Джереми Полдарк
Шрифт:
Отсюда до площади у подножия холма ехать на лошади было небезопасно, и уйдя глубоко в свои мысли, Дуайт пошел пешком вниз по крутому переулку Стиппи-Стаппи-лейн.
Здесь находились самые лучшие коттеджи в деревушке, занимающие одну сторону переулка, а напротив возвышалась заросшая корноульская стена; долина на этом участке резко уходила вниз, к оврагу, где в море впадала река Меллинджи и работали оловянные прессы.
Каждый домик располагался на шесть футов ниже соседнего, возле самого нижнего Дуайт привязал коня. Когда
Здесь жил Джака Хоблин, владелец собственного оловянного пресса, с женой Полли, дочкой Розиной, полукалекой, и младшей, Парфезией, прекрасным маленьким созданием одиннадцати лет, открывшей дверь.
На первом этаже располагались две маленькие комнатки с полом цвета жженой извести, в одной из них Розина шила и вышивала.
Парфезия сообщила, что мать лежит в постели, и ускакала по каменной лестнице на чердак, где спала вся семья. Убедившись, что Дуайт вошел, девочка снова побежала искать отца, который, по ее словам, тоже приболел.
Его оживленно поприветствовала Полли Хоблин — сорокалетняя женщина, выглядящая на все пятьдесят пять, Дуайт улыбнулся в ответ, заметив у нее обычные симптомы приступа малярии: мышечные сокращения, перекошенное бледное лицо, мертвецки бледные пальцы. Состояние хуже некуда.
Обнадеживающим обстоятельством явилось то, что его позвали хотя бы осмотреть больных, неуверенно и словно извиняясь. Два года назад люди с подобными жалобами просто покупали снадобья у Ирби — аптекаря из Сент-Агнесс, если могли себе это позволить, или у какой-нибудь старушки-соседки: конечно же, простой народ не мог себе позволить вызвать доктора Чоука, если только дело не касалось сломанных рук и ног или больной находился на смертном одре.
Доктор Энис никогда не отказывался помогать простому народу, способному заплатить только продуктами или не способному вовсе, но даже в этом случае ему выказывали признательность. Конечно же, находились и такие, кто говорил, что доктор проводит эксперименты над бедняками, однако всегда найдутся злые языки.
Он сделал для женщины лекарство из хинной корки и смотрел, как она принимает микстуру между клацающими зубами, две порции порошка Энис отложил, чтобы та приняла позже, вместе с морской солью и отваром ревеня на ночь. Тут в дверном проеме возникла тень — появился Джака Хоблин.
— Доброго вам дня, доктор. Фезия, сбегай-ка вниз и принеси, чем утереться. Я вспотел, как бык. И что же не так с Полли?
— Перемежающаяся лихорадка. Ей следует оставаться в постели еще по меньшей мере два дня. А как вы? Мне кажется, у вас то же самое. Подойдите-ка сюда, к свету.
Когда он приблизился, Дуайт ощутил запах перегара. Так значит, Джака опять запил. Танцующей походкой приблизилась Парфезия с куском красной ткани, и Джака утер платком свои густые брови. Его пульс был быстрым и
— Мне слегка поплохело. Но лучшее лекарство — гулять по округе, а не лениться промеж одеял. Чем быстрее двигаешься, тем быстрее отпустит.
— А теперь послушайте, Хоблин, я хочу, чтобы вы немедленно приняли вот это, а этот порошок растворите в воде, перед тем как ложиться спать. Ясно?
Джака провел рукой по торчащим во все стороны волосам и бросил на доктора сердитый взгляд.— Не терплю я все эти снадобья.
— И тем не менее, вам следует это принять. Вам станет гораздо лучше.
Они уставились друг на друга, но престиж Дуайта был слишком велик, и он с определенным удовлетворением пронаблюдал, как в глотке Джаки исчезла приличная доза растворенного винного камня.
Ночной порошок, если Джака будет достаточно внимательным и его примет, содержал десять граммов ялапы, но это не имело особого значения. Дуайта больше заботило состояние здоровья трех женщин, чем Джаки.
Покидая дом, Энис увидел, как Розина хромает вверх по холму с кувшином молока. Ей было семнадцать, и она еще не испортила прекрасные глаза бесконечными часами шитья при плохом освещении. При встрече девушка улыбнулась и присела в реверансе.
— Твоей семье к завтрашнему дню станет лучше. Убедись, чтобы мать приняла порошок.
— Всенепременно. Спасибо, сэр.
— Отец доставляет неприятности, когда пьет?
Она вспыхнула.— Становится немного не в духе, сэр, трудно с ним управиться, вы бы так сказали.
— И дерется?
— Ох, нет, сэр, это редко. А потом всегда за это винится.
Дуайт миновал низкие окна лавки тетушки Мэри Роджерс и добрался до сгрудившихся у подножия холма маленьких полуразрушенных коттеджей, известных под названием Гернси.
Здесь царила страшная нищета. Окна были заколочены и затянуты тряпьем, двери просто опирались на косяки, кругом открытые выгребные ямы, а крысы шныряли от одной к другой, крыши сломаны, а стены покосились, тем временем полуголые ребятишки ползали или играли рядом.
Приходя сюда, Дуайт всегда вспоминал о своем приличном платье — феномене из другого мира. Он постучал в первый коттедж, удивленный тем, что обе половинки двери оказались закрытыми, поскольку комнату освещал только свет, проходящий через дверь.
Неделю назад он помог Бетти Каркик с рождением первенца, когда напортачили и сдались две повитухи, рыбацкие жены.
Он услышал плач младенца внутри, и через минуту в дверях появилась Бетти, подозрительно приоткрыв верхнюю половинку всего на дюйм.
— Ах, это вы, сэр. Входите же.Бетти Каркик, в девичестве Коуд, была не из тех, кто угасает при первых же проблесках болезни, но Дуайт вздохнул с облегчением, когда четвертый и пятый день прошел без родильной горячки. Теперь с ней всё должно быть в порядке.