалась она. Из коней обретались там Аранзалы одни, говорят. Из людей обретались там Великаны одни, говорят. Сорокаханная эта страна, Обетованная эта страна. После двадцати пяти лет Не прибавлялись там года. Смерть не вступала туда. Люди не знали в этой стране Лютых морозов, чтоб холодать, Летнего зноя, чтоб увядать. Осень сменялась там весной. Ветер — колыханьем был. Дождь — благоуханьем был. Тысячам тысяч счастливых людей Тесен был простор степной В пятимесячный путь шириной; Точно пуп небес и земли, Высилась лысая там гора, Видимая издали. Там океан Ерген Шартыг Подобно синему кругу лежал, К северу и к югу бежал. Прохладная Домбо-река Только Джангра поила водой. Летом бурлила она и зимой, Размывая берега. Рассказывают о Джангре так: Был повелитель истинный он. Желтых четыре истины [1] он Соединил в своих руках. Держава была нерушима его. Слава неудержимо его Гремела на просторной земле. Словно марево поутру, Золотому подобно шатру, Мудрого Джангра сверкал чертог. Так о нем говорит знаток: Однажды Джангровы богатыри Вели беседу между собой: «Нойону-повелителю мы, Нашему правителю мы Построим Джангру дворец такой, Которому равного в мире нет!» Собрав тогда в единый круг Ханов всех сорока двух, Ханов всех четырех ветров, — Джангру решили воздвигнуть кров, Выбрав место для него: На океанском берегу, На целомудренном лугу, В тени омываемых тополей, Неувядаемых тополей, Среди двенадцати синих морей, Севернее восточных лучей, У правого подножья горы. И когда настала пора, Ханы всех четырех ветров Желтых с собой привезли мастеров. Выбрали прежде всего мастера Из месяцев самый святой, Самый священный день из дней, Чтобы работа пошла верней. Кораллами выложили они Основание дворца. Не было кораллам конца. Стены воздвигли из жемчугов. Разукрасили они Изображеньем

львиных клыков Стены северного, угла. Разукрасили они Изображеньем тигриных клыков Стены полуденного угла. З асто без году прошедших лет Рассказывающий дела, На сто без году грядущих лет Предсказывающий дела, — Молвил Алтан Цеджи — мудрец: «Строить нойону дворец До самого неба высотой Было бы затеей пустой: Слишком желанье велико, Слишком до неба далеко. Надо воздвигнуть нойону кров На три пальца ниже небес!» Шесть тысяч двенадцать мастеров, Выделыватели чудес, В искусстве соревнуясь своем, Выбиваясь из сил, наконец Выстроили Джангру дворец. То пятибашенный был дворец, То разукрашенный был дворец. Опоясан был дворец Катауром, словно конь. Стеклами красными, как огонь, Сзади был облицован дворец. Спереди был облицован дворец Стеклами белыми, как облака. Покрыта была, говорят, Шкурою пегого быка Северная сторона, Покрыта была, говорят, Шкурою сизого быка Полуденная сторона, Чтобы зимующим в Бумбе-стране На северной стороне Эта зимовка была легка Среди кумыса и молока, А полудённая сторона Маслом и жиром была полна. Внешние четыре угла Нежные раскрывали глаза Из огненно-красного стекла. Внутренние четыре угла Синяя сталь облегла. Чудом был всесветным дворец. Был десятицветным дворец, Был девятиярусным он. Неисчислимым и яростным он Джангровым угрожал врагам, Поражал их своей высотой — Тополёвый и золотой. Ветер знамя на нем развевал. Если знамя чехол покрывал, То, и невидимое, оно Желтому солнцу было равно. Если же обнажалось оно — Было семи солнцам равно! С месяцем в полнолунье схож, Смелых повелитель и вождь, Смертных покоритель и вождь, Недругов повергший в прах, На престоле золотом О сорока четырех ногах Джангар великий восседал, Месяцеликий восседал. Шелковый был халат на нем, Шили одни лишь ханши его, А скроила раньше его, Ножницами вооружена, Шестнадцатилетняя жена. Расправляя усы свои, Словно ласточкины крыла, Восседал он в ставке своей, Посвящая богатырей Во все мирские свои дела, Во все святые свои дела. Вопрошающим: «Какова Ханша — властительница страны, Повелительница страны Шестнадцатилетняя жена, — Та, что Джангром привезена В те времена, когда скакал Ветра быстрее конь Аранзал, Пика не только пестрой была — Пестрая пика острой была, А Джангар молод и славен был, Самим бурханам равен был?» — Ответствуют: «Такова она: Глянет налево — станут видны В сиянии левой щеки Мелкие рыбки левой реки. Глянет направо — станут видны В сиянии правой щеки Мелкие рыбки правой реки. Крови алее губы ее, Снега белее зубы ее. Белый на голове убор. Если верить молве, убор Шило множество ханских жен… Шелк волос ее так заплетен, Чтобы соответствовал он Щекам, напоминающим кровь. Щегольские у каждой щеки Шелковые шивырлыки Колыхались, говорят. Колыхались, говорят, На мочках нежно-белых ушей, На белую шею бросая свет Сероватых зеркальных лучей, — Серьги из чистого серебра. Кто видел шариковый помет Верблюжонка двухлетнего, тот Величину серег поймет! Если властительница начнет Девяносто одну струну Гуслей серебряных перебирать, Если ханша начнет играть, — Почудится: в камышах Лебединый летит хоровод, Хоровод лебединый поет, Отдается пенье в ушах Уток, летящих вдоль озер, Уток, звенящих вдоль озер На двенадцать дивных ладов, Разных, переливных ладов». Если же спросит народ: «Кто, не сбиваясь, поет В лад прекрасным гуслям таким?» — Ответим: «Это — бесценный Мингйан, Прекраснейший во вселенной Мингйан, Прославленный голосом своим! Между избранными он — Избранный запевала давно, Равных ему не бывало давно!» Сказывают, был главой Над правою стороной Джангровых богатырей Байн Кюнкян Алтан Цеджи, Богатырь, безо всякой лжи Рассказывающий дела З асто без году прошедших лет, Предсказывающий дела Н асто без году грядущих лет. Сведущий во зле и добре, Он восседает на ковре По правую руку вождя. Важно, с места не сходя, Он разрешает мирские дела, Он разрешает святые дела Своей обетованной страны, Своей сорокаханной страны. Сказывают, был главой Над левою стороной Джангровых богатырей Старший сын Менген Шикширги — Улан Х онгор, Алый Лев, От которого, оробев, Бежали бесчисленные враги. Он родился от ханши Зандан Герел. Множеству дротиков и стрел Подставлял он грудь свою. Страха не ведал в бою Этот прославленный исполин. Джангру подчинил он один Земли семидесяти держав! Гюзан Гюмбе с ним вместе сидел. Он при стесненном усесте сидел, Занимая места двадцати бойцов, Он при свободном усесте сидел, Занимая места сорока бойцов. Он славился силой великой своей, Черной, холодной пикой своей, Слоноподобным своим конем, Словно ночь, вороным конем. Некогда в споре с Цеджи самим Победил он, рассказав О деяниях вер и держав За тысячу и один год. Справа от Алтана Цеджи С авар Тяжелорукий сидел. Среди людей великаном он был, Соколом неустанным он был. Закаленная в пламени сеч, Не сходила с могучих плеч Острая секира длиной В восемьдесят и одну сажень. Стоила тысячу тысяч юрт Рыжая кобыла его. Сбрасывал он любого с коня, — Так велика была сила его! На левой, рассказывают, стороне Третье место занимал Темноволосый Строгий Санал, На своем серо-лысом коне За нойоном последовал он — За владыкою мира всего, Булингира — отца своего — Дорогого сына лишив; Нойоншу славную — мать свою, Бурханам равную мать свою — Торжественных поминок лишив. Свою богатую страну Мудрого нойона лишив, Свою красавицу жену Возлюбленного супруга лишив. Множество таких силачей, Шесть тысяч двенадцать богатырей, С избранными из черных людей Семь во дворце занимали кругов. Кроме того, седых стариков Был, рассказывают, круг. И красноликих важных старух Был, рассказывают, круг. Жены нежно-белые там Тоже составили круг. Словно плоды спелые, там Девушки составили круг. Диких степных кобылиц Молока потоки лились. Разливались озера арзы, Радующей взоры арзы. Долго пировали там, Пить не уставали там, Стали красными наконец Нежные глотки богатырей. Загудел многоуглый дворец. Желтые полчища силачей Стали кичиться силой своей, Озираться стали вокруг, Вопрошая соседний круг: «Ужели сражений для славы нет? Сайгаков — и тех для облавы нет? Ужели для боя державы нет? Ужели врага для расправы нет?»

