Джентльмены
Шрифт:
— … к черту, — произнесла девчонка.
Генри приподнял худое тельце над кроватью, но тут же чуть не уронил от изумления.
— Ты тоже видишь? — обратился он ко мне.
— Мир тесен, — ответил я.
— Этот мир — точно!
— Оставьте меня… оставьте меня в покое, черти… — стонала девчонка, совсем как тем вечером, когда мы нашли ее изуродованное тело у своей двери и выкупали в теплой ванне, чтобы затем всю ночь просидеть у ее постели.
— Оставьте… — продолжал черный ангел глухим, хриплым, усталым голосом.
— Да, да, —
Худышка сидела на краю кровати, терла глаза и, казалось, не очень понимала, что происходит. Она сидела и закатывала глаза, раскачиваясь из стороны в сторону, словно у нее кружилась голова.
— … к черту, — повторила она. — Не сейчас!
— Как это — не сейчас? — спросил Генри. — Вы же до смерти упьетесь!
Девушка со стоном рухнула на пол. Я поднял ее и попытался расчистить пол у кровати от пустой тары и консервных банок с фасолью и равиолями, которые воняли блевотиной.
Генри все пытался растормошить Лео, поднимал ему веки и хлестал по щекам, но тот не реагировал.
— Вы же только пили, правда? — спросил Генри у девчонки. — Вы же, черт вас побери, больше ничего не принимали?
Та по-прежнему сидела на полу, закатив глаза и ничего не соображая.
— У вас есть тут шприцы? — крикнул Генри прямо ей в ухо.
— У меня, — ответила девчонка заплетающимся языком, — у меня свой! — И прозвучало это почти гордо.
— А Лео? Он ширялся?
— Он, — бормотала девчонка. — Он только бухает…
Генри вышел за снегом и вернулся вместе с Черстин, у которой лицо было в полоску: она ревела на улице.
Мы натерли Лео снегом, и только после этого он стал проявлять признаки жизни: корчиться, плеваться и вырываться из моих рук. Наконец, меж век показалась тоненькая щелка, Лео пробормотал что-то неразборчивое, застонал и попытался отвернуться к стене, но не смог.
Внезапно девчонка подскочила на ноги и принялась болтать с той же скоростью, что и в тот раз, когда очнулась у нас дома, — как ведущий аукциона, громко, визгливо и с нажимом. Она вовсе не казалась подавленной, скорее, наоборот.
— Вы бы видели! Вы бы видели, что мы делали! — кричала она. — Пойдемте, я покажу, покажу, что мы отказали!
Мы с Генри и Черстин сперва переглянулись, а потом посмотрели на девчонку, которая дергалась и рвалась куда-то, чтобы показать, что они там отказали.
— Успокойся, мы тебя не тронем, — сказал я. — Мы вас трогать не будем. Скоро поедем в город…
— Вы должны… все фигня, фигня… — продолжала девчонка, выскочив в открытую дверь.
— Класа, — обратился ко мне Генри, — иди за ней и посмотри, что там такое, а мы пока дотащим Лео до машины.
— Ладно, — согласился я и отправился во тьму за девчонкой.
Я слышал ее трескучую болтовню, когда она спускалась по склону на лед залива, и видел заснеженные перила, которые, наверное, годились летом, но теперь из-за снежных завалов доставали
На льду я ее догнал и схватил за тощую руку, но она тут же вырвалась и побежала дальше, к самой середине залива. Я всегда уважительно относился ко льду, не умея толком понять, насколько он крепок, но сейчас было не время для диалогов со страхом. Оставалось только броситься вслед за девчонкой, которая вдруг остановилась, ничуть не запыхавшись.
— Что ты, черт возьми, затеяла? — спросил я.
— Погляди… погляди… — тыкала она пальцем, и я заметил прорубь, которую кто-то сделал посреди залива. В ней вполне можно было искупаться, особенно этой худышке, и я старался быть начеку — на случай, если она задумала продемонстрировать свои способности.
Но девчонка оказалась еще более безумной. Безо всякого предупреждения она начала прыгать по льду возле проруби. Она прыгала и топала ногами, изо всех сил, вверх-вниз, с какой-то дьявольской энергией.
— Прыгай… прыгай… — говорила она мне.
Я дрожал от холода, ноги промокли, и мне вовсе не хотелось идиотски прыгать на льду, который мог вот-вот треснуть. Увидев, что я не слушаюсь, она рассвирепела и наотмашь хлестнула меня по лицу.
— Олрайт, — сказал я и тоже стал прыгать. Лучше делать, как она говорит, и не сопротивляться.
Мы прыгали и топали изо всех сил, и лицо девчонки стало постепенно приобретать восторженное выражение: ледяной ветер завыл в трещинах льда, лед свистел и гудел, трещал и хлопал, как рвущиеся струны, а где-то вдали, за горами и заливами, отзывалось эхо. Луна освещала голубым сиянием жалобно воющий лед, и, отзываясь в бесконечной густой синеве неба, стальная боль кристаллов обрастала плотью и кровью, мехом и нервным воем животных глоток: лисы отвечали льду! Стоило льду вскричать от мучений, бросив протяжное эхо над окрестностями залива, как ему воем отвечала лиса, а безумная девчонка с новыми силами прыгала по льду, лед отзывался новым воплем, который подхватывали лисы, и этот разговор луны, измученного льда, безумной девчонки и перепуганных лис мог продолжаться до бесконечности.
Я слушал, и мне казалось, что я нахожусь на грани возможного.
Как и трагическая опера, любое повествование достойного уровня должно иметь clou,то есть кульминацию, поворотный пункт. Не хвастаясь, равно как и не прилагая особых усилий для того, чтобы сортировать и классифицировать те факты, с которыми мы столкнулись в нашей квартире на Хурнсгатан, могу сказать, что clouнашей саги пришлось на суматошный, лихорадочный день в конце апреля семьдесят девятого года — Всемирного года ребенка, года парламентских выборов.