Джимми Хиггинс
Шрифт:
И он зашагал по улице, разговаривая скорее сам с собою, чем с Джимми. Он парил на крыльях своей мечты. А спутник его слушал в упоении, забыв про все на свете. Впоследствии Джимми вспоминал эту сцену как самое удивительное, необыкновенное событие в своей жизни и рассказывал о нем — одному раньше, другому позже,— но так или иначе непременно каждому знакомому социалисту.
Наконец, кандидат остановился
— Товарищ Хиггинс,— сказал он,— я пойду в гостиницу. Нужно дать еще несколько телеграмм. Вы объясните комиссии, что мне ни с кем не хотелось бы видеться до начала митинга. А дорогу я и сам найду.
Глава II ДЖИММИ ХИГГИНС СЛУШАЕТ РЕЧЬ
I
В
— Слыхали?
— Что случилось?
— В Германии... расстреляно сто социалистов!
— Herr Gott! [2] — вырвалось у товарища Шульце, и все головы, как по команде, повернулись в его сторону. Что должен Шульце переживать в этот момент!. Ведь родной его брат — редактор социалистической газеты в Лейпциге и подлежит мобилизации.— Где вы это узнали?
Джимми рассказал. Поднялся невероятный шум. Прибежали остальные, посыпались вопросы, возгласы. И опять можно было подумать, что преступление совершено непосредственно против лисвиллской организации — так близко к сердцу приняли все участь пострадавших. Правда, в Лиовилле, как и в любом городке с пивоваренным заводом, немцев-рабочих было, что и говорить, сколько угодно. Но не в этом дело: не будь в городе ни единого немца — точно такое же чувство владело бы этими людьми. Ведь социалисты всего мира — одно целое, интернационализм — душа движения. Стоило кандидату узнать, что Джимми социалист,- и он сразу стал его другом. И то же самое произошло бы при встрече социалиста с любым товарищем из Германии, Японии или из глубин Африки: тот мог не знать ни слова по-английски, кроме слова «социалист», и этого было бы вполне достаточно.
2
Боже мой! (нем.)
Долго никто не мог прийти в себя. Но, наконец, вспомнили об очередной неприятности: кандидат не приехал. И тут Джимми выпалил:
— Да ведь он же здесь!
— Где? Что? Как? — набросились все на него.
— Он приехал сегодня утром.
— Почему же вы нам не сообщили? — строго опросил товарищ доктор Сервис, член комиссии по встрече кандидата.
— Он не хотел, чтобы кто-нибудь знал об этом,— сказал Джимми.
— Иначе говоря, он хотел, чтобы мы зря проехались до вокзала и обратно?
И в самом деле, ведь поезд-то давным-давно пришел! Джимми совершенно забыл и о поезде, и о комиссии, и теперь, по собственной неосмотрительности, не сумел даже скрыть свой проступок. Пришлось рассказать всю историю: как они с кандидатом весь день гуляли за городом, как они вместе купались, как увидели бюллетень и как вел себя кандидат и что говорил. Бедный Джимми ничуть не сомневался, что все присутствующие разделяют его восторг. И когда на очередном собрании организации товарищ доктор Сервис встретил в штыки какое-то предложение, которое Джимми отважился выдвинуть, маленький механик никак не мог взять в толк, в чем он провинился, что его вдруг так осадили. Ему не хватало знания людей — он не понимал, что преуспевающий врач, участвующий в социалистическом движении из чисто альтруистических побуждений, содействуя ему своим престижем и состоянием и тем самым нанося известный ущерб своим общественным и деловым интересам, имеет право на некоторое уважение не только со стороны разных там джимми хиггинсов, но и со стороны самого кандидата!