1

Четыре истины — Буддизм считает, что бытие есть: 1) мучение, 2) умножение мучений, 3) торжество над мучением, 4) знание, ведущее к победе над мучением.

Песнь первая

О поединке великого нойона Джангара с Ясновидцем Алтаном Цеджи

Единственный в древнем роду, Джангар, ныне великий нойон, Был на пятом своем году Стариком Шикширги полонен. Изучив подробно дитя, Исследовав со всех сторон, Истину обретя: Из людей он один рожден Из начала мира сего Стать владыкой мира всего, И могучим, и славным стать, Ханом семидержавным стать, — Старый Менген Шикширги решил Джангра убить в молодые года. Пятилетний Х онгор тогда — Юный сын Менген Шикширги — Джангру на помощь поспешил. И, припав к ногам Шикширги, Хонгор счастье изведал тогда: Смерти подвергнуть н едал тогда Душу великого Джангра Богдо. Стал раздумывать Шикширги, Как убить потаенно дитя, Уничтожить нойона-дитя. И так решил Шикширги, наконец; Может погибнуть этот юнец, Если угонит красивый табун Сорокатысячный сивый табун Ясновидца Алтана Цеджи, — Явную гибель найдет нойон, Яростною стрелою сражен — Ядом напитанной, удалой Ясеневого лука стрелой. К этому времени Джангар-нойон Лета шестого достиг своего. Вот однажды отправил его Шикширги на великий угон Сорокатысячного табуна. Оседлав своего скакуна, Джангар поскакал на восток. Полетел Аранзал, как стрела. Оказывался юный ездок То спереди, то сзади седла. Длиннохребетный конь Аранзал Ночи — ночами не считал, Утра — утрами не считал. Так он три месяца проскакал. Черной пыли взвилась полоса, Подпирающая небеса.

Через сорок и девять дней Джангар увидел вершину горы — Покоилось небо на ней. Взобравшись на вершину горы, Взглядом холодным окинул нойон Землю со всех четырех Сторон: Среди золотых горных громад Засверкала башня Барвад. Заволновался красивый табун, Сорокатысячный сивый табун. Через истоки множества рек Переправился Джангар потом. Завладел он могучим скотом, Окриком в кучу собрал табун И, словно тучу, погнал табун… Буре подобны, в густой пыли Буйные кони скакали вдали, Будто ветру завидовали, Будто пугаясь комков земли, Что по дороге раскидывали, Будто брезгуя прахом земным!

