Джек Восьмеркин американец [3-е издание, 1934 г.]

Смирнов Николай Николаевич

С пола поднялся вечно сонный Чумаков, конюх. Заговорил он не лениво, как всегда, а с азартом:

— Я, братва, всего полтинник дал, нет у меня сейчас денег. Зато телеграмму одним махом на станцию свезу. Пишите пока что, а я лошадь заседлаю.

Минут через пять Чумаков уже скакал на станцию. Собрание продолжалось.

— По второму кругу пойдем, — сказал Джек и положил на стол рубль.

Еще два червонца наскребли по мелочам: несли медь, последние копейки. Немного не дотянули до четырехсот,

больше денег ни у кого не было.

Тут встал Капралов и заявил, что, если возражений собрания не будет, он из общего фонда может выдать недостачу. Есть в кассе небольшая сумма денег, отложенная на непредвиденные расходы.

— Да нешто это непредвиденные? — запротестовал Бутылкин. — Мы электричество в плане предвидели, уж год о нем говорим.

Бутылкина подняли насмех, деньги из запасного фонда отпустить разрешили. За машиной в город постановили командировать Капралова и Якова Восьмеркина.

Чумаков прискакал со станции, сказал, что подал депешу.

Капралов смахнул все деньги в мешок из-под овса. Туда же положил гонг. Ехать решили сейчас же, с вечерним поездом. Николка срочно дал указания, как действовать в городе: куда лучше обратиться с гонгом, где доллары менять. Машину наказал покупать не иначе, как при участии инженера Кольцова.

— А потом, Вася, — сказал Николка Капралову секретно, — надо нам обязательно два круга колючей проволоки достать. Сад от поля отгородим. А то украдут еще нашу динаму.

Дал несколько записочек и объяснил, к кому обращаться в городе насчет проволоки. Капралов молча кивал головой и записывал все адреса в синюю тетрадку: «Счет электричества».

Булгаков Глеб подал к подъезду сани. Все высыпали на крыльцо. Капралов с мешком, в котором медяки звякали о гонг, уселся первым. За ним полез Джек.

— Завтра лошадь высылайте к вечернему! — закричал он, когда Булгаков тронул сани. — К ночи машина здесь будет.

* * *

На другой день на станцию с подводой выехал Маршев.

Прошел час после этого. Николке Чурасову не терпелось. Вместе с ребятами он вышел на аллею, постоял немного, послушал, а потом уселся на поваленном дубе. Рядом с ним сели ребята.

Сюда же без зова, один за другим, начали подходить коммунары. Молча подсаживались, тихо покуривали и смотрели на конец аллеи, откуда должна была показаться лошадь. Не переговаривались, но думали об одном и том же и ждали. Всем хотелось поскорей увидеть и ощупать машину, какой, может быть, никто из них до этого не видел.

Вдруг Николка встал и сделал вперед несколько шагов. Все тихо поднялись вслед за ним, но он махнул рукой:

— Ша, товарищи.

— Едут, что ли?

— Нет, не едут. Что-то мне показалось, будто гонг…

Все начали напряженно слушать, стараясь не дышать.

Далеко

где-то за полем, у Чижей, словно и взаправду колотили в гонг. Или, может быть, это только показалось? Никому не хотелось верить, что возвращается гонг обратно и все жертвы были ни к чему. Но уже трудно было сомневаться в этом: нее громче и громче ревело серебро за дубами, как будто тигр шел с полей на коммуну.

— А ведь просыпалось дело, — сказал Бутылкин и высморкался на землю. — Не продали гонга — значит сорвалось электричество.

— Только чур, ребята, денег не разбирать, — произнес Булгаков. — Пусть фонд электрический остается.

— По мелочам разойдутся, не пролежат лето, — безнадежно прохрипел Громов.

Опять все замолчали. А звуки гонга приближались с непостижимой быстротой и наплывали так задорно и бодро, что грустные мысли бежали прочь.

— А ведь с машиной едут! — вдруг сказал Николка. — Не стал бы Яшка так зря играть. Это он нам знак подает.

И сейчас же всем коммунарам стало понятно, что Николка прав, и, не сговариваясь, сначала ребята, а потом взрослые бросились бежать по аллее, к полю, к гонгу, к машине.

Старик Громов сначала отстал из-за кашля, но потом отплевался, натужился и обогнал многих.

Вот и сани показались в конце аллеи. Слышны были уже голоса едущих, гонг замолчал.

— Везете? — закричал Николка, сложивши руки рупором.

— А то как же! — ответил Капралов.

Лошадь сразу остановилась, и коммунары, толкая друг друга, полезли к саням.

Там в сене стояла машина, похожая на навозного жука, увеличенного в тысячи раз. Она была гладкая, холодная, черная. Несколько рук сразу прикоснулось к ней.

Все теперь знали денежную цену электричества. Но не каждый представлял себе, что вместе с этой черной машиной коммуна приобрела длинные зимние вечера, спайку, какую-то частицу культуры, страховку от пожара и право на гордость за общее дело.

— А гонг-то почему назад? — вдруг спросил Николка.

— Уступили нам семьдесят пять, — пояснил Капралов и засмеялся. — Как директор узнал, что мы имущество продавать хотим, махнул рукой и говорит: «Оставьте себе гонг, ребята. Под него вставать, наверно, хорошо».

— А проволока где?

— За ней послезавтра приезжать велели. Только, братцы, тут новое дело: «Умная инициатива» ставить мельницу решила и на наше место заявление подала.

— Ну, это они ошибаются! — сказал Николка уверенно. — Наших камней и дубов с места никто не сдвинет. Теперь-то мы уж Миножку в работу возьмем!

На дворе динамо заколотили в ящик и поставили в каретный сарай, под охрану Чарли. А через неделю между усадьбой и всем остальным миром появилась изгородь из колючей проволоки.