Джанки. Исповедь неисправимого наркомана
Шрифт:
Я чувствовал, что федералы медленно, но верно, подбираются всё ближе. Теперь это был вопрос времени. Ни одному из покупателей в Виллидже я не доверял, будучи в полной уверенности, что один из них, как минимум, является штатным стукачом. В моем списке подозреваемых Дули значился под «номером один». Ник, на которого падало не меньше, шёл вторым, а сзади, на почетном третьем месте, обосновался Крис. Конечно, существовала постоянная вероятность того, что и Марвин может соблазниться легкими деньгами для покупки пары носков.
Ник также затаривался в Виллидже и для каких-то респектабельных деляг, которые баловались продуктом
Наркоагенты действуют главным образом с помощью обширной сети информаторов. Схватить кого-нибудь с джанком и держать в камере до тех пор, пока человека не начнет ломать и он не размякнет – это накатанный ход. Дальше куют, пока горячо, и следует разговор по душам:
– За хранение мы можем засадить тебя на пять лет. Но с другой стороны, ты можешь выйти отсюда прямо сейчас. Решение зависит только от тебя. Будешь работать с нами – мы гарантируем хорошее содержание. Ну а главное, будешь иметь достаточно джанка и карманные деньги. Так будет, если ты согласишься. У тебя есть несколько минут, чтобы спокойно всё обдумать.
Агент достает пакетики и кладет их на стол. Это тоже самое, как если бы перед человеком, умирающим от жажды, медленно опорожняли стакан ледяной воды.
– Почему бы тебе не взять их с собой? Похоже ты сейчас становишься разумнее… Первый человек, который нам нужен – это…
На некоторых испытуемых и давить не надо. Джанк и карманные деньги – предел их мечтаний, и им наплевать, каким способом их получать. Новому сексоту выдают «меченые» деньги и отправляют покупать. Когда стукач расплачивается за товар этими купюрами, агенты, находящиеся в непосредственной близости от объекта, производят арест. Причём важно произвести арест до того, как барыга успеет разменять или скинуть «меченые» башли. У агентов в избытке этих денег, на которые покупается джанк, и полно джанка, который на них куплен. Если наклевывается весьма крупное дело, стукача вынуждают выступить свидетелем. Естественно, что как только он появляется в суде и даёт показания, то моментально сгорает и становится известен барыгам и уличным пушерам, и ни один к нему близко не подойдет. Если агент не захочет перекинуть его в другой город (некоторые специально позволяют сексотам совершать вояж по стране), на стукаческой карьере этого подонка можно ставить крест.
Иногда барыги, наученные горьким опытом, вычисляли стукача, и дружно переставали ему продавать. Когда это происходило, осведомитель становился для агентов профнепригоден, и его обычно сажали. Частенько сексот заканчивал тем, что отбывал гораздо больший срок, чем кто-либо из тех, кого он заложил.
В случае с молодыми ребятами, которых бесполезно использовать, как постоянных информаторов, процедура обработки варьируется в зависимости от ситуации и исполнителя. Агент может использовать древнюю полицейскую охмурежную телегу: «Ненавижу я сажать таких молоденьких парней. Уверен, ты просто ошибся. Надурил по молодости, с кем
После разговора с гостиничным клерком я переехал в другой отель, где записался под другой фамилией. В Виллидж ходить перестал, перенеся в город все встречи с тамошними клиентами. Когда поведал Гейнзу о беседе с клерком, и о том, как нам повезло, что он, судя по всему, оказался своим в доску парнем, Билл отреагировал предельно коротко: «Пора сматывать удочки. С этой толпой мы долго не протянем».
– Ну и хорошо, – отозвался я, – они сейчас здесь рядом, ждут нас напротив ресторан-автомата. Вся братва в полном составе. Сегодня-то выйдем?
– А как же. Я собираюсь в Лексингтон на лечение и надо набрать на автобусный билет. Уезжаю сегодня вечером.
Как только мы появились в поле зрения этого сборища, от остальных отделился Дули и помчался к нам навстречу во всю прыть, срывая с себя на ходу двухцветную спортивную куртку. На ногах у него было нечто среднее между сандалиями и домашними тапочками.
– Дай мне за эту куртку четыре пакетика, – сказал он. – Я сутки просидел в участке.
Ломка Дули была наглядным свидетельством потери силы воли. Оболочка личности растворилась в изголодавшихся по джанку клетках. Гальванически дергаясь, напоминая своей активностью противно кишащих насекомых, внутренности и клетки, казалось, вот-вот вырвуться на поверхность того, кого раньше называли Джином Дули. Его лицо было затуманено и неузнаваемо, оно одновременно сморщилось и распухло.
Гейнз выдал Дули два пакетика и забрал куртку.
– Остальные получишь сегодня вечером. Встретимся на этом же месте в девять часов.
Молча стоявший рядом Иззи смотрел на Дули с отвращением.
– Боже мой!– только и вырвалось у него. – Сандалии!
Вокруг ошивались остальные, протягивая руки, как свора азиатских нищих. Ни у кого не было денег.
– Никаких в долг, – сказал я, и мы пошли вниз по улице.
Скуля и хватая нас за рукава, они потянулись следом.
– Ну только один пакетик.
Не останавливаясь, я твердо сказал
– Нет.
Постепенно, один за другим, они стали сваливать. Спустившись в метро, мы сообщили Иззи, что сворачиваемся.
– Да господи, я вас в этом и не виню, – печально сказал тот. – Чёртовы сандалии!
Иззи купил шесть дозняков, а ещё два мы отдали Старому Барту, который намылился в «Райкер» для тридцатидневного лечения.
Билл Гейнз наметанным глазом оглядел спортивную куртку и заметил: – За неё легко можно выручить десять долларов. Я знаю одного портного, который заштопает мне эту дыру.
Один карман куртки был слегка прорван.
– И где он её достал?
– Уверяет, что от «Братьев Брукс». Правда это такой человек, у которого всё, что он спиздил, будет на словах от «Братьев Брукс» или «Эберкромби и Фитча».
– Вот хренотень, – сказал, улыбаясь, Гейнз. – Мой автобус отходит в шесть. Так что я не смогу ему выдать те дозняки, которые обещал.
– Не бери себе в голову. Он нам вдвое больше должен.
– В самом деле? Ну тогда, мы просто квиты.