Джеральд Даррелл. Путешествие в Эдвенчер

Боттинг Дуглас

«Ваша дочь серьезно занята писательской деятельностью. Она поднимается в семь утра, и вижу я ее только в обед. Я серьезно подумываю о разводе, но мой адвокат сообщил мне, что будет трудно доказать факт супружеской измены с компьютером. В такой ситуации мне приходится не только нести на своих плечах всю тяжесть раздумий о судьбах мира, но и взять на себя всю готовку, а также развлекать мою сестру, которая приехала погостить и, похоже, не имеет ни малейшего желания уезжать. Теперь вы понимаете, что судьба моя тяжела и безрадостна. Но зато я могу ходить без трости!»

Летом Джеральд, Ли, Маргарет, сестра Ли, Харриет, и Саймон Хикс с женой и тремя дочерьми отправились на Корфу. Хотя Джеральда угнетало то, что он видел на острове своего детства, он не мог удержаться, чтобы не вернуться туда. Бесконтрольное развитие туристического бизнеса уродовало остров, и Джеральд каждый раз давал клятву никогда не возвращаться на Корфу, «разве что в гробу». Но справиться с собой

он не мог. «Самые счастливые моменты моей жизни, — говорил он Саймону Хиксу, — это пробуждения на Корфу, когда я был еще ребенком. Все вокруг было совершенно — солнце, насекомые, богатство цветов, словом, абсолютно все. Самые прекрасное и красивое в жизни — это простые вещи, о которых мы забываем». Джеральд снял старинный дом, переделанный из маслобойни, на побережье Барбати. В прежние годы семья Дарреллов любила устраивать здесь пикники, возвращаясь домой на лодках. «Он не хотел видеть новые отели, которые рядами выстроились вдоль его любимого побережья, — вспоминал Саймон Хикс. — Мы предупреждали его, что впереди появился очередной отель, Джеральд отворачивался и смотрел в сторону Албании. Когда мы проплывали мимо, он снова поворачивался к Корфу, чтобы увидеть очаровательные холмы, заросшие оливами, и маленькие подковообразные заливчики, где прошло его детство. Однажды, когда все уже ушли спать, мы с ним сидели возле пресса и пили виски. Было полнолуние, яркая луна отражалась в море, вокруг царила полная тишина. Я спросил Джеральда: «Наверное, тяжело снова возвращаться сюда?» Он посмотрел на море, подумал немного, а потом ответил, глядя на луну: «Но ведь она не изменилась».

В декабре 1986 года Джеральд оказался прикованным к инвалидному креслу — его правое бедро устроило ему «Ад с большой буквы». Несколько последующих недель были просто мучительными. Большую часть времени он проводил в Лондоне, работая над комментарием к другому тринадцатисерийному фильму «Мы и другие звери». Этот проект был посвящен отношениям между человеком и животными. Его выход планировался на следующую весну. Как и предыдущие документальные фильмы Даррелла — «Ковчег на острове», «Ковчег в пути», «Натуралист-любитель» и «Даррелл в России», — новую картину делала студия Пата Фернса. Однако, в отличие от своих предшественников, этот фильм основывался на архивных съемках, хотя Джеральду и Ли все же пришлось сняться и на натуре (в том числе на Канарских островах). Кроме этого, они должны были появляться в начале и конце каждой серии и читать закадровый текст.

Этот фильм не был авторским произведением Даррелла, но все же его поклонники восприняли его очень тепло. Спайк Маллиган писал: «Самое замечательное в этом фильме то, что мы видим развитие человека на фоне изменения окружающей среды. Создатели программы буквально кричат нам, что в этом мире слишком много людей — и их постоянно становится все больше».

Пат Фернс рассчитывал снять следующий фильм с Джеральдом в Китае, но, к сожалению, этому плану не было суждено осуществиться. Все же им удалось снять еще одну программу вместе. Это была часовая передача для Би-би-си о работе Джеральда «Ковчег Даррелла». В этом фильме были использованы архивные съемки, фрагменты из предыдущих фильмов, а также ряд кадров, снятых на Джерси, и специальное интервью принцессы Анны. Новая программа была показана на благотворительном мероприятии в зоопарке Калгари в Валентинов день 1988 года во время зимних Олимпийских игр. Эта программа ознаменовала завершение долгого, чрезвычайно плодотворного сотрудничества между Патом Фернсом, Джеральдом и Ли. Теперь Джеральд более всего был занят борьбой с собственным телом. В середине января 1987 года он перенес вторую операцию по замене бедренного сустава. «Операция прошла успешно, — писал Джеральд родителям Ли 12 февраля. — Но она оказалась более болезненной, чем предыдущая, так как сустав был в очень плохом состоянии. Я быстро поправляюсь и очень скоро смогу щипать за зад самых симпатичных сестер».

