Джентльменское соглашение
Шрифт:
— Идите в комнату, — предложил Дронго, — я только переоденусь. И мы поговорим.
Он быстро переоделся в ванной. Вышел в комнату. Она сидела на стуле. Увидев его, вздрогнула, словно не ожидала, что он так быстро переоденется.
— Как это произошло? — спросила Тарутина.
— Меня там не было, — чуть запнувшись, ответил Дронго, — я поднялся, когда уже все было кончено.
— И вы не знаете, что там случилось?
— Знаю.
— Расскажите.
— Он ворвался в отель с оружием в руках. Поднялся на этаж, расшвырял охранников и ворвался в номер. Начал стрелять. Попал в Мальсагова, и в этот момент
— Все, — задумчиво произнесла она, — все. И человека уже нет.
Она начала громко плакать. Дронго подошел к ней, осторожно погладил по голове. Она заплакала еще громче.
Он сел на кровать, ожидая, когда она успокоится. Минут через пять она подняла голову:
— Можно воды?
Дронго дал ей воды. Она залпом выпила, кивком поблагодарила.
— Это все из-за меня. Он все время говорил мне, что порядочный человек должен развестись со своей женой и жениться. Но я знала, что Парыгин этого никогда не сделает. У него вторая жена и двое детей. И он их по-настоящему любит. Зачем ему оставлять свою семью, когда можно забрать меня на неделю в Крым или в Лондон. Я всегда под рукой, а семья обычно отдыхает где-нибудь в Испании или в Италии. Чаще в Италии, у них там есть свой дом.
— Вы говорили мне, что Константин сам вас познакомил.
— Да. Он считал, что Парыгин меня полюбит и оставит свою жену. Но ничего не получилось. Николая Николаевича устраивала такая жизнь, и он не хотел ее менять. А Костя считал себя виноватым в том, что сломал мне жизнь. Глупый. Я ему говорила, что у меня все в порядке, что я ему очень благодарна, но он мне не верил.
— Вы сказали, что Константин почти три года работал у Парыгина. А где он работал раньше?
— В каком-то банке. Тоже в охране. А до этого служил, был прапорщиком, хотел остаться в армии, пойти в офицерское училище. Но у него были неприятности по службе, и он ушел.
— Какие неприятности?
— Не знаю. Точно не знаю. Он тогда и решил уйти. И переехал в Москву, работал в банке несколько лет. А потом перешел к Парыгину.
— У них не было никаких конфликтов?
— Никаких. Николай Николаевич ему очень доверял.
— Где он служил?
— В Новгороде. Он там жил и работал. Я ведь приехала в Москву совсем одна, когда мне было семнадцать. Думала, что сразу поступлю в Школу-студию МХАТ. И, конечно, никуда не попала. Первый год работала курьером. Потом со второго раза тоже не попала. Взяли секретарем в строительное управление. И только с третьего раза я поступила. А приглашать меня начали сниматься, еще когда я училась. Когда Костя приехал, я уже жила в общежитии. У меня своя койка была. А Костя снимал комнату в коммуналке. Потом он купил себе однокомнатную квартиру и даже ключи мне оставлял, когда уезжал в отпуск. Он несколько лет работал в банке, но потом решил перейти к Парыгину. Сначала обычным охранником, а через год стал начальником охраны.
— А почему в день приезда в Лондон Кости не было с вами? Разве он не должен был находиться всегда рядом со своим патроном?
— Он отпросился. Я сама слышала, как он отпрашивался. И Николай Николаевич его отпустил. Мы все равно должны были отдохнуть после дороги, и поэтому Парыгин не возражал, чтобы Костя уехал.
— Что было потом?
— Ничего. Утром мы увиделись за завтраком. Потом ездили
— Он был знаком с кем-то из вашей компании?
— Со всеми. Люди этого круга часто встречаются вместе. И они все друг друга знали.
— Палийчука тоже знал?
— Конечно, знал. И я его знала. Хотя он был неприятный тип. Такой задиристый и наглый. На женщин смотрел так, словно их раздевал. Я его не любила.
— Как вы думаете, мог Константин о чем-то договориться с Палийчуком? Они были близко знакомы?
— Знали друг друга. Но договариваться… Боюсь, что вы не совсем понимаете социальный статус телохранителей. Хозяева считают их всего лишь привилегированными слугами. Это разные круги общения. Абсолютно разные. Палийчук не стал бы ни о чем договариваться с Костей. Тот для него просто не существовал.
— Интересно, — задумчиво пробормотал Дронго, — об этом мы не думали.
— Что вы сказали?
— Ничего. А вы видели в казино Костю? Где он был?
— Господи, я не могу слышать этого слова — «был».
— Извините. Вы помните, где находился Константин в тот момент, когда мы все были в комнате.
— Он был в коридоре вместе с другими охранниками.
— А когда мы переходили в другую комнату, вы с ним не общались?
— Нет. Он только кивнул мне, а я кивнула ему. И все.
— После того, как сегодня днем Парыгин устроил скандал и вы приехали ко мне, вы разговаривали с Костей.
— Я же вам говорила. Он мне звонил.
— Не сказал, где находится?
— Нет. Попросил меня ничего не бояться. И пообещал разобраться с мерзавцем. Я очень испугалась, он обычно так никогда Парыгина не называл.
— И все?
— Все. Я позвонила Жанне и узнала, что все собрались в «Дорчестере». Взяла такси и приехала к вам, даже без своей машины. А потом вы сказали, чтобы я ушла. Я уехала, но чувствовала беду, все время чувствовала. Звонила Николаю Николаевичу, но он не брал трубку. А у Кости телефон был отключен. И потом оказалось, что его… что он погиб…
— Парыгин ничего не объяснял?
— Ругался. Говорил, что нельзя никому верить. Очень злился. Рассказывал, как чудом спасся, как его заслонил от пуль Саид Мальсагов. Когда он начал ругать Костю, я не выдержала. Наговорила ему кучу гадостей, повернулась и ушла. Собрала вещи и сразу ушла. Нужно сказать, что он меня и не очень пытался остановить. Только обругал, когда я уже выходила, назвал дурой. Может, я действительно дура, но оставаться рядом с ним после случившегося я не могла. Они убили Костю.
— Я позвоню в ресторан и закажу нам горячий чай. Или кофе?
— Лучше кофе.
— Хорошо. А вы пройдите в ванную и умойтесь. Постарайтесь немного успокоиться. Мы все равно не сможем ничего изменить, вам нужно немного отдохнуть.
Тарутина встала и прошла в ванную комнату. А он поднял трубку телефона, заказывая в номер кофе и чай. Она вышла через несколько минут. Села на стул рядом с Дронго.
— Я все еще не могу свыкнуться с этой мыслью, — призналась Евгения. — Мне физически больно об этом даже подумать. Как вспомню, что сейчас он лежит где-нибудь в морге, один, холодный, голый… Господи, так страшно. Что я скажу его маме? Что я скажу своей матери?