От развевавшихся конских волос Пение скрипок и гуслей неслось. Там, где мчались коней косяки, Красные разметав пески, — Появлялась потом тропа: Покрывалась песком трава. Увидал Алтан Цеджи: Всадник летит, табуны гоня, Ни одного не теряя коня. Приказал Алтан Цеджи Оседлать своего коня. «Этот угонщик коней лихих, Сизоплешивых коней моих, Очевидно, Джангар-нойон, Что захвачен был в плен Шикширги. В голове Менген Шикширги Был задуман этот угон! Вижу, заглядывая вперед: Прибыл бы Джангар сюда через год, Был бы тогда семилетним он, — Надо мной одержал бы верх, Захватил бы меня в полон, Он с престола меня бы низверг! Но прибыл сюда шестилетним он, Значит, он будет моим теперь!» Ясновидец при этих словах Ясеневый, шириною с дверь, Крепкий достал разукрашенный лук. Сел на коня с помощью слуг, На восток направил коня. Через сорок четыре дня Он увидел нойона вдруг За тремя истоками рек. Сразу прянула с лука стрела, Пролетев над истоками рек, Джангру в лопатку вошла. К мягкой гриве мальчик припал, Покинут сознаньем своим; Но хозяина спас Аранзал: Так поскакал, что дыханьем своим Он раздваивал траву! Упустив необъятный табун, Джангра домчал чудесный скакун Прямо до ставки Шикширги. Изнемогая, свалился нойон Около ставки Шикширги. Закричал Шикширги, разъярен: «Опротивел мне этот юнец. Изрубите его, наконец, Искрошите кости его И скорее бросьте его На съедение курам и псам!» Так он жене приказал, а сам На себя доспехи надел, На темно-карего сел коня И поскакал, броней звеня. Когда же ханша Зандан Герел Собиралась убить Богдо, Как повелел ей грозный супруг, — Хонгор бросился к матери вдруг, Телом своим храня Богдо. «Мать, убей и меня с Богдо! — Закричал он матери вдруг, — Не заноси над ним руки, Из лопатки стрелу извлеки! Ты, Герел, святая жена, Ты самим бурханам равна, Если моленьям уступишь ты, Трижды переступишь ты Через нойона Богдо моего, Выпадет сразу стрела из него!» Наконец уступила она: Видеть сына, молящего здесь, Дольше добрая мать не могла. Трижды переступила она Через Богдо, лежащего здесь. Вылезла из лопатки стрела, Да наконечник в ране застрял. Хонгор крикнул: «Заметила, мать, Что наконечник в ране застрял?» Мальчику так ответила мать: «Как-то на следующий год После замужества, весной, Приключилась беда со мной. Делала я кобылицам обход — Помню, был хороший удой, — Вдруг один жеребец гнедой Матку покрыл. В ту пору еще Глупой была я, молодой, И на них через плечо Страстолюбивый бросила взгляд. Вот отчего, быть может, стрела Выйти из раны теперь не могла!» Стала тогда на колени Герел, И для горячих молений Герел Обе ладони вместе свела. Выпала сразу из раны стрела, Сразу же Джангар был исцелен. Быстро вскочил великий нойон, Ханше святой воздал он хвалу, С Хонгром обнявшись, пошел к столу, Песню дружбы с Хонгром запел. Время некоторое прошло, — Видит ханша Зандан Герел: Не возвращается Шикширги. Молвила ханша, вздохнув тяжело: «Не возвращается Шикширги, А возвратиться время пришло. Поезжайте за ним поскорей».

Оседлав боевых коней, С быстротой великой тотчас Оба помчались в латах своих, В одеяньях богатых своих, И Шикширги настигли как раз, Когда он судьбой наказан был, Когда ясновидцем связан был, Когда его дорогого коня Уводил Алтан Цеджи… Увидал Алтан Цеджи: Мчатся могущественные друзья. «Мне бороться с ними нельзя, Буду сразу же побежден. Если соединился нойон С Хонгром, — драться напрасно мне, Надо сдаваться, ясно мне!» И ясновидец, так сказав, Ноги Менген Шикширги развязав, Навстречу всадникам поскакал. Чумбуры серебряные растянув, Железом из лучших желез застегнув, Сталью из лучших сталей согнув Стройные ноги своих бегунцов, Четверо славных храбрецов Для беседы сошлись мужской. Важный, величественный Цеджи С речью к ним обратился такой: «Только вот этому Джангру Богдо Семь исполнится юных лет, С ним сравниться не сможет никто. Силой своей удивит он свет. Сонмы врагов раздавит он. Имя свое прославит он. Станут пред ним трепетать враги, Счастливы станут народы его. Слушайте, Менген Шикширги! В эти прекрасные годы его Обручите с ханшей Шавдал. Перейдите в подд анство к нему. Передайте все ханство ему, Все мирские свои дела, Все святые свои дела. И когда великий нойон Соберет на пир племена, В радости вечной пребудет он, В изобилье пребудет страна. Мне тогда поручит нойон, Мне, Алтану Цеджи, возглавлять Правую сторону богатырей. И прекрасный, как ясный сон, Будет Хонгор тогда возглавлять Левую сторону богатырей. Сорок мы покорим держав. В руки свои навеки взяв Все дела вселенной всей, В красоте нетленной всей Бумбы величие распространим — Да воссияет из рода в род! И в золотом совершенстве тогда, В мире, в довольстве, в блаженстве тогда Заживет могучий народ». Сел Алтай Цеджи на коня, Поскакал бронею звеня, Свой табун обратно гоня. Джангар, Хонгор и Шикширги С превеликою быстротой К башне помчались Шикширги — Тополёвой и золотой — И устроили торжество. И когда нойон достиг Лета седьмого своего, — Четыре хана в жены ему Дочерей предложили своих, И простые нойоны ему Дочерей предложили своих, Джангар и слушать их не стал, Ни с чем они удалились прочь, — В жены взял Ном Тегиса дочь — Шестнадцатилетнюю Шавдал. Взял он в руки мирские дела, Взял он в руки святые дела И с поры достопамятной той Стал величаться в народе своем Совершеннейшим сиротой, Джангром, единственным в роде своем.