Настроение Джеральду подняла телеграмма из Академии естественных наук Филадельфии. В ней сообщалось, что Джеральду Дарреллу присуждена престижная медаль Ричарда Хупера «в знак признания его заслуг в деле исследований в области естественной истории и охраны окружающей среды». Джеральд выписался из больницы в прекрасном состоянии духа. Об этом он написал родителям Ли: «В инвалидном кресле меня вывезли из больницы имени короля Эдварда VII в окружении рыдающих сестер. Меня доставили в Саутгемптонский аэропорт. Мое инвалидное кресло закатили в холодный угол, и все внимание привлек к себе Паттерсон (домашний тарантул Ли). Таможенники внимательно изучили его паспорт, свидетельство о рождении и сняли с него отпечатки пальцев. Наконец нам позволили подняться на борт самолета. Все так увлеклись Паттерсоном, что никто и не заметил, что мои бедра звенят так, словно через металлоискатель проходит ближневосточный террорист, увешанный оружием. Паттерсону напитков во время полета не подавали, а зато мне…»

Джеральд понимал, что его силы — как физические, так и общественные — весьма ограничены. Ему удалось чуть-чуть

затормозить процесс исчезновения биологических видов с лица планеты, но остановить, не говоря уж о том, чтобы полностью прекратить, этот процесс было невозможно. С такой задачей не справился бы ни один человек. Но это не означало, что нужно опустить руки и смириться. Даже один спасенный вид — это уже триумф. И поскольку вымирание животных — дело рук единственного вида (человека), то, изменяя настроение и поведение этого вида, можно было спасти Землю. Однако реалистические цели организаций, занимающихся охраной окружающей среды, были весьма скромными. Победить вымирание и исчезновение было не в их силах. С чувством глубокой горечи Джеральд узнал о том, что 14 июля 1987 года было официально объявлено о том, что очередной вид — флоридский черный приморский воробей — исчез с лица земли. Это событие было трагичным само по себе, а кроме того, оно символизировало печальную судьбу животных, оказавшихся в полном распоряжении человека. «Как канарейка, предупреждающая шахтеров о том, что кислорода становится недостаточно, — писала флоридская газета, — исчезновение этой птицы является предостережением всем нам: «Мы все в опасности!»

В конце июля Джеральд и Ли вылетели на Корфу, чтобы принять участие в финальных съемках фильма «Моя семья и другие звери». Первый канал Би-би-си начал работу над этим десятисерийным фильмом еще в октябре. Бюджет фильма составил два миллиона фунтов. Этот проект осуществляли совместно отдел драмы и отдел естественной истории. Предполагалось, что каждую получасовую серию будет предварять трехминутный документальный фрагмент. На Корфу привезли двадцать скорпионов, десять богомолов, трех гигантских лягушек, множество змей, черепах, расписных черепашек-террапинов, сипух и специально обученных голубей. Помимо этого, было привезено шестьсот замороженных мышей, чтобы кормить змей. Маму играла Ханна Гордон, роль Спиро досталась Брайану Блесседу. Эксцентричную миссис Кралевски играла Эвелин Лэй, а светловолосый тринадцатилетний школьник из Кента, Даррен Редмейн, не имевший никакого актерского опыта, играл самого Джеральда Даррелла. Его задача осложнялась тем, что настоящий Джеральд Даррелл, теперь уже раз в пять старше, убеленный сединами, бородатый, опирающийся на трость, приехал на съемки. Джеральд дал съемочной группе множество бесценных советов, проанализировал сценарий и категорически потребовал права вето на выбор актрисы на роль мамы. Он чувствовал, что Ханна Гордон прекрасно справится с этой ролью: «Она совершенно великолепна. Ей удается воссоздать удивительную атмосферу нашей семьи, хотя она никогда никого из нас не видела».

Присутствие Джеральда на съемочной площадке очень вдохновляло кинематографистов и доставляло огромное удовольствие самому Дарреллу. Ему нравилось смотреть, как перед ним снова разворачиваются события его детства. Спустя пятьдесят лет ни один из домов, где в действительности жила семья Дарреллов, не подошел для проведения съемок. Сцены в землянично-розовом доме снимались на вилле Фундана возле Скриперо, интерьеры нарциссово-желтого дома снимались на вилле Куркумелли в Афре, а окрестности снимались вокруг виллы Богданос возле Пирги. Белоснежно-белый дом заменили домом Кириакиса в Пуладах. Основную трудность представляли не визуальные изменения окрестностей, а звуки восьмидесятых — шум машин, мопедов, моторных лодок и реактивных самолетов. «Несмотря на все трудности, — писал приятелю Джеральд, — (а когда они прилетели на остров, шел снег, потом у двух звукооператоров случились сердечные приступы, потом еще звукооператор-грек ухитрился попасть в ветродуйную машину) им удалось со всем справиться. Результаты весьма впечатляют».

Наконец-то волшебное детство Джеральда на магическом острове нашло свое воплощение в кино. Чтобы отметить это событие, Джеральд разослал специальные приглашения, разрисованные от руки, всем, кто принимат участие в этом проекте, на вечеринку и барбекю на огромной, прекрасной вилле Куркумелли в Афре:

«Настоящие Дарреллы приглашают других Дарреллов, Спиро, Тео, а также всех, кто принимал участие в съемках (в том числе и продюсера). Ради спасения репутации Би-би-си постарайтесь остаться трезвыми в течение хотя бы пятнадцати минут».

В конце лета Джеральд и Ли отправились во Францию, на свою ферму. Они решили отключиться ото всего, спокойно отдохнуть, почитать и поработать над книгами. Они оба поднимались рано — около половины седьмого. Джеральд приносил Ли чашку чая в постель, а потом они занимались своими делами: Ли возилась в саду, а Джеральд что-то писал. Иногда они отправлялись на рынок в Ним, пили кофе в местном кафе, но Джеральду не хотелось уезжать далеко от дома. За долгие годы он привык проводить послеобеденную сиесту на открытой террасе. Здесь он сидел до чая, а потом продолжал писать. Вечером он принимался готовить ужин. Слово «готовить» ему не нравилось. Он всегда говорил, что «сконструировал» карри или «построил» суп. Иногда он слушал романтичные любовные песни Арлетты, его любимой греческой певицы. Но Джеральд категорически запрещал всем вокруг слушать или играть песню «Дэнни Бой», проникнутую меланхолией и предчувствием скорой смерти.