Джихангир-Император. Прошедшее продолженное время
Шрифт:
– А вот я прочту, – пригрозил начальник караула, наблюдая за моей реакцией.
Я продолжал прожигать его взглядом.
Лейтенант с довольным видом подмигнул мне:
– Ишь ты, какой бойкий. Молодец. Возьми, – он потянул мне записку. – Сам я не пойду, от великих трудов подустал малость, а вот разводящего пошлю. Силантьев! Силантьев, мать твою!
Дядька Виктор поднялся, на заплетающихся ногах дошел до двухъярусной койки.
– Вован, хули спишь, б…! – он постучал сапогом по железной ножке.
– Ты чего, Палыч? – сонным, хриплым и испуганным голосом отозвался разводящий.
– И не «Палыч»,
По дороге я, пользуясь тем, что у разводящего была лампа, прочел записку отца.
А там было написано следующее:
«Начальнику дворцового караула
старшему лейтенанту
княжеской дружины
господину Кротову В.П.
Уважаемый Виктор Павлович!
Убедительно прошу, в порядке исключения, разрешить разовый проход в ночное время на территорию спецхранилища мне и моему сыну Даниилу для проведения исследовательских работ по информационному обеспечению мероприятия «Вояж».
«Ну что вот с таким делать?» – с досадой подумал я.
Еще за три поворота Силантьев начал поливать Репкина отборным матом. А когда несчастный служака оказался в пределах досягаемости его кулаков, сперва навесил крюком «в душу», не прекращая ругани.
– Смирно, урод долбаный! – проорал Вован, огромный, страшный, разъяренный. – Как стоишь, сучок задроченный?!
Когда Репкин разогнулся, разводящий треснул ему в ухо.
– Ты какого хуя не открываешь, конь с яйцами, деревня мокрожопая? – проорал он поверженному постовому. – Встать! Замки открыть! Бегом!!!
А далее снова последовали забористые трехэтажные конструкции. Я отметил, что темы и выражения ни разу не повторились.
Мат вылетал из горла разводящего подобно песне или декламации искусного оратора. Я подумал, что неплохо было бы кое-что запомнить, чтобы при случае уметь поставить на место шпанцов из посадов и нижнего города.
Васька дрожащими руками стал открывать многочисленные замки двери спецхранилища, получая тычки в спину и пендели под зад.
– Пожалуйста, ок, – произнес разводящий. – Если что, у нас не забалуешь… Смирно стоять, урод, – приказал Вован, поднося сложенную в кулак руку в кольчужной перчатке к носу Репкина.
Мой отец не нашелся, что сказать, лишь понуро кивнул, точно это ему досталось на орехи. Я хоть и пытался сдержаться, но пару раз все же хихикнул, до того глупый и жалкий был у Васьки вид.
Вован пошагал обратно, довольно напевая что-то типа «Утомленное солнце нежно с морем прощалось».
Мы вошли внутрь. Громады стеллажей едва угадывались во мраке. Отец на ощупь пробрался в свою каморку, взял со стола канделябр, зажег все свечки от лампы, которую принес с собой.
– Что ты сказал в караулке? – хмуро спросил папа.
– Только то, что Васька Репкин
– Виктор Павлович трезвый был? Бумагу читал?
– Не знаю, вроде да.
– Врун ты бессовестный, Данила. И в кого ты такой? И еще я замечаю, что ты этим пользоваться начинаешь вполне сознательно… – Отец указал мне на стул, а сам отправился в глубину, забрав сияющий огнем пяти восковых, некоптящих свечей шандал. – Так и врал бы, чтоб на правду походило.
Последние слова донеслись до меня издалека, сквозь шорох бумаги. Я и не понял, ругает ли папа меня за ложь или досадует, что она так неискусна.
Отец принес стопку старых пыльных книг, по большей части в выцветших бумажных переплетах.
– Это очень редкие, старые книги, большинство из них сохранились в единственном экземпляре. Смотреть будешь из моих рук.
– Хорошо, – произнес я, сильно волнуясь.
Мелькнула обложка. Я успел прочесть лишь одно слово – «Каталог».
– Как выглядел автомобиль? Так? – спрашивал отец, осторожно переворачивая желтые листы с почерневшими трухлявыми краями.
– Я не видел его снаружи! Помню, салон был длинный. Спереди два сиденья со спинками, а сзади диван, вроде тех, что у князя в курительной комнате стоят, а дальше в нем было пусто, там этот цилиндр лежал.
– Ты же говорил, что уезжал от бомбы.
– Да, но до этого я там ее вез. И задняя дверца была со стеклом, там резинка на железяке по нему бегала.
– Это интересно, – отец отложил одну книгу и взялся за другую. – Посмотри, так это выглядело?
Я стал внимательно изучать темный рисунок, похожий и не похожий на видение из моего сна.
– Нет, не совсем так, – произнес я. – С моей стороны была панель. На ней две больших шкалы было и несколько маленьких со смешными значками. Когда я нажимал ногой, на левой стрелка уходила вверх. Двигатель тогда начинал реветь. Посередине был прибор, который тихо пощелкивал. Он держался на круглой железной скобочке. У него три стрелки: две медленные – белые, одна быстрая – красная.
Отец аж переменился в лице:
– Как они располагались?
Я нарисовал, добавив, что белые стрелки были разные, одна толстая, короткая, другая подлиннее и потоньше.
– Даниил, – строго произнес отец, – признайся, что раньше видел часы со стрелками.
– Как это? – удивился я.
В моем представлении часы, так глупо назывался прибор для измерения времени, должны были выглядеть как маленькая коробочка. Они подсоединялись проводками к замысловатому сооружению из керамики и металла – батарее. Часы были редкостью, и их берегли больше чем запасные части автомобилей или бронежилеты. Время они показывали в виде цифр, составленных в две или три колонки.
– Раньше часы были стрелочные, но постепенно все поломались, осталась только электроника, – пояснил отец. – Итак, – произнес он в раздумье, – ночь. 2 часа 35 минут. Ранняя весна или поздняя осень.
– Папа, еще была черная доска с кнопками, вроде шахматной, если ее положить углом. Кнопки на одной стороне, а с другой светящаяся картинка вроде витража. Там заяц морковку ел.
– Данилка, – отец нахмурился, – опять ерунду сочиняешь.
– Нет, – обиделся я. – Ел и слюни разбрасывал. Там еще были цифры и значки. – Я изобразил их на бумаге: «2», «0», «*», «*».