Джеральд Даррелл. Путешествие В Эдвенчер

Боттинг Дуглас

Я видел моря — разноцветные, словно шелк, и ярко-голубые, как груд­ка зимородка, прозрачные, как стекло, и темные, мрачные, покрытые пе­ной, бушующие и непокорные.

Я ощущал на лице ветер, прилетевший с Южного полюса, тоскливый и рыдающий, как потерявшийся ребенок. Я чувствовал ветер, нежный и тё­плый, как дыхание возлюбленной. Морской бриз приносил мне запах соли и гниющих водорослей. Ветер тропического леса был пронизан ароматами леса, запахом миллионов цветов. В моей жизни были и шторма, безжало­стно терзающие океан, и нежные, тихие ветерки, ласкающие кожу, как лапка котенка.

Я знал тишину: холодную земную тишину на дне только что вырытого колодца; безжалостную, каменную тишину глубокой пещеры: горячую, одурманивающую полуденную тишину,

когда все замерло и погрузилось в молчание под палящими лучами солнца; тишину, наступающую, когда за­канчивается великая музыка.

Я слышал пронзительные крики летних цикад, которые буквально про­никают в твои кости. Я слышал кваканье древесных лягушек, сложное, словно кантата Баха. Я видел миллионы изумрудных светлячков, перелетающих с ветки на ветку. Я слышал крики кеа над серыми ледниками. Они переругивались, спеша к морю, как старики. Я слышал хриплые крики сов. Я слышал, как морские котики соблазняют своих гладких, золотистых подруг, слышал сухое стаккато гремучих змей, пронзительный писк лету­чих мышей и властные грудные звуки, издаваемые горделивыми лесными оленями. Я слышал, как волки воют на луну зимой, как медведи заставля­ют лес содрогаться от своего рева. Я слышал писк, ворчание и мурлыканье тысяч разноцветных рыбок на коралловых рифах.

Я видел сверкающих колибри над малиновыми цветами. Они жужжа­ли, как целый рой пчел. Я видел летучих рыб, стремительно проносящихся над синими волнами как серебристые стрелы. Входя в воду, они оставляли за собой дрожащую серебряную линию. Я видел, как колпицы летят до­мой, словно малиновые полотнища, проносящиеся в небе. Я видел китов, черных, как деготь, всплывающих среди васильково-синего моря и выпус­кающих версальские фонтаны с каждым выдохом. Я видел бабочек, пор­хающих между цветов под лучами жаркого солнца. Я видел тигров, ярост­но спаривающихся среди высокой травы. На меня набрасывался разъярен­ный ворон, черный и блестящий, словно копыто дьявола. Я лежал в теплой, словно парное молоко, и нежной, как шелк, воде, а вокруг меня резвились дельфины. Я видел тысячи животных и тысячи замечательных мест… но —

Все это я сделал без тебя. Это моя беда.

Все это я хочу сделать с тобой. Это моя радость.

Все это я с радостью бы отдал за одно мгновение рядом с тобой, за твою улыбку, твой голос, твои глаза, твои волосы, губы, тело, за твой удиви­тельный, живой разум, открывать сокровища которого доставляет мне та­кую радость».

В этот момент Джеральда стала мучить ужасная мысль, которая не ос­тавляла его в течение нескольких дней. Он глубоко любил Ли, но в то же время боялся, что со временем она изменится и станет другим человеком. Она любила поесть почти так же, как и он, но во что его превратило не­умеренное обжорство? Хотя Ли по-прежнему оставалась такой же гибкой, как и в тот день, когда он впервые ее увидел, внутри каждой тоненькой де­вушки живет толстуха и поджидает момента, когда сможет выбраться на­ружу. Этого не должно было случиться. Джеральд изучил все возможные диеты. Наиболее жесткой была диета клиники Майо — только грейпфру­ты, морковь, отварной салат, вода, чай без молока, безалкогольные напит­ки. Тогда он отправил Ли длинное письмо, в котором описывал все ужасы тучности. Вместе с письмом он отправил и собственное стихотворение, на­званное «Ода пище».

Ли Вильсон Макджордж

Сказала: «Я люблю поесть,

Я кругла, как шар,

У меня нет талии,

А мои груди

Имеют весьма впечатляющий вид:

Одна мысль о них ужасает —

Они похожи на кабачки,

А мои ноги

Похожи на винные бочонки,

И каждое мое колено

Говорит о моих грехах.