II
Казалось бы, Джимми должен был чувствовать себя вконец усталым. Но кто мог думать об усталости в такой день? Джимми тут же принялся помогать товарищу Мейбл раскладывать по креслам листовки — обращение их кандидата к избирателям. Затем пустился со всех ног на трамвай и потратил последние пять
Но и Лиззи, как оказалось, добросовестно выполнила свои обязанности. Все трое детей уже были одеты в яркие ситцевые платьица, Лиззи целое утро стирала и гладила эти наряды, а потом и свое собственное платье — красное с зеленым, очень широкое, настоящий кринолин. Впрочем, оно было под стать самой хозяйке — широкобедрой и полногрудой. У Лиззи были большие карие глаза, темные пышные волосы; она становилась просто красавицей, стоило ей сбросить с себя затасканное домашнее платье,— и Джимми втайне гордился тем, что сумел выбрать себе такую жену. Не шутка найти и оценить хорошую женщину в том месте, где они встретились. Лиззи была чешка, на пять лет старше его; ее привезли в Америку еще ребенком. Прежняя ее фамилия — едва ли можно назвать ее «девичьей», принимая во внимание обстоятельства,— была Узер; но произносила она свое имя и фамилию — Элизабет Узер — на собственный лад и долгое время Джимми был уверен, что ее зовут Элиза Бетузер.
Джимми проглотил на ходу кусок хлеба, выпил чашку скверного чая, разместил своих наследников в коляске, и началось утомительное путешествие к центру города. У здания оперы Лиззи взяла на руки старшего, а Джимми — двух других, и они вошли. Держать детей на руках в такой жаркий вечер было все равно, что прижимать к себе сразу три печки; а проснись они, чего доброго, и начни реветь, родителям предстоял бы горестный выбор: либо выйти и пропустить что-нибудь интересное, либо терпеливо сносить негодующие взгляды сидящих рядом. В Бельгии социалисты устроили при народном доме ясли, но американцы пока не додумались до этого.
Зал был уже почти полон, а люди все входили и входили. Джимми занял места для себя и своего семейства и тут же, не без гордости, огляделся. Обращение к избирателям будущего члена конгресса, которое Джимми разложил по креслам, уже замелькало в руках участников митинга; знамена, которые он так старательно развешивал, красуются по стенам; на столике для оратора — графин с ледяной водой, а на председательском столе — букет цветов и молоточек. Стулья для членов кружка немецкой песни аккуратно расставлены в глубине сцены; большая часть их уже занята — виднеются темные плотные фигуры немцев, розовые пятна лиц.
К каждой мелочи Джимми приложил свою руку! Он испытывал гордость хозяина — вся эта гудящая толпа должна быть благодарна ему. Разумеется, они даже не подозревают об этом. Эти чудаки, наверно, воображают, что митинг возник так просто — из ничего! Уплатили свои десять центов за вход или двадцать пять за нумерованное место и думают, что покрыли все издержки, а может, кое-кто и поживился за их счет. Они, видите ли, ворчат: почему это социалисты берут плату за вход на свои митинги, почему не пускают всех бесплатно, как демократы или республиканцы? И идут на митинги демократов и республиканцев — там ведь играет духовой оркестр и устраивают фейерверк, пиротехнический и словесный. Им невдомек, что все это ловушка, оплачиваемая эксплуататорами!
Ничего, сегодня они все это узнают! Джимми думал о кандидате и о том, какое впечатление тот произведет на такого-то или на такого-то. Со многими он был знаком и, поглядывая по сторонам, то и дело с сияющим видом раскланивался из-за своей живой баррикады. Затем Джимми вытянул шею, чтобы посмотреть, что делается позади, и даже вздрогнул: по проходу между рядами шел Эштон Чалмерс, председатель правления Лиовиллского отделения Первого национального банка, а рядом с ним — возможно ли? — рядом с ним — старый Гренич, владелец огромного машиностроительного завода «Эмпайр», на котором работал Джимми! Когда две высокие фигуры прошли мимо Джимми, направляясь на свои места, он почувствовал, что весь дрожит от волнения. Он подтолкнул Лиззи локтем и зашептал ей на ухо. И кругом тоже зашептались: все, конечно, знали двух могущественных главарей «незримого правительства» Лис-вилла. Пришли, значит, послушать, о чем думают ваши подданные! Ладно, сейчас услышите!