Песнь вторая

О том, как женился богатырь Улан Хонгр, Алый лев

Шумные полчища силачей, Шесть тысяч двенадцать богатырей, Семь во дворце занимали кругов. Кроме того, седых стариков Был, рассказывают, круг. И красноликих важных старух Был, рассказывают, круг. Жены нежно-белые там Тоже составили круг. Словно плоды спелые, там Девушки составили круг. Диких степных кобылиц Молока потоки лились. Разливались озера арзы, Радующей взоры арзы. Стали красными наконец Нежные глотки богатырей. Загудел многоуглый дворец. Желтые полчища силачей Стали кичиться силой своей, Озираться стали вокруг, Вопрошая соседний круг: «Ужели сражений для славы нет? Сайгаков — и тех для облавы нет? Ужели для боя державы нет? Ужели врага для расправы нет?» И когда, повеселев, Так вопрошали богатыри, Мрачен был Х онгор, Алый Лев. За чашей сидел угрюмый он, Молча сидел до самой зари. Сокровенные думы он Высказал Джангру наконец: «Восемнадцать отважных лет Мне уже пробило давно, Джангар великий, ответьте мне: Почему же на свете мне Жить в одиночестве дано?» Улыбнувшись, Богдо сказал: «Где мой рыжий конь Аранзал? Оседлайте скакуна!» Выбежал преданный Бор Мангна, Славный богатырь-коневод. У холода прозрачных вод, У бархата зеленых трав, Среди бесчисленных скакунов, Среди темнеющих табунов Бегал, резвился рыжий конь. Принялся за дело Мангна. Сел на рыжего скакуна, Слева направо обогнул Ханскую ставку Мангна. Сталью из лучших сталей согнул Переднюю ногу коня, А задние ноги коня Железом из желез застегнул. Подвел он коня к двери дворца. Сорок четыре молодца Придерживали бегунца. Серебряный подпотн ик положив, Шестилистый потник наложив, Широкий, словно простор степной, Коневод накинул седло В наковальню величиной, Большое, удобное седло, Ущельеподобное седло! Подушку положил на седло — Из тибетского серебра. Подпругу и катаур натянул Вдоль узорчатых тебеньков. Между ребрами коневод Из восьмидесяти язычков Сцепление натянул. Так он сильно его натянул, Что выступили сок и пот Из восьмидесяти язычков. Так он сильно его затянул, Что сало на белом животе Сложилось в семьдесят семь слоев. Колокольчики нацепил На шею и на гриву коня. Очень крестец красив у коня! Аранзал в крестце собрал Всю грозную красоту свою. Аранзал в глазах собрал Всю зоркую остроту свою. Аранзал в ногах собрал Всю резвую быстроту свою. Величественный священный хвост, Восьмидесятисаженный хвост Высится над крестцом, как навес. Ноги, как у тушкана, стройны, Уши — дивной величины, Шести четвертям они равны, С ножницами они сходны. Вот заиграл он с солнцем-луной Бархатною гривой густой, Вот он запрыгал, сбруей гремя, Будто копытами четырьмя Землю врага хотел растоптать. То в один, то в другой конец Отбрасывал бегунец Отборнейших конюхов-молодцов, Но, резвясь, не забывал О переходе трудном он: Не был конем безрассудным он! Гибкая, как тростинка, Шавдал Надела на Джангра пышный халат. Похвалил хозяйку Богдо… В руке сжимал нагайку Богдо. Так ее сжимала рука, Что выступил из нагайки сок. Из шкуры трехлетнего быка Сердцевина ее сплетена. Снаружи покрыта шкурой она Четырехлетнего быка. Напоминают узоры ее Узоры на спине змеи. Варили ее в слюне змеи, Опускали в отраву ее, Укрепили на славу ее. Взгляните на оправу ее: Стальные пуговки на ней — Сразу всех не сосчитать; С красным шелковым ремешком Сандаловая рукоять; Стальная на самом конце ладонь: Станешь бить — обожжет, как огонь! И сказал героям нойон: «Пока мой Хонгор жениться не прочь, Пока он молод и силен, Поеду сватать Хонгру жену — Зандан Герел, Замбал-хана дочь». Но воскликнул Алтан Цеджи: «Не спешите, нойон: сперва Выслушайте мои слова. Когда мой конь Аксаг Улман Был быстрейшим из коней А я моложе был и сильней, — Не был в вашем подд анстве я, Не жил в Джангровом ханстве я. Много предпринял странствий я По неизвестным странам земли. Так однажды добрался я До владений трех Шаргули, Чтобы ханов вызвать на бой. Битву тогда повести не пришлось. И на обратном пути мне пришлось Скакать у владений Замбала тогда. И в голову мне запало тогда: Есть у Менген Шикширги сын — Храбрый Хонгор. Лишь он один Замбалу годится в зятья! Оглянулся на миг назад И на девочку бросил взгляд, На трехгодовалое дитя. Мига было довольно мне, Чтоб девчонку ту разгадать. Понравилась не больно мне… В свете пятидесяти ок он — Видел я — вышивала она. Девяносто девять шелков Сразу соединяла она! Внешний вид ее был таков: Ангела затмевала она! Прелестноликой, лучистой была, Но внутри — нечистой была, Обманщицею ловкой была! Проклятою бесовкой была! Разве в мире она — одна? Разве Хонгру она жена? Союз этот будет опасен, Богдо!» Сердито Джангар ответил ему: «Против того, с чем согласен Богдо, Почему возражаешь ты? Мудрым себя считаешь ты, Взглядом провидца пугая народ. Все, что случится, ты знал наперед. Но, вижу я, сделался старым ты, И вещим не светишься даром ты. Слова бросаешь даром ты, — Да пролетят, не задев ушей!» С этим вышел нойон из дворца. Сорок четыре молодца Подвели к нему бегунца. А ясновидец Алтан Цеджи Так, оставшись один, сказал: «Увидим, как рыжий конь Аранзал Отощает на трудном пути, Останется без мозга в кости, Останется без жира в груди, А вот этот великий нойон, Долгим походом изнурен, Спереди прахом степным запылен, Сзади солнцем степным опален, — Притащится верхом на коне, Держась уже с трудом на коне, Ничего не видя вокруг, Выпустив из ослабевших рук Дротик пестро-желтый свой!» Стремени коснулся едва Пунцового сапога носок, — Джангар сел уже на коня, Словно красный уголек, Отскочивший от огня! Аранзал, что ветер, летуч, Поскакал он пониже туч. Повыше коленчатого ковыля. Всем бы такого коня в пути! На расстояние дня пути Задние ноги выбрасывал он, Передние ноги забрасывал он На расстояние двух дней. Поддерживал он грудью своей Подбородок, что на скаку Соприкасался с черной землей. Опалял он дыханьем траву — Становилась она золой. Задевая слегка мураву, Зайцем сизо-белым скакал Длиннохребетный конь Аранзал. Семью семь — сорок девять дней Рыжий проскакал Аранзал. Джангар выехал на перевал. Чумбур серебряный растянул, Черной нагайкой своей взмахнул, Черными зрачками сверкнул, Черным взглядом холодных