Я могу быть тучной,

Как дюжина страсбургских гусынь —

Но, скажу не тая,

По-прежнему я

Чертовски сексуальна.

Одно только угнетает меня:

Если я стану толще,

То с ужасом пойму,

Что нету места в постели для меня.

Теперь

Джеральд мог заняться более сложной проблемой — самим со­бой. Как он должен выглядеть на предстоящей брачной церемонии? Что ему надеть? Какую роль играть? Во время последнего приезда в Штаты он сфотографировался в студии, реклама которой гласила: «Подождите — и получите исторический портрет». Фотограф запечатлел его в виде джент­льмена с Миссисипи, в котелке, с тросточкой, в сюртуке, ярком жилете, с золотой цепочкой и в пышном галстуке. Джеральд счел подобный вид вполне подходящим для того, чтобы венчаться с молодой женой в чопор­ном Мемфисе. Он отправил фотографию терпеливым родителям Ли.

«Дорогие родители,

чтобы не напугать вас на людях, я решил отправить вам свою фотогра­фию. В таком виде я намерен вступить в брак с вашей дочерью. Я знаю, что в Америке одеваются именно так, я видел много фильмов. Посылаю вам эту фотографию, чтобы вы не беспокоились, что в церкви я буду вы­глядеть неподобающим образом. Мой портной сказал, что никогда еще не видел меня таким ослепительным. Сообщите мне свое мнение».

Но Джеральд не перестал обдумывать свой внешний вид на свадьбе. По­хоже, он немного переборщил с костюмом. 25 августа он пишет отцу Ли:

«Я рад, Хэл, что Вы оценили мое стремление выглядеть во время свадь­бы самым приличным образом. Хочу успокоить вас: я приготовил костюм, сшитый в точности по Вашим указаниям с одним крохотным дополнением. На спине у меня будет пришито большое сердце, на котором блестками бу­дет вышито «Я люблю Ли». Надеюсь, Вы одобрите эту идею».

По-прежнему не было никаких известий относительно развода.

«Моя жена подписала во Франции все необходимые бумаги, но не успе­ла заверить один документ у нотариуса, поэтому ей отослали все обратно для нового оформления. Как только все будет сделано, бракоразводный процесс начнется. К сожалению, не могу сообщить вам точную дату. По­верьте, это мучает меня не меньше, чем вас обоих. Я понимаю, что вам нужно проделать большую подготовительную работу. Заверяю, что как только я узнаю дату, тут же сообщу вам».

В конце августа Ли снова прилетела на Джерси по пути на Мадагаскар, где она должна была принять участие в конференции по лемурам. Дже­ральд сопровождал ее. Он сочинил еще одно стихотворение и собственно­ручно нарисовал иллюстрации к нему.

Раньше Джеральд никогда не бывал на Мадагаскаре, но в будущем дея­тельность его Фонда будет тесно связана с этим островом. Они с Ли прове­ли на Мадагаскаре десять дней, а затем вернулись на Джерси, откуда долж­ны были лететь в Штаты. Джерри предстояла очередная поездка по делам Фонда, а Ли нужно было закончить диссертацию, защита которой была на­значена на ноябрь.

Лекции Джеральда, как всегда, прошли с успехом. Билеты на них были распроданы задолго до его приезда. В прессе появились серьезные, боль­шие статьи. Правда, Джеральд всегда умел удивить журналистов, что заме­тила шустрая репортерша из «Чикаго сан-тайме».

«Еще не пробило десяти, но Джеральд Даррелл встретил нас с бутыл­кой пива в руке. «Хотите? — дружелюбно предложил он. — У меня во рту после вчерашнего, словно в нечищеной клетке попугая».

Даррелл, писатель, зоолог, специалист по охране окружающей среды, напоминает очаровательного, дородного британского джентльмена. Его се­дые волосы и борода аккуратно подстрижены. На нем костюм безукориз­ненного покроя. Он вежлив и дружелюбен. Но в его мальчишеских голу­бых глазах то и дело загорается веселая искорка, а вокруг глаз собрались морщинки, говорящие о том, что этот человек любит посмеяться. Даррелл отличается независимостью мышления, живет в свое удовольствие и может позволить себе пиво в 9.45 утра, если ему этого хочется».