Джеральд Даррелл. Путешествие В Эдвенчер

Боттинг Дуглас

Весной 1985 года Дарреллы вновь вернулись в Советский Союз. 10 ап­реля Джеральд отправил в Мемфис очередное письмо из Москвы:

«Мы прибыли сюда все сразу (с девяносто двумя местами багажа) и провели в этом городе два дня. Скажу прямо, это не самое лучшее место на земле. Как только нас показали по национальному телевидению, нас узна­ют буквально все вокруг. Для нас устроили несколько отличных обедов (весьма странно для Москвы). В целом этот богом забытый город произвел на нас более благоприятное впечатление, чем в прошлый приезд. Ночным поездом мы отправились в Череповец, а оттуда в Дарвинский заповедник в 120 км от города. В Москве мы познакомились с Николаем Дроздовым, очень симпатичным и милым человеком, местной телезвездой. Он преду­смотрительно принес с собой шесть небольших стаканчиков в филигран­ных подстаканниках и огромное количество бренди, чтобы их наполнить.

В результате наше купе, где никогда не курили, наполнилось дымом, раз­давалось громкое пение, звон стаканов, что весьма огорчило нашу провод­ницу. Проводница, чтобы вы поняли, — это женщина, которая сопровож­дает вагон поезда. Она обязана подавать вам чай в любое время дня и ночи, включать и выключать свет и радио (по которому хор Советской Ар­мии исполнял песни о производстве тракторов), а также предупреждать пассажиров, чтобы те не курили в купе. После наших поездок большинство проводниц отправлялось прямиком в психушку. Можете себе представить: десять человек (преимущественно иностранцы), совершенно пьяные, что-то орущие и поющие, продолжающие пить и курить и, что особенно огорчительно, нарушающие все установленные правила. Наконец десять человек вывалилось из нашего купе, и поезд отъехал от перрона. Мы еще немного выпили (в чисто медицинских целях) и легли спать. Благословен­ная ночь! Утром появилась нервно улыбающаяся проводница с чаем. Мы чувствовали себя отвратительно.

Вскоре мы прибыли на станцию. На улице было двенадцать градусов мороза. Вокруг симпатичные домики, которые выглядят так, словно их по­строил Нэш в 1780 году. Дома выкрашены бледно-зеленой краской с белой отделкой. Очень симпатично и неожиданно. Не стоит и говорить, что ос­тальная часть города, построенная после революции, уродлива до изумле­ния. На станции нас встретил директор Дарвинского заповедника, восемь джипов, грузовик и милицейская машина. Наш эскорт двинулся из города. Впереди неслась милицейская машина с мигалкой и сиреной. Несчастные крестьяне шарахались прямо в грязь, когда мы проносились мимо, не обра­щая внимания на красный свет светофоров. Примерно семь часов мы еха­ли по дороге, которую нужно увидеть, чтобы поверить в то, что такое воз­можно, — была оттепель, снег растаял, и вся дорога представляла собой шоколадный пудинг с кочками и ухабами.

Вечером мы прибыли в заповедник. Здесь живет около пятидесяти че­ловек. Нас встретила дама в красном вышитом платке с домашним хлебом (круглым), на вершине которого стояла маленькая солонка. По обычаю нужно отломить кусочек хлеба, окунуть его в соль, передать Ли и проде­лать то же самое самостоятельно. Затем нас провели в отведенный нам коттедж, состоящий из двух комнат и холла. Дом обогревается огромной печью, встроенной в разделяющую комнаты стенку. Туалет (с двумя дыр­ками) расположен примерно в сотне ярдов от дома. Воду нам принесли из колодца в ведре. Чтобы вы поняли, как здесь холодно, скажу, что, пока я наливал воду из ведра в чайник и шел в спальню будить мадам, вода в вед­ре успевала замерзнуть».

Джеральд так и не закончил и не отправил это письмо. Дарвинский за­поведник, расположенный в самом сердце лесной России, стал началом на­пряженной поездки, в ходе которой Дарреллы исколесили Советский Союз вдоль и поперек, используя самые различные средства передвижения (ре­активные самолеты, лодки, лыжи, верблюдов, вертолеты, поезда, лоша­дей, телеги, джипы и северных оленей). Они перебирались из зимы в лето и обратно, переезжали из одного часового пояса в другой, полностью поте­ряв представление о времени.

Дарвинский заповедник расположен на берегах огромного искусствен­ного озера. Основная его задача наблюдать за экологическими изменения­ми и разводить глухарей, чтобы возвратить их в леса, где эта птица почти что истреблена. Этот заповедник находится достаточно далеко к северу, чтобы вода в ведре успевала замерзнуть, но недостаточно далеко, чтобы с уверенностью утверждать, что находящийся в спячке медведь не проснет­ся, когда вы решите его снять, и не оставит вместо себя только отпечатки лап возле берлоги. Джеральд писал: «Дарвинский заповедник — замеча­тельное место, но снять здесь нам почти ничего не удалось».