глаз Четыре окинул конца земли. Между востоком и югом, вдали Замбалханова башня зажглась, Заполыхала, словно костер. Далее Джангар взоры простер — Очерки всадников он увидал, Очевидно, спешивших к нему. Поскакал во весь опор Всадникам навстречу нойон. Сто молодцов увидел он, Тонкостям всяким обученным там. Одногорбых увидел он Сто верблюдов, навьюченных там Бурдюками хмельной араки. Разостлали сто молодцов Перед нойоном дербюлжин, И сказали сто молодцов: «Будь благосклонным, господин, Соизволь сойти с коня, Яства широкой рукой принять И пиалу с аракою поднять!» О здоровье всех расспросив, Как месяц в полнолунье, красив, Принял нойон угощенье их, Выслушал он сообщенье их: «О приближении узнав Прославленного Богдо, Повелителя многих держав, Наш именитый хан Замбал Нас навстречу гостю послал». Молодцов поблагодарив, С ними распростился нойон. Снова в путь пустился нойон. Увидал нойон, наконец, Белый тысячевратный хурул, Бронзовый Замбал-хана дворец. Замедлил плавный бег Аранзал, Мелкой иноходью бежал, Не сгибая высоких трав, Низких не колыхая трав. Башню взглядом одним рассмотрев, Джангар спешился в тени Трех сандаловых дерев, Выросших у стены дворца. Отборных двадцать два молодца Отвели на луга бегунца. Джангар, открывая подряд Двадцать серебряных дверей, В главный ханский покой вошел, На серебряный сел престол. Беседу ханы тогда повели. Благоуханные потекли Речи дружественных владык. Сидели в раздолье пира они, В блаженстве счастья и мира они Наслаждались арзой в эти дни. Семь веселых суток прошло, И новые семь просияли светло, На третью седмицу Джангар сказал: «Родовитейший хан Замбал! В поисках верблюда я В ваше священное ханство попал. Не успокоюсь, покуда я Трехгодовалого не найду! Вот примета: на третьем году Был у него проколот нос. Утрату я дорогую понес! Честь окажите, как брату, мне И возвратите утрату мне. Рыжий, горячий пропал верблюд! К вам, не иначе, попал верблюд!» [2] Замбал-хан засмеялся тут, Мудрое молвил слово он: «Если несуществующий скот В степь забредет и пропадет, Будет ленив, что корова, он, Не возвратится снова он. Пропал верблюд на чужом лугу. Не разыщет его никто. Лучше попросите то, Что я вам предложить могу». В таких забавах, в таких речах Еще семь суток прошло в пирах — Не видно было конца торжеству! Когда же к исходу пришло торжество, «Пришлите ко мне скорей того, Кого я сыном своим назову!» — Джангра попросил Замбал-хан. С ханом распростился Богдо, И в путь обратный пустился Богдо — Были земле тяжелы шаги; В коралловые дорожки он Пунцовые вдавливал сапоги. Молодцы проводили его, На коня посадили его. В руки свои величаво он Золотые поводья взял. Объехал слева направо он Ханский дворец и на всем скаку Ударил по тебеньку, Беззвучно ударил семь тысяч раз, И звонко ударил семь тысяч раз, И доскакал он за семь дней До желто-пестрой башни своей. Сразу же толпа силачей Серебряную раскрыла дверь. Сияя светом лунных лучей, Сел повелитель на престол. Знатные исполины его, Даже простолюд ины его Встретиться с нойоном пришли, С аракой и поклоном пришли. Отборная чернь и знать пришла — Счастливую весть узнать пришла. Но слова не вымолвил нойон, Сидел он, в думы свои погружен, Семью семь — сорок девять дней. Наконец повелитель держав Произнес такие слова: «Священнейший месяц избрав, Священнейший день указав, Отправьте Хонгра, Алого Льва, В Замбалханово ханство скорей Да подберите-ка жениху Достойное убранство скорей!» У бархата зеленых трав, У холода прозрачных вод Хонгров отыскал коневод Лысого Оцола Кеке. Оцол Кеке в крестце собрал Всю грозную красоту свою. Оцол Кеке в глазах собрал Всю зоркую остроту свою, Оцол Кеке в ногах собрал Всю резвую быстроту свою. Отборнейших конюхов-молодцов Отбрасывал бегунец То в один, то в другой конец, Новый обдумывая поход, Прыгал и сбруей своей гремел… Крикнула ханша Зандан Герел: «Едет в далекую землю жених, Оденем его с головы до ног!» Хонгор обулся в пару своих Кровяно-красных прекрасных сапог Что может быть в мире лучше их! Только одно закаблучье их Выстрочило двести девиц, А голенища прекрасных сапог Тысяча выстрочила девиц. Рубаха была надета на нем Цвета неувяды-травы. Три драгоценных бешмета на нем. Надел боевые латы он. Пояс надел богатый он. Нацепил на правый бок Односаженный меч стальной В семьдесят меринов ценой. Дорогой атласный кафтан В десять тысяч кибиток ценой На плечи себе накинул он. Шлем набекрень надвинул он. Широкую желтую пиалу Семьдесят раз опрокинул он — Семьдесят и один человек Поднимают ее с трудом. Обогрелось крепким питьем Нежное белое нутро. Гордо Хонгор глядел на толпу. Жилы раздулись на мощном лбу, Стали с нагайку величиной. Сердце забилось в клетке грудной — Десять кипело там отваг, Готовых вырваться каждый миг. Десять пальцев белых своих Сжал он в грозные кулаки. Страшно такого потрогать льва. Каждый палец, что коготь льва! В лунках зрачки холодных глаз Перевернулись двенадцать раз, — Сокол такими глазами глядит, Сокол, когда за добычей летит! Удивил он мощью своей Полчища храбрых богатырей. Долго разглядывали его, Силу отгадывали его, Гудело от круга до круга там, Все вопрошали друг друга там: «Какою же силой он одарен? Чьей мощи мощь подобна его?» Разобрав подробно его, Исследовав со всех сторон, Обсудив достоинства все, Воинство сошлось на том, Что лоб — Маха-Г аловой силой силен Что в темени сила Очир-Вани, Макушка же силе Зунквы сродни. Решили: лопаток его ширина Семидесяти саженям равна. Решили: бедер его ширина Восьмидесяти саженям равна. Решили: стан в середине своей Сорока достигает локтей. Сидел он пред ними на седле, Стоял он пред ними на земле, Рассмотрен по всем законам был, — Решили: героем он конным был И пешим непревзойденным был. Плохих примет найти не смогли. Решили: нет вблизи и вдали Равных духом геройским ему, Он — гордость богатырей земли! И пожелали всем войском ему Исполненья задуманных дел, Возвращенья в родимый предел — К чешуйчатой двери дворца. Благословили храбреца, Хонгор быстро сел на коня, Словно красный уголек, Отскочивший от огня.

2

Джангар, как истый сын Востока, приехав к Замбал-хану, скрывает настоящие цели своего приезда и выдумывает историю о пропавшем верблюде. Однако и Замбал-хан не уступает ему в хитрости и отгадывает истинную причину приезда Джангара.

