Джин Грин — Неприкасаемый

Горпожакс Гривадий

…Вслед за Бастером Джин подошел к первому окну, назвал свой номер и получил брезентовый рюкзак с замком. В других окнах он получил брюки, куртку, «джамп-бутсы» на толстой каучуковой подошве, белье, судки, столовый прибор и, наконец, в последнем окне — медальон.

На его рюкзаке несмываемой краской написали: «Джин Грин 1—44».

Чак торопил с построением.

— Ты русский? — спросил он у Джина, ожидая пока все будут готовы к построению.

— Разве похож?

— Просто у меня нюх на своих.

— «На своих»? — Джин

смерил его взглядом.

— Сэр. Нужно в разговоре со мной всегда добавлять «сэр». Понял?.. Ты где родился?

— В Париже, сэр! Третьего февраля 1934 года, сэр. В пятницу, сэр. В день преподобного Максима-исповедника, мученика Неофита, мучеников Валериана, Кандида, Акилы и Евгения и Ватопедской божьей матери, сэр!

— Остряк из «яйцеголовых», да? — усмехнулся Чак. — Я из тебя сделаю мученика Неофита! Ты у меня запоешь «Лазаря»! Стано-о-овись! — неожиданно скомандовал Чак.

Строй вывели на плац. Все, кроме Берди, выглядели молодцами. Только на нем топорщились брюки (он все же поддел набрюшник), рукава куртки — им выдали легкую тренировочную форму — «фетигз» — были ему велики.

— Бегом! — с ходу скомандовал Чак.

И они побежали.

От плаца до полигона было примерно четыре мили. Обливаясь потом, они бежали по выжженной, голой, пустынной земле, поднимая тучи пыли, но ни разу не прозвучала команда «стой».

От безветрия пыль висела в воздухе. Она забивалась в глаза, в уши. В горле першило — временами Джину хотелось повернуться и крикнуть: «Куда мы бежим, зачем?» Но он сдерживал себя и продолжал бежать.

Вначале Джин не торопился. Он пропустил вперед японца Кэна и венгра Гибора, затем его обошли Бастер и Джордж.

Джин считал, что вот-вот за спиной послышится свисток мастера-сержанта, прибывшего на плац к построению, и бессмысленный бег прекратится.

Но свистка все не было, а пыль, взбитая бутсами впереди бегущих, не рассеивалась.

С каждым шагом все трудней и трудней становилось дышать.

Джин попробовал нажать, но те, кто ушел вперед, понимали, что они потеряют, отстав, и продолжали тянуться из последних сил, обливаясь потом, оставляя за собой стену как бы застывшей пыли.

Джин понял преимущество бегущих впереди и приналег.

Вот слева появилась тонкая, вытянутая вперед шея Берди.

— Глупо, — еле выдавил из себя Берди, увидев рядом с собой Джина. Он дышал со свистом, неуклюже махал длинными руками. Казалось, что вот-вот Берди споткнется и упадет лицом вперед. Но доходяга Стиллберд был на удивление тягуч, и когда на четвертой миле, у самой кромки полигона, послышался долгожданный свисток, он не остановился, не упал и даже не опустил вниз руки, а, как это присуще бегунам, пробежал еще несколько десятков метров и только потом остановился.

…Обратно они шли быстрым шагом. Еще четыре мили.

У мастера-сержанта было лицо хорошо выспавшегося человека, и он, естественно, не жалел ни себя, ни других.

— Выше голову и ноги,

нас ждут вино и женщины! — самозабвенно повторял он чью-то пошлость.

Чак приготовил своим питомцам новый сюрприз. Он встретил их командой:

— Песню!

Все недоуменно молчали.

— Выровнять строй! — вновь скомандовал Чак. — Песню!

И снова тягостное молчание.

— Попрошу песню! — на этот раз прозвучало угрожающе.

— Какую? — недоумевая, спросил Тэкс.

— Все равно… Пусть каждый поет свою.

И Тэкс тотчас же запел патриотический гимн «Боже, благослови Америку!..»

Вслед за ним запел Бастер. Бастер пел так, словно находился не в строю, а брел на свидание.

Я замечу тебя одну среди всех.И если ты влюблена,Приходи, крошка, ровно в семьС подругой или одна.

Мэт не пел, а, выкатив глаза, рычал:

Ада, Ада! Открой двери ада.Ада, Ада! Открои эту дверь.Ада, Ада! Открой двери ада,Или я открою ее своим кольтомкалибра сорок пять.

А негр Джордж пел что-то грустное, заунывное. Он сразу же сбился с ноги, наступил на каблук Берди и смущенно замолчал. Всю команду смешил Берди.

— «Вперед, солдаты Христа», — тонким голосом запел он гимн «Армии спасения».

А Чак то бегал вдоль строя, приглядываясь к поющим, то отставал, то опережал идущих, прислушиваясь, кто же все-таки не поет.

Не пел Джин.

— Песню! — перекричав всех, потребовал Чак. Джин молчал.

— Песню! — снова крикнул Чак. — Строй, стой! — скомандовал он.

То, что называлось строем, остановилось.

— Разойдись! — прогремела команда. Битюк подошел к Джину.

— У рядового Грина плохой слух? — почти шепотом спросил он.

Джин не сообразил, что нужно было бы на это ответить.

— Вы меня слышите? — продолжал, накаляясь, Чак.

— Слышу.

— Сэр, — поправил Джина Чак, — хорошо слышите?

— Я вас слушаю! — Лицо Джина заострилось, глаза сузились.

— Сэр, — на этот раз громче произнес Чак и неожиданно ударил Джина по челюсти правой снизу.

В какую-то сотую долю секунды острым чутьем боксера Джин угадал направление удара, подтянул подбородок к плечу, пытаясь прикрыть челюсть плечом и открытой ладонью левой руки. Но он все же не удержал удар, качнулся и упал. Упал, но тотчас же поднялся.

— Свои всегда хуже чужих, — сказал Чак.

— У меня плохой слух, но хорошая память, — сказал Джин.

— Сэр, — выдавил Чак и ударил снова. Теперь уже всем корпусом.

Джин и тут успел увернуться.

— Джамп! — рявкнул Чак. — Прыгай!