8 апреля Дарреллы отправились в Приокский заповедник, расположен­ный в трехстах милях к юго-западу от Москвы. Это основной центр по раз­ведению журавлей — семь из четырнадцати известных науке видов журав­лей представлены в этом заповеднике, причем пять из них находятся на грани вымирания. Этот заповедник известен своей коллекцией хищных птиц, а также огромной работой по спасению животных во время весенне­го разлива. Ученые спасают зайцев, барсуков, енотовидных собак, лис, а также очень редких животных — крупных водяных кротов, полуземлеро­ек, полуполевок. Промокших, озлобленных и неблагодарных животных вывозят на лодках и выпускают в безопасное место. 19

апреля экспедиция совершила гигантский скачок в Восточную Сибирь и посетила Баргузин­ский заповедник на берегах все еще замерзшего озера Байкал. Это самое большое пресное озеро в мире. Оно находится в семи часах лета от Моск­вы. Здесь разводят редчайшего баргузинского соболя. Путем разведения в неволе это животное было спасено от вымирания. Кроме того, здесь обита­ет уникальная пресноводная байкальская нерпа. Когда-то это животное было почти полностью истреблено, но теперь строго охраняется. Числен­ность нерп достигла 75 тысяч [6] .

2 мая экспедиция снова совершила дальний перелет. Из морозной Си­бири путешественники перенеслись в Репетекский заповедник, в туркмен­скую пустыню Каракумы. Температура в тени достигала 114 градусов (по Фаренгейту), хотя еще была весна. Для путешествия по пустыне это время подходило как нельзя лучше, и экспедиция двинулась в путь на верблюдах. Путешественники смогли ознакомиться с огромным множеством обитате­лей этого неприветливого места.

Из Репетека было рукой подать (по советским меркам) до легендарно­го древнего узбекского города Бухара, рядом с которым расположился центр по разведению красивейшего животного с весьма неэстетичным на­званием зобастой газели. Спасение газели явилось еще одним примером за­мечательных успехов, достигнутых благодаря разведению диких животных в неволе. Когда газели почти что исчезли в природе, а в живых остались лишь те животные, которых содержали дома, в прессе и по телевидению была проведена кампания, призванная убедить владельцев газелей отдать их в новый центр разведения, чтобы можно было вернуть это животное в среду естественного обитания. В течение короткого времени было собрано около пятидесяти газелей. К моменту приезда Джеральда численность этих животных исчислялась шестьюстами голов. Этот и другие центры выпуска­ли полученное потомство в пустыню, что позволило снова вернуть живот­ных в природу. Джеральд был совершенно очарован маленькими оленята­ми, спасенными от полного вымирания: «Оленята оказались прелестными малышами, одетыми в светло-коричневые шубки, с огромными блестящи­ми черными глазами и большими ушами, похожими на меховые лилии. Они совершенно не боялись человека и подходили к нам, сосали наши паль­цы и резвились вокруг нас на своих тонких, стройных ножках».

К востоку от Бухары лежал Самарканд, город Александра Македонско­го и Чингисхана, место упокоения великого Тамерлана, в котором останав­ливался Марко Поло. Джеральд был потрясен этим городом, синими мече­тями, многоцветием народных костюмов на улицах и гигантским рынком, торговым центром всего региона. По словам Джеральда, молодые женщи­ны в Самарканде напоминали жительниц Тибета, у старух «груди и ягоди­цы походили на арбузы», а старики были «высушенными и коричневыми, как буйволиное мясо, их седые бороды приводили на память испанский мох».

Из Самарканда путешественники отправились в Шанские горы, на гра­ницу с Индией, Китаем и Афганистаном. Здесь, в небольшой горной доли­не, расположился заповедник Чаткал. Джеральд решил, что он попал в за­поведную Шангри-Ла.

«Мы поднялись в предгорья Шанских гор, и перед нами открылась не­мыслимая по своей красоте картина. Повсюду возвышались острые, словно кинжалы, горы. Они изгибались, как змеи. Склоны гор были зелеными и желтыми. На этом фоне отчетливо выделялись белые языки ледников и снега. Мы стали спускаться все ниже и ниже, словно пытаясь догнать соб­ственную тень, которая скользила по снежным полям. И вот мы очутились в узкой долине. Горы буквально сомкнулись над нами. Внизу мы увидели сосновые леса и рощи диких яблонь в цвету. Повсюду цвели какие-то жел­тые цветы. Было впечатление, что мы попали на горчичные поля. Наконец мы приземлились в небольшой долине — настоящем царстве цвета. Скло­ны гор были покрыты желтыми цветами, которые мы видели с воздуха. Между ними рос дикий ревень с широкими темно-зелеными листьями и яр­ко-розовыми стеблями. Повсюду были разбросаны красные и желтые тюльпаны. В долине росло множество яблоневых деревьев, покрытых бе­ло-розовыми цветами. Солнце пригревало, небо было ослепительно синим, словно яйцо воробья. Воздух был прохладным и свежим. Мы решили, что даже ради того, чтобы увидеть это прекрасное место, стоило приехать в Со­ветский Союз и проделать столь долгий путь».

Скорее всего, никто из западных ученых никогда не бывал в этом отда­ленном, уединенном уголке природы, где росли 1400 видов растений, мно­гие из которых были очень редкими. В долине жили самые разнообразные бабочки, птицы и животные. Самыми редкими были гигантский гриф, су­рок Мензбира и сибирский козерог. Экспедицию приветливо встретили ди­ректор заповедника и его помощники — «веселая группа растрепанных головорезов с темными монгольскими лицами и блестящими черными гла­зами».