Джентльмены
Шрифт:
— Сделай погромче, — попросил Генри.
Черстин прибавила громкости, и весь салон наполнился солнечной мелодией, которой хватило почти на всю новую дорогу от Данвикстуль до Густавсберга. Почти все время мы ехали молча. Не знаю, чья вина или заслуга была в этом — Лео Моргана или Элтона Джона.
Под чутким руководством Генри Черри везла нас по скользким и узким дорогам к северу Вэрмдё, пока мы окончательно не заблудились. Карта Генри больше напоминала научное изображение пути дождевого червя на протяжении двадцати четырех часов в дождливую погоду и особо нам не помогала. Генри
Понемногу стемнело; мы наугад пробирались через районы частной застройки и поля, пока не выбрались на проселочную дорогу, которая вела на восток и казалась нам верной, ибо была совершенно пуста. В лесу все еще лежал снег, дорога обледенела, так что Черстин приходилось вести очень осторожно, вспоминая все, что ей было известно о вождении по бездорожью.
— Пат Мосс, [70] — сказал Генри. — Все, что я могу сказать: Пат Мосс.
— Заткнись! — прошипела Черстин, выключив радио. Ей требовалось сосредоточиться.
70
Женщина-гонщик Формулы 1. Пришла пятой на Ралли Монте-Карло в 1968 г. и отлично показала себя в чемпионатах Формулы Ford в 1968–1969 гг.
Генри опустил боковое окно, но тут же стало невыносимо холодно: к вечеру и вправду подморозило. На дороге не было ни души.
— Ну и пустыня, — произнес я, дрожа от холода.
— Они, наверное, заняли какую-нибудь старую дачу, — предположил Генри.
— Кто — они? — спросил я.
— Не думаю, что мой брат сидит и надирается в одиночку, — произнес Генри не особо уверенным тоном. А может быть, он просто знал больше, чем мы.
— Мне показалось, что он был один, — сказала Черстин. — Хотя голос у него был сумасшедший, по правде говоря.
— Лео совсем тупеет от выпивки.
— А зачем он тогда пьет? Разве это весело — сидеть в лесу и пить?
— Черстин, милая, — начал Генри. — Ты чертовски классно водишь машину, но сейчас говоришь глупости.
— Чего? — сердито буркнула Черстин, резко затормозив на скользком повороте.
— Ничего, прости, — извинился Генри. — Но разве, по-твоему, Лео стремится к тому, чтобы ему было весело?!
— Ну, понятно… — Черстин смутилась. — Просто хочется понять, что вы за чудаки такие.
— Не путай меня с ними, — попросил я. — Братья Морган знамениты, а знаменитые братья всегда немного чокнутые.
— That's life, [71] — сказал Генри.
Вскоре шутки утихли: проехав пять километров по скользкой проселочной дороге, мы оказались у маленького летнего домика, расположенного в приятном отдалении от прочих, на небольшом возвышении — рядом с заливом, который, очевидно, и назывался Лёкнэсвикен.
— Паркуй здесь! — Генри указал на ворота.
71
Это жизнь (англ).
Черстин
— Кажется, мертво, — сказал я.
— Мне показалось, в окне что-то блеснуло, — отозвался Генри.
— Ты уверен, что это тот самый дом?
— Как я могу быть уверен? Я полагаюсь на интуицию, раньше она меня не подводила.
— Милое местечко, — прошептала Черстин, словно мы занимались чем-то запрещенным.
Избушка стояла на холме с видом на залив, еще не освободившийся ото льда. На другом берегу возвышался еще один холм: вместе они напоминали великолепные ворота, ведущие в залив. Наверное, летом здесь был рай: колышущийся тростник, кувшинки и солнце с утра до вечера.
Генри шел на пару шагов впереди нас, сдержанно-возбужденный: вероятно, он не до конца понимал, что делает. Но отступать было некуда, оставалось лишь идти до конца и смотреть, что там в избе.
Скользя, мы подобрались к двери: кто-то не так давно расчищал снег у входа, так что совсем заброшенным это место не выглядело. Генри подошел к двери и постучал. Из окна, обращенного к заливу, струился слабый свет, не похожий на электрический, неровный и дрожащий.
В доме было совсем тихо, и Генри снова постучал. Затаив дыхание, мы прождали две, три минуты, но слышали только шелест холодного ветра в вершинах сосен. Генри взялся за ручку двери и открыл ее.
— Привет! — крикнул он.
— Зайдем, посмотрим, — подтолкнул я его.
Генри вошел первым, в нос тут же ударила вонь: затхлый запах пота, керосина, объедков и испражнений. Пройдя через ледяную комнату, продуваемую сквозняками, мы нашли пропавшего Лео. Он спал в кровати под тремя толстыми одеялами, а пол вокруг него был заставлен пустыми бутылками из-под виски одного и того же сорта — «Джонни Уокер» с изображением франта в красном пальто, пенсне, цилиндре и с тростью. Рядом с кроватью стоял ящик с непочатыми бутылками. Похоже, в этом домишке спиртного выпили на десять тысяч крон.
— Я выйду, — прошептала Черстин мне на ухо; в глазах у нее стояли слезы — от сострадания или от невыносимой аммиачной вони, я не знаю.
Генри подошел к кровати и стал трясти Лео: на смену страху явилась скаутская удаль. Здесь надо было навести порядок, а в таких случаях нельзя опускать руки и раскисать при виде легкого морального распада, который, в общем-то, может постичь кого угодно. Генри тряс голову Лео, повторял его имя, но не получал ответа. Зато в соседней кровати что-то зашевелилось. Генри едва не вскрикнул от ужаса, когда из-под кучи одеял показалась голова.
Это была невероятно исхудавшая девушка лет двадцати с небольшим, которая, очевидно, так усердно травила себя, что вполне могла сойти за пенсионерку.
— Черт… — простонала девчонка, лениво протирая глаза. — А вычто здесь делаете? — спросила она, словно зная, кто мы такие.
Вскоре оказалось, что она и в самом деле знает,кто мы.
— Я то же самое хотел спросить, — раздраженно отозвался Генри. — Кто тытакая?