Поглядите-ка на коня! На расстояние целого дня Задние ноги выбрасывал конь, Передние ноги забрасывал конь На расстояние двух дней. Поддерживал он грудью своей Подбородок, что на скаку Соприкасался с черной землей. Опалял он дыханьем траву — Становилась она золой. Если сбоку взглянуть на него — Кажется: заяц летящий он, Выскочил будто из чащи он, Раздваивая траву. Семью семь — сорок девять дней Хонгор на лысом коне проскакал. Когда же выехал на перевал, Зовущийся Болзатин-Боро, Спешился Хонгор с Оцола Кеке, Коня привязал к седельной луке, Сталью из лучших сталей согнул Бесподобные ноги коня. Чумбур серебряный растянул, Черной нагайкой своей взмахнул, Черными глазами сверкнул, Черным взглядом холодных очей Четыре окинул конца земли. Залита светом жарких лучей, Замбалханова башня вдали Засверкала, словно костер. Далее Хонгор взоры простер — Высится, светла и кругла, Напоминая гнездо орла, Башня из дорогого стекла. Девушка в этой башне жила. «Посмотрим, — подумал он, — какова Ханша, которая смогла Нашему приглядеться Богдо». И Хонгор взоры вперил в гнездо. Увидал он Зандан Герел. Желтому солнцу молилась она, В руках держа берцовую кость. [3] Рядом с ней сидел ее гость — Отпрыск тенгрия — Тёгя Бюс. «Ужели биться с ним побоюсь», — Подумал Хонгор, Алый Лев, А сам поглядывал, оробев, В сторону милой Бумбы своей… Вот он бросает на башню взгляд — Видит он ханшу с костью в руке, Вот оборачивается назад — Видит он друга Оцола Кеке… Оторопь Алого Хонгра берет, Ходит Хонгор взад и вперед, Смотрит на стеклянный покой, Поднимающийся вдалеке. Подумал умный Оцол Кеке: «Не слишком ли долго хозяин мой Хонгор шагает взад и вперед?» Сорвал железные путы Кеке И молвил всаднику лютый Кеке: «В восемнадцать отважных годов Порешил ты мужем стать, Но домой вернуться готов, Посмешищем к тому же стать, Завидев противника издали? Трусом будешь упрямым ты, — Что сделаешь с вечным срамом ты? Что скажут люди потом о тебе? Думаешь, если пойдешь вперед, Если ты погибнешь в борьбе, Джангар богатыря не найдет, Равного мужеством тебе?» Хонгор пришел в богатырский гнев. Барсовой злобой рассвирепев, Зубами мудрости заскрежетал. Заметался в капкане лев — Забилось сердце в стальной груди. На коня драгоценного сев, Хонгор ему приказал: «Гляди, Чтобы завтра к рассвету я К Тёгя Бюсу доставлен был, Не то — погибай, не сетуя, В кожу для барабана я Твой железный крестец превращу! В палки для барабана я Восемь ребер твоих превращу! Из четырех копыт твоих Сделаю круглые чаши я Для светильников святых!» Слушает конь слова храбреца. Выслушал клятву до конца И поскакал в густой пыли, Буре подобным став издали, Будто ветру завидовал он, Будто пугался комков земли, Что по дороге раскидывал он. «Ладно, — был ответ коня. — Только сумей усидеть на мне, Продержись на моей спине До утра завтрашнего дня. Если же нечаянно ты Перелетишь через мой крестец — Пеняй тогда на себя, молодец, Моим не будешь хозяином ты, Не пожалею, покину тебя, А я ведь, мой Хонгор, один у тебя!» Оцол Кеке, что стрепет, летуч. Поскакал он пониже туч, Повыше коленчатого ковыля. Вся в яминах бежала земля! Клыками буравил он удила. Оказывался Хонгор на нем То спереди, то позади седла. Поводья золотые с трудом Хонгор удерживал в руках. Ветру не догнать коня — Летел он иноходца быстрей. На восходе второго дня Хонгор спешился у дверей Светлого девичьего дворца. Сталью из лучших сталей согнул Стройные ноги бегунца, Створки дверей со звоном толкнул, Светлые двери дворца распахнул, Справа сел от стеклянных дверей. За покрывалами длинными там, Под девятью балдахинами там, В мире, в блаженстве, в раздолье там, На восьминогом престоле там Возлежала госпожа. Услыхав колокольцев звон, Закричала госпожа: «Кто навестил без спросу меня? Какой это грязный пес у меня, С огненным горячим лицом, С бешеной собачьей слюной, С глазами, как у случного быка, Подобно стреле-свистунке шальной, Залетевший издалека? Убирайся-ка прочь, пока Бока не намяли тебе сторожа!» «Случайно попал я сюда, госпожа! Упустил я табун коней. Скитаясь в поисках табуна Семью семь — сорок девять дней, Я забрел, печалью ведом, В первый мне попавшийся дом — О пропаже своей объявить, Жажду за много дней утолить. Помогите бедняге вы, Нацедите мне влаги вы!» Из-за шелковых покрывал Тёгя Бюс тогда заорал: «Некогда нам для бродяги вставать, Некому здесь тебе влаги подать, Сам наполни себе пиалу!» С места поднявшись в своем углу, Семьдесят и один