Джек Ричер, или Я уйду завтра
Шрифт:
– А с другой стороны – я, – добавил Спрингфилд.
– Бен Ладен взорвал Башни-близнецы и атаковал Пентагон. Он самый ужасный террорист в мире. И чрезвычайно узнаваемая фигура. Его ни с кем не перепутаешь. Эта фотография сделает меня политическим трупом. Мертвее не бывает. Навсегда.
– Поэтому Хосы хотят ее заполучить? – спросил я.
Сэнсом кивнул.
– Чтобы «Аль-Каида» могла унизить меня, а заодно и Соединенные Штаты. Или наоборот.
Подойдя к телевизору, я взял бутылку с водой, отвинтил крышку и сделал несколько больших глотков. Счет за номер будет оплачен по кредитке Спрингфилда – значит, Сэнсомом.
Потом по моим губам скользнула быстрая улыбка.
– Вот откуда взялась фотография в твоей книге, – сказал я. – И на стене офиса. Дональд Рамсфелд с Саддамом Хусейном, в Багдаде.
– Да, – кивнул Сэнсом.
– На всякий случай – чтобы показать, что другие поступали так же. Что-то вроде козырной карты, оставленной про запас. Никто не знает, что припрятан козырь, даже не знает, что это карта.
– Какой там козырь, – возразил Сэнсом. – Ничего похожего. Всего лишь паршивая четверка треф. Потому что бен Ладен несравнимо хуже Саддама. А Рамсфелд не собирался никуда баллотироваться. На все должности в дальнейшем его назначали друзья. Ни один разумный человек не стал бы за него голосовать.
– У тебя есть друзья?
– Не слишком много.
– Однако никто не стал поднимать шум из-за фотографии Рамсфелда.
– Потому что он не выставлял свою кандидатуру на выборах. Если бы он сделал такую попытку, она стала бы самой знаменитой фотографией на свете.
– Но ты лучше, чем Рамсфелд.
– Ты меня не знаешь.
– Научно обоснованная догадка.
– Ну, предположим. Однако бен Ладен хуже Саддама. И его образ – настоящая отрава. Тут не потребуется даже заголовка. Я стою и улыбаюсь, как щенок, самому подлому человеку в мире. Такие снимки делают при помощи фотомонтажа, когда нужно атаковать противника на выборах. А этот – настоящий.
– Ты получишь его обратно.
– Когда?
– Как обстоят дела с обвинениями?
– Медленно.
– Но верно?
– Не слишком. Есть хорошие новости, и есть плохие.
– Тогда начни с плохой.
– Едва ли ФБР захочет отступиться. И нет сомнений, что Министерство обороны сотрудничать не станет.
– Из-за тех трех парней?
– Они уже отстранены. Судя по всему, они получили ранения. У одного сломан нос, у другого рассечена голова. Но их заменили. Однако Министерство обороны жаждет крови.
– Лучше бы сказали мне спасибо. Им не помешает любая помощь.
– Дела так не делаются. Идет борьба за сферы влияния.
– Давай хорошую новость.
– Мы полагаем, что полицейский департамент Нью-Йорка готов отказаться от обвинений по поводу эпизода в метро.
– Потрясающе, – сказал я. – Это вроде как аннулировать штраф за парковку Чарльзу Мэнсону.
Сэнсом промолчал.
– А как обстоят дела с Терезой Ли и Джейкобом Марком? И Доэрти? – поинтересовался я.
– Они вернулись к работе. Им также вручили федеральный документ, в котором говорится, что они помогали расследовать некое дело, связанное с государственной безопасностью.
– То есть с ними все в порядке, а со мной – нет?
– Они никого не били и никому не наступали на больную мозоль.
– Что ты собираешься сделать с флешкой, когда получишь ее обратно?
– Сначала проверю, что там, и, если ошибки не произошло, раздавлю ее и сожгу, пепел разотру в
– А если я попрошу тебя этого не делать?
– Почему?
– Я расскажу позже.
Был конец дня или ранний вечер – тут все зависит от точки зрения. Но я только что проснулся и решил, что пришло время завтрака. Я позвонил в обслуживание номеров и заказал полный поднос всякой снеди. Примерно на пятьдесят долларов, по ценам нью-йоркского «Шератона», с учетом налогов на оборот и чаевых. Сэнсом и глазом не моргнул. Он сидел на стуле, подавшись вперед, и кипел от раздражения и нетерпения. Спрингфилд выглядел куда более расслабленным. Четверть века назад он вместе со своим командиром совершил путешествие в горы и разделил с ним бесчестье.
«Порой наши друзья становятся врагами, а враги – друзьями». Но я отлично видел, что Спрингфилда все это не волновало. Никаких целей, планов или амбиций. Он оставался тем, кем был тогда, – парнем, который делает свою работу.
– А ты мог бы его убить? – спросил я.
– У него были телохранители, – ответил Сэнсом. – Нечто вроде внутреннего круга. Верность там фанатична. Представь себе морскую пехоту или водителей грузовиков и умножь на тысячу. Нас обезоружили в сотне ярдов от лагеря. Мы никогда не оставались с ним наедине. Рядом постоянно болтались какие-то люди. Не говоря уже о детях и животных. Они жили в каменном веке.
– Он был долговязым куском дерьма, – вмешался Спрингфилд. – Я мог бы протянуть руку и свернуть его тощую шею в любой момент.
– А у тебя было такое желание?
– Можешь не сомневаться. Потому что с самого начала я знал, что так будет. Возможно, мне следовало с ним разобраться, когда погасла лампа-вспышка, – все равно что переломить батон в итальянском ресторане. Тогда бы все выглядело куда лучше.
– Самоубийственная миссия, – сказал я.
– Но она спасла бы множество жизней впоследствии.
Я кивнул.
– Как если бы Рамсфелд вогнал нож в Саддама.
Парень из обслуживания номеров принес мой заказ, и я согнал со стула Сэнсома, чтобы поесть за столом. Сэнсом вытащил сотовый телефон, с кем-то поговорил и подтвердил, что обвинение против меня за нарушение закона в метро снято. Полиция Нью-Йорка более мной не интересовалась. Потом он сделал второй звонок и сообщил, что ФБР не намерено отказаться от претензий ко мне – и ситуация выглядит не лучшим образом. После третьего звонка Сэнсом сказал, что начальство из Министерства национальной безопасности не собирается идти на компромиссы. Они подобны собаке с костью. На федеральном уровне у меня возникли самые разнообразные проблемы. Препятствие отправлению правосудия, нападение и побои, раны, нанесенные смертельным оружием.
– Конец истории, – сказал в заключение Сэнсом. – Мне придется обратиться прямо к государственному секретарю.
– Или к президенту, – добавил я.
– Я не могу сделать ни того, ни другого. В данный момент Министерство национальной безопасности ведет охоту на активное подразделение «Аль-Каиды». При сегодняшних настроениях с этим не поспоришь.
«Политика – это минное поле. Ты проклят, если делаешь что-то, и проклят, если не делаешь».
– Ладно, я справлюсь – до тех пор, пока буду знать, какова форма поля боя, – сказал я.