Джинн из подземки
Шрифт:
Имоха судорожно сглотнул комок страха.
Угроза была не пустяшной. Как запечный, Имоха мог жить в доме лишь до тех пор, пока в нем оставалась печь или хотя бы ее остатки. От широкой двойной печи – бывшего владения Имохи – остался только жалкий обломок, над которым запечный трясся как над самым дорогим сокровищем, бережно укрывая от осадков и ежедневно перепрятывая.
Проводив важного гостя до двери (точнее, до дверного проема), запечный подобострастно поклонился и, едва дождавшись его ухода, бросился к кустам. Суетливо причитая «как же это все не вовремя» и «вот так понадежней будет», он притащил к засыпанной
Сидеть вот так, неподвижно, бездеятельно, было скучно. Кроме скуки Имоху заедало любопытство: его изогнутый хоботок крутился во все стороны, пытаясь учуять следы деятельности демона, скрытые глубоко под землей, в нижнем городе. Однако кроме едва слышных шорохов, он не распознал ничего.
Вспомнив о том, что нора ведет в пещерную полость, где полно летучих мышей, Имоха окончательно разочаровался и, прикрыв черными от старой сажи веками подслеповатые глазки, задремал.
Тор. Центральная площадь Старого грода
С привычно благостным выражением на круглощеком лице брат Нилс стоял посреди площади и легонько потряхивал ящиком с изображением Святого лика и прорезью для монет. На вид классический простак деревенского разлива – спокойный, солидный, среднего роста; не красавец, но симпатичный, без особых примет. Словом, вполне обычен.
На первый взгляд.
Второй, более внимательный взгляд обнаруживал едва намечающийся пивной животик, ритмично и не по-монашески бодро притоптывающую ногу и самое главное – глаза. Под верхним слоем безмятежной честности отчетливо читалась природная смекалистость, щедро сдобренная хитростью, крестьянской расчетливостью и долей ехидства. Не бывает у монахов таких глаз. По крайней мере, не должно быть.
Действительно, волонтером Нилс стал не по сознательному душевному порыву, а… скажем так, в силу обстоятельств. Причем так стремительно, что свидетели этого доброго поступка и опомниться не успели. Казалось бы, помощник пивоторговца только что хлопотал в подсобке – и вот он уже несется по улице, отдуваясь и сверкая пятками, на бегу впрыгивает в кривую повозку под бок троице клюющих носами монахов, подхлестывает мокрым фартуком меланхоличную лошадку, и вся эта компания галопом скрывается в туманной дали.
Хозяин пивнушки долго бежал следом, но не догнал, плюнул с досады на дорогу и вернулся в брошенное на произвол судьбы заведение. Объяснять публике, что произошла нечаянная ошибка: «Корона Крабса» вовсе не варится по старинному эльфийскому рецепту и не меняет цвет в зависимости от погоды.
От радости, что остался цел после своих рискованных экспериментов с пивом, Нилс напился, не сходя с повозки, найденным тут же (вот это сюрприз, спасибо тебе, Господи) кагором.
Склонить на что-то пьяного человека очень легко. На все вопросы он отвечает «угу», а хочет на самом деле лишь одного– чтобы его перестали теребить и оставили в покое. Нилс не помнил, как подписал желтый бланк годового договора с церковным приютом.
Зато помнил, как, очухавшись на середине пути, впал в отчаяние и предпринял несколько попыток спрыгнуть на ходу с повозки в пропасть, но каждый раз изумленные такой горячностью монахи ловили его за щиколотки и водружали обратно.
Действительно, что теперь
Начав жизнь с чистого листа, Нилс на удивление легко влился в новый коллектив, старательно избегая разговоров о прежнем, грешном мирском существовании. И хотя его умение разбавить пиво до той неуловимой волшебной концентрации, когда вкус практически не страдает, а прибыль уже ощутима, являлось своего рода великим талантом, все же это было не совсем то, чем принято хвастаться в приличном обществе. Особенно монашеском.
Итак, сбылись мрачные пожелания хозяина пивнушки, брошенные вслед уезжающей повозке: его хитренький помощник жил теперь в самом настоящем дурдоме и побирался посреди площади Христа ради.
Правда, просил не для себя – в этом пивоторговец ошибся. Но зато как просил!
В данный момент, позевывая в рукав, Нилс строго оглядывал прохожих.
Не желающих жертвовать святой брат подмечал издалека: они старались огибать пятачок, на котором он расположился со своим ящиком, и с деловым видом торопились свернуть на соседнюю улицу. Те, кто не успел заметить монаха вовремя, растерянно улыбались и расставались с монеткой – не дать брату Нилсу пожертвование, глядя в его честные голубые глаза с отчетливой хитринкой на дне, было практически невозможно.
Периодически в этих честных глазах проскальзывало даже такое странное выражение, что у прохожего возникала убежденность: если не пожертвовать добровольно, этот монах отнимет деньги силой.
Для приюта святого Паллы бывший помощник пивовара оказался просто находкой.
Богоугодное заведение, приютившее в своих стенах скорбных умом, открылось всего три года назад. Один из мелкопоместных Торских баронов воздвиг его в честь чудесного излечения от старческого слабоумия собственной тетки. Ни лекарства, ни прописанные докторами жестокие процедуры натирания позвоночника перцем с последующим обливанием ледяной водой не помогли – зато помогли молитвы святому Палле.
Обретение здоровья любимой тетей было тем более кстати, что перед тем, как впасть в маразм, она успела составить весьма затейливое завещание, ударившее барона-племянника в самое сердце. Согласно последней воле тетушки, все ее имущество распределялось поровну между «сирыми и убогими города Тора», после чего барон, любивший кутнуть, остался бы сам гол и бос.
Всего за полгода молитв и поста святой Палла навел порядок в мозгах старушки, а воодушевленный барон проделал то же самое с завещанием, убедив тетку позаботиться о любимом племяннике и обещая отгрохать после ее смерти приют, в котором несчастные, блуждающие в потемках умы смогут обрести свет исцеления.
Барон выполнил обещание. На окраине Нового грода возвели крепкое каменное здание, но вот на содержание его средств уже не осталось, и больные страдальцы вынуждены были в перерывах между молитвами пасти коз и работать на винограднике. К удивлению проверяющих, последнее занятие весьма благотворно сказалось на умственном состоянии пациентов и их настроении. Особенно сбор урожая и разлив готового вина по бутылкам. А уж с появлением брата Нилса дела и вовсе пошли неплохо. После ежедневного сбора средств монах приходил довольный, со значительной суммой, и часто даже отказывался от обеда (по его словам, некоторые жертвовали хлеб, который он позволял себе съедать на месте).