раз Хонгор наполнил пиалу. Семьдесят и один раз Опорожнил он пиалу — Семьдесят и один человек Поднимают ее с трудом… «Пей поскорей и прочь уходи, Ступай себе своим путем!» — Крикнули богатырю потом Из-за балдахинов тугих. «Уйти, хозяев покинув таких? Вы дали мне влаги напиться теперь, Извольте же не торопиться теперь! Трубкой хочу насладиться теперь!» И Хонгор трубку свою закурил. От выпитой араки Нутро согрелось у него. Десять пальцев белых его Сжались в гневные кулаки. Сердце забилось в клетке грудной — Зверь заметался в чаще лесной, Рвутся десять отваг из груди! Сказал он: «Чую, что близко ты — Не вижу тебя, покажись-ка ты! В глаза взгляну господину я, Что гонит из дому людей. Так просто тебя не покину я! Не хочешь ли поиграть со мной Под ногами солнца, герой?» Девять занавесей приподняв, Вышел надменный Тёгя Бюс, Щуря глаза на силача, Пышную жеребячью доху Небрежно за собой волоча. Смерил он Хонгра глазом одним, Стал он посмеиваться над ним: «Появится откуда невесть Всякая тварь — и туда же: лезть В драку со мною, мне же на грех!» Одолевал Тёгя Бюса смех. Умывшись, привел своего скакуна, Все доспехи надел сполна, Выехал на середину степи. «Смерть постигает мужчину в степи!» — Подумал тенгрия сын Тёгя Бюс. Мало ли, долго ль скакали они — Ганг-океан увидали они У подножья горы ледяной. «Кости вояк, что заспорят со мной, В этих расселинах тлеют потом. Кровь забияк, что заспорят со мной, В этих потоках алеет потом». Так Тёгя Бюс перед боем сказал — Н агору, на океан указал. За словами этими вслед Засвистали нагайки в руках Рассвирепевших силачей. Засверкали желтых мечей Закаленные острия: Пронзали противника сразу они! От макушки до таза они Пополам рассекали бойца, Но стоило только мечи отнять — Обе части срастались опять, Как будто рассекалась вода И снова соединялась вода! Копьями золотыми тогда Стали противники трясти, Друг друга пронзали до кости, Но победить никто не мог! Белые пальцы к ладоням прижав, Подскочил смельчак к смельчаку. Восемь раз на всем скаку Восемь взметнулось конских ног, — Но победить никто не мог, Не сдвинулись всадники и на вершок, Остались в седлах добротных своих… Решив, что мучить не следует им Травоядных животных своих, Решив испытать в конце концов Силу плеч и лопаток мужских, Добытых от матерей и отцов, — Богатыри сошли с бегунцов. Штаны из диких оленьих шкур Повыше голеней засучив, Штаны из диких конских шкур Повыше колен засучив, Взяли герои в руки свои Ясеневые луки свои. «Кто же будет первым стрелять: Ты ли, который меня задел, Я ли, который мирно сидел?» — «Я, который тебя задел, Я буду первым стрелять!» — Прянула с лука Хонгра стрела, Но Тёгя Бюса пронзить не могла, Отскочила прочь от груди, Расплющен был наконечник ее! Прянула Тёгя Бюса стрела — Хонгра пронзить она не могла, Отскочила прочь от груди, Расплющен был наконечник ее, — Друг друга враги пронзить не могли. Когда же и стрелы не помогли, Битву не кончили страшную здесь, Кинулись в рукопашную здесь! Бились четыре недели они, Друг друга бросали через себя, — То над морями летели они, То над горами летели они. Долго друг друга они трясли. Тёгя Бюс оторвал, наконец, Ноги Хонгра от земли. Но, хитрого родителя сын, Наземь упасть не хотел исполин, Выстоял он четыре дня На мизинце правой ноги! Затрепетало сердце коня, — Увидал Оцол Кеке: Плохи Алого Хонгра дела! Закусил скакун удила, Разорвал свои путы Кеке, И воскликнул лютый Кеке: «Ты из племени Шикширги, Ты потомок ханши Мога! Не тебя ли страшились враги, Не тобой ли пугали врага? Не ты ли знамя отчизны своей? Не жалея жизни своей, Не ты ли победителем стал, Не ты ли покорителем стал Ханов семидесяти держав? Не ты ли воинов гордостью был? Не ты ли Джангровой твердостью был? Не ты ли служил ему в битвах щитом? Не ты ли служил ему в горе хребтом? Разве стыда в твоем сердце нет? Пойдет о тебе такой разговор: „В восемнадцать отважных лет Стать порешил мужчиной он, И был побежден, вступивши в спор, Всего лишь одним мужчиной он!“ Ужели ты стерпишь такой позор? Если ты будешь побежден, — Не дав себя догнать врагу, Я с чумбуром своим добегу До желто-пестрой бумбулвы, И воскликнут Джангровы львы: „Посмотрите: конь жениха, Уехавшего к невесте своей, Прискакал с пустым седлом!“ Так они скажут — и поделом! Ужели не жаль тебе чести своей? Ужели стыда в твоем сердце нет? А ну-ка, схватись за красный кушак, А ну-ка, локтем желтым, смельчак, Нажми на позвоночный хребет!»

