Джин с Толиком
Шрифт:
Ленинский политический лозунг 1918 года «Грабь награбленное» попался на глаза Сергею Алексеевичу в период кризиса среднего возраста, и стал его девизом. Долгих пять лет этот девиз грел ему душу, но из заманчиво справедливой теории в суровую практику жизни воплощаться не спешил. Видимо, ждал подходящего момента.
И дождался. Однажды, в размеренной преподавательской жизни наступил невыносимый момент, когда консервативная часть учителя истории уже не могла, а его революционная часть уже не хотела жить старой жизнью. Тогда он уволился из школы и поехал в далекий Ростов-на-Дону к двоюродному дяде Вове, обуреваемый жаждой экспроприаторской
Дяде Вове было лестно, что задохлик-племянник наконец-то занялся мужским делом, пусть и с дурацким романтическим налетом. Но ничего – все лишнее и ненужное вскоре облетит, и останется неплохая денежная профессия. А главное – профессия уважаемая.
Он за неделю подобрал племяшу коллектив, состоящий из ранее знакомых или прославленных специалистов. В него входило, вместе с племянником, семь человек: матерый медвежатник, специалист по сигнализации, компьютерщик Шлямбур, и три боевика – на всякий случай.
Бандитскому начинанию для полного счастья и успеха не доставало пары составляющих: потенциального пострадавшего и реального организатора – «Человека, видящего проблему», как выразился заслуженный киллер. Как ни пыжился в этой роли Сергей Алексеевич, главарь из него был никакой. Так, автор идеи – а идея эта, скажем прямо, новизной не блистала. Ну, может быть, учитывая опыт командования подростками в школе, получился бы неплохой «бригадир», но не более.
Чтобы как-то сохранить за племянником «руководящую должность», дядя Вова дал ему в руки единственный возможный козырь – имена и явки. Всех членов нарождавшейся преступной группировки могли собрать только сам дядя Вова или Сергей Алексеевич. А после трагической смерти и скромных похорон киллера в пятницу, связывающие ниточки остались лишь у бывшего учителя истории.
Вадик Шлепковский, настоящее имя которого было Вадик Забабашкин и на которого были возложены почетные обязанности наводчика, со своей работой не справился. Он поспешил, сработал грубо и неосторожно, и теперь вся кропотливая и долгая работа по получению клиентской базы пошла насмарку, так и не порадовав ни одной поклевкой.
Нынче вся успешность проекта зависела от Крашанка, то есть, от меня, еще в памятную пятницу намекнувшего, что есть неплохой вариант, требующий детальной разработки, которая займет пару недель. Все это время Шлямбур, чувствуя свою вину и опасаясь остаться без доли, из кожи вон лез, дабы каким-то образом компенсировать свой провал – но ничего у него, кроме суеты, не получалось.
Предложенные им кандидатуры вызывали ряд сомнений, главными из которых было наличие денег и драгоценностей в адресе. Нынешние нувориши предпочитали хранить все ценное в надежных банковских хранилищах. Члены банды начинали роптать – ибо подготовительная фаза сильно затянулась, и финансовый голод уже ощущали практически все.
У меня же был для них беспроигрышный вариант – Свин, сейфы которого, спрятанные от посторонних глаз за фальш-стенами подвала, наверняка не пустовали. Да и с разоренным неприятелем мне жилось бы спокойнее…
В свете полученных подсказок про пятницу, также удалось кое-что извлечь из собственной памяти – правда, я до сих пор не могу назвать эти воспоминания СВОИМИ. Наверное, так начинается (а может, уже цветет махровым цветом?) шизофрения.
В этих воспоминаниях я помнил себя опытным преступником, неоднократно осужденным, и абсолютно на Анатолия Кулешова не похожим. Ни
Мозг преступника и его образ мыслей настолько изуродовали родную телесную оболочку, что, во время очередного синестетического «прихода», увидев «себя» в зеркале, я не опознал Толика Толиковича. Это действительно был Крашанок – с тонкими, презрительными губами цедящий непристойности в адрес официантки. Человек, отлично успевающий следить блестящими похотливыми глазами за ней и в то же время холодными бесстрастными мазками фиксирующий настроение остальной компании.
Шкала ценностей и уровень образования изменились до неузнаваемости – я мог бы с легкостью ударить кого-нибудь ножом из-за незначительного оскорбления, если бы таковое последовало, даже не задумавшись о возможных последствиях. И, в то же время, я не мог, например, вспомнить, что же значат слова над дверью кабака с внутренней стороны: «Mundus vult decipi ergo decipiatur [25] ». То есть, присутствовало смутное ощущение, что я ЗНАЛ, о чем эти слова, но знал когда-то очень давно. В прошлой, или даже в позапрошлой жизни, не более того.
25
Мир желает обманываться, пусть же обманывается (лат.)
Налет был назначен на поздний вечер воскресенья. Всю информацию по особняку Свина, отлучившись на несколько минут домой, я переписал на флешку и вручил эти драгоценные сведения Шлямбуру. Шлепковский-Забабашкин должен был через Сергея Алексеевича переправить ее остальным подельникам – все должны подготовиться к возможным сюрпризам.
Сам я по поводу ограбления особенно не волновался, ведь выступал в нем скорее в роли статиста, ибо вся моя работа уже была проделана – я указал банде, где, кого, каким образом, и ради чего грабить. А помня воодушевление, настигшее меня после проникновения в машину Свина, даже хотел совершить свое следующее преступление.
Однако, особого удовольствия оно мне не принесло. И даже подвергло смертельной опасности. Но – обо всем по порядку.
В субботу вечером я собирал и паковал вещи. Их было не так много, поэтому часа за три, практически весь мой скарб был рассован по мешкам и коробкам, перевязан бечевками и выстроился на подступах к двери, собираясь покинуть захваченную ранее территорию.
Ночевал я на новом месте. Но что мне снилось, хоть убей, на утро вспомнить не удалось. Да я особо и не пытался – с меня было достаточно радостного ощущения, с которым я проснулся. Проснулся и сразу даже не понял, где же я нахожусь. Зато, когда вспомнил, что это МОЯ новая квартира, радость пробуждения взвилась до небес, и, возможно, даже выше.
В связи с этим Джину пришлось наблюдать некие сумасшедшие па, которые его хозяин исполнял истово и увлеченно, что несколько скрасило убогую хореографию, но так и не удостоило спонтанные телодвижения почетного звания танца.
Бегать я пошел в парк, и двигаться по его тропинкам мне понравилось. Хотя ночью уже начало примораживать, и асфальтовые дорожки кое-где были довольно скользкими. Это означало, что в регулярных пробежках пора делать перерыв до весны, или перебираться в крытые помещения, от гололедного травматизма подальше.