3

Во время обручения жениха и невесту сажают у дверей и дают им в руки берцовую кость.

Выслушав слова скакуна, Хонгор пришел в богатырский гнев. Заметался в капкане лев — Забилось сердце в клетке грудной, Закипело там десять отваг. Ухватившись за красный кушак, Нажал он желтым локтем своим На позвоночный хребет врага. Так нажал он локтем стальным, Что мясо прорвал, дойдя до кости! Еще раз нажал и в третий раз — И на ноги встал и много раз Перебросил через себя Тёгя Бюса, врага своего, Скалы гранитные раздробя — Так, что след лопаток его, Туловища отпечаток его Остался на граните горы. «Человек, побежденный в бою, Молвит последнюю волю свою. Требуй, чего желаешь ты!» — Алый Хонгор сказал силачу. «Вырвать жизнь у тебя хочу, Но действуй, как пожелаешь ты, Я теперь не человек». Надвое Хонгор врага рассек, Верхнюю часть на седло взвалил, Нижнюю часть на седло взвалил, Привязал тороками потом И пустился прежним путем К башне из дорогого стекла, К башне, в которой бесовка жила. Спешившись у светлых дверей Башни, подобной гнезду орла, Отпустив коней на луга, Хонгор на косяках дверей Поразвесил останки врага И к пышному ложу направил шаг. Положив на постель шишак, Перед ложем серебряным сел И, глядя мимо Зандан Герел, Заговорил, не подняв очей: «От борьбы, в пустынной тиши Длившейся много дней и ночей, Спутались волосы у меня. Подымись и расчеши». «Дождусь ли я желанного дня, Когда поколение Шикширги Исчезнет с лица земли без следа? — Ханша воскликнула тогда, Гневными руками всплеснув, [4] — Что же делать с тобою мне, Выродок, разлучивший меня С милым, данным судьбою мне! Стрелы не достоин даже ты! Станешь добычей жадных червей, Кости развеет твои суховей, Сгниешь на пустынном кряже ты! Кто послал тебя, вора, ко мне? Со всем, что было дорого мне, — С женихом разлучивший меня, Паршивца лысого гаже ты! Проваливай сейчас же ты, Потеряй обратный путь, Направление позабудь, Умри на безводном кряже ты!» «Так и быть, не хочу тебя Отнять у жениха навек, С милым не разлучу тебя!» И Хонгор синей сталью рассек Н адве части Зандан Герел, Останки развесил на дверях. На престол серебряный сел, Задумавшись, великан. Слезы чистые, как аршан, Потекли по его щекам. «Что же мне делать? Назад скакать? Будет раздолье злым языкам. Родовитая наша знать Вовсе не даст проходу мне. Что говорить народу мне? Скажут: „Врага победил ты в бою — На то у тебя и сноровка была. Куда же невесту девал ты свою? Быть может, она и бесовкой была, Но Джангар ее привезти повелел, Куда же девал ты Зандан Герел?“ Что же героям отвечу я? Как я предстану пред нашей семьей? Лучше поеду навстречу я Неминучей смерти самой! Мне ли бояться проклятий Герел? Если б от жажды я сгорел, Если б от голода я погиб, Если б я стал добычей зверей, — Разве на родине богатырей, В государстве Джангра Богдо Не заменил бы меня никто? Будет воин, заменит меня!» И, разрубив вороного коня, Которым Тёгя Бюс владел, Мясо на вертел Хонгор надел, Зажарил его на желтом огне И, подкрепившись, на лысом коне Поскакал в ночную тьму. Верный хозяину своему, Лыско летел поверх травы, Пониже ночных небес. Вскоре достиг он бумбулвы: В ней обитал Замбал-хан… Хонгор, Алый великан, Двенадцать окон разбил кулаком, Замбал-хана с ложа стащил, Снял он три ремешка со спины И по следам, что стали красны, Ударил нагайкой по коже он, И бросил назад на ложе он Оторопевшего хана потом И поскакал обратным путем, Полуденного солнца левей. Семью семь — сорок девять дней Скакун без отдыха пробежал! Исхудал Кеке до того, Что жира не стало в груди его, Что мозга не стало в его кости, Стал он медленнее брести, Длинные уши повисли его! Хонгор, видать, заплутался в пути, Горькие мучили мысли его. Спереди прахом степным запылен, Сзади солнцем степным опален, Зноем измучен, изнурен, Травинки не находя зубам, Росинки не находя губам, Ничего не видя вокруг, Выпустив из ослабевших рук Пестро-желтое копье, Поверженный в забытье, Покинутый своим умом, Долго ехал он пыльной тропой. Выехав на безводный кряж, На пустынный, бесплодный кряж, Ноги сложил скакун под собой, Лег, совсем обессиленный, он, А Хонгор свалился возле коня, Держался за корень ковылины он…

4

Всплеск рук считался у калмыков выражением проклятия.

Так пролежал он четыре дня, Четыре ночи лежал в забытьи. Не было ни души вокруг, Три лебедя появились вдруг. «Как это конь и человек Очутились на кряже таком, Где не бывало жизни вовек? Насытим их и напоим, Доброе дело сотворим!» И лебеди вложили им Живительные зерна в уста И полетели на восток. Пришли в сознанье конь и ездок. Хонгор сразу сел на коня, И проскакал Оцол Кеке Девяносто четыре дня. Опять исхудал Оцол Кеке, Опять не стало жира в груди, Опять не стало мозга в кости, Опять он медленно стал брести, Ноги переставляя с трудом. Вот перед ними берег морской, В семьдесят копий вышиной Плещется белое море Ганг. Волны кружатся и кипят, Тяжкие, как топоров обуха. Мечется величиною с быка Камень, пламенем объят. Хонгор, берегом проскакав, Вдруг увидел издалека Зелень целомудренных трав, Холод прозрачного ручейка. Была тогда середина дня. Пустив на пастбище коня, К холоду прозрачных вод, Захватив пестро-желтый дрот, Хонгор на берег вышел затем. Гулкий плеск он услышал затем — К берегу плыл огромный кит. Хонгор бросился в водоворот И, всадив пестро-желтый дрот В спину, в китовый позвонок, Поднял кита, разбив волну, Но кит рванулся и поволок Хонгра в темную глубину. Слышит конь Оцол Кеке, Пасущийся невдалеке: Хонгор тонет в пучине вод, Хонгор стонет в пучине вод, Скакуна своего зовет. Прискакал Оцол Кеке, Хонгру подал священный хвост, Восьмидесятисаженный хвост. Хонгор за хвост ухватился, плывет. Крикнул скакун: «Вытаскивай дрот И спасай свою душу скорей, Вылезай-ка на сушу скорей!» — «Нет! Хочешь быть верным оплотом моим — Тащи меня с рыбой и дротом моим!» — Хонгор сказал, не бросая кита. Внемлет словам хозяина конь. В землю всадил отчаянный конь Задние ноги по самый пах — Вытащил Хонгра вместе с китом. Был чудесен китовый жир. Хонгор очаг развел на камнях, Мясо изжарил и съел и потом Белоснежный раскрыл чачир, Благостную дающий тень, И, вытянувшись, как ремень, Заснул он, раскрасневшись весь, Словно из осокоря костер. Так он спал без просыпу здесь Семью семь — сорок девять дней: Отдых герою нужен был. Наконец он разбужен был На восходе светлого дня Фырканьем ласкового коня. Хонгор на коня посмотрел. Поправился Лыско, раздобрел, Стала холеной холка его. Словно только-только его С пастбища привели сюда. Хонгор подняться решил тогда, Полакомиться мясом опять, Скакуна своего оседлать, Серебряный Ганг переплыть. З асемь дней удалось ему Серебряный Ганг переплыть, И потом довелось ему Еще три месяца проскакать. Устал драгоценный скакун опять, Еле ноги переставлял. Но показался вдруг перевал. Хонгор взобрался нас перевал, Выбившись из последних сил. Привязал он к седельной луке Дорогого Оцола Кеке, Черным взглядом холодных глаз Четыре окинул конца земли: Под полуденным солнцем вдали Бронзовая башня зажглась Пламенем вспыхнувшего костра. Хонгор подумал: «Какова Эта чудесная бумбулва По сравнению с башней Богдо?» — Решил он: «Шире на целый аршин И выше на палец башни Богдо». «А кто же дворцом обладает, кто? Наверно, такой же властелин Четырех частей земли, Такой же счастливец, как и Богдо!» — Подумал он, горем обуян. Из орлиных глаз потекли Слезы чистые, как аршан: Не знал он, как попасть во дворец.