Джоконда улыбается ворам
Шрифт:
Великолепный Лоренцо очень сильно горевал по любимому брату, поклявшись над его телом расправиться с убийцами и заговорщиками. Не прошло и трех дней, как большая часть изменников была развешана на всех углах главных присутственных зданий.
В городе поговаривали, что после заговора у Лоренцо очень серьезно испортился характер. Во многом его поведение становилось непредсказуемым. Андреа Верроккьо невольно подавил спазм, вспомнив о повешенных аристократах на здании магистрата.
– Так оно и есть, ваша светлость, – проговорил художник, поддавшись голосу благоразумия. – Этот
– Неплохая сумма, – понимающе покачал головой герцог. – Она позволит сделаться вам состоятельным человеком.
– Именно так, ваша светлость, – сдержанно согласился Верроккьо.
Великолепный Лоренцо прекрасно разбирался в искусстве и поэзии, но он контролировал еще и флорентийский банк, без которого не обходилось ни строительство собора, ни меценатство; именно с его ведома часть денег направлялась в помощь талантливым художникам (Верроккьо неизменно входил в их число). В тонких, разбитых подагрой руках находился мощнейший рычаг воздействия на предпринимателей – достаточно было всего лишь одного слова всесильного герцога, чтобы выставить за ворота города неугодного предпринимателя. Однако с художниками герцог оставался добр по-отечески.
– Но я пригласил вас совершенно для другого разговора. Кажется, Леонардо да Винчи был вашим учеником?
Весьма неожиданное продолжение разговора. Теперь верилось, что в характере Великолепного Лоренцо произошли существенные перемены.
– Да, он был моим учеником, – удивленно ответил мастер, никак не ожидавший подобного вопроса. – Он даже некоторое время жил в моем доме.
– Что вы можете сказать о нем? – голос герцога погрубел.
«А что если герцог подозревает Леонардо в причастности к заговору?» – от возникшего предположения по спине Верроккьо пробежали мурашки.
Спрятав за улыбкой накативший страх, Верроккьо ответил как можно ровнее:
– Леонардо весьма обстоятельный и способный юноша. Интересуется науками, прекрасный собеседник, хорошо играет на лютне и поет.
Герцог удовлетворенно кивнул:
– Весьма похвально. Вижу, что вы неравнодушны к своему ученику.
– Как и ко всякому своему воспитаннику. Бог наградил Леонардо многими добродетелями и талантами, и очень жаль, что он не использует их со всей мощью своего дарования.
Взяв со стола конверт, герцог протянул его мастеру.
– Возьмите это письмо и прочитайте! – неожиданно потребовал Лоренцо.
Заметив на конверте печать Ватикана, мастер невольно отдернул ладонь, как если бы опасался нечестивым прикосновением испачкать его святость.
– Что в нем?
– Не пугайтесь, это всего лишь письмо… от Папы Сикста Шестого.
Взяв конверт, Верроккьо вытащил из него письмо, сложенное вдвое, написанное аккуратным ровным почерком, и принялся читать. Чем далее он углублялся в написанное, тем суровее становилось его лицо. Папа римский намеревался пригласить для работы в Ватикане лучших тосканских художников, чья слава уже давно гремела по всей Италии, и справлялся у герцога, кого именно тот мог бы порекомендовать.
Отдельным абзацем было написано: «Мне много лестного приходилось слышать о художнике Леонардо да Винчи.
Аккуратно уложив письмо в конверт, Андреа дель Верроккьо вернул его герцогу.
– Так что вы скажете по поводу своего ученика?
Между бровей мастера углубилась морщина. Теперь Леонардо признавала и церковь. Проработав десятки лет, написав сотни картин и создав десятки статуй, он так и не удосужился подобной чести, а Леонардо, едва вступив в гильдию Святого Луки, тотчас был замечен святейшим папой.
– Думаю, что Сикст Шестой заблуждается в отношении Леонардо, – услышал мастер собственный голос.
– Вот как? – невольно удивился герцог. – Можете объяснить почему?
– Леонардо редко дописывает до конца свои картины, он ленив, мало работает, невероятно медлителен. Делу он очень часто предпочитает всевозможные развлечения. Серьезных заказов он не получает, потому что все заказчики разочарованы его неторопливостью. Честно говоря, я очень удивлен, на какие деньги он существует и содержит экипаж и целую толпу слуг. А кроме того, он невероятный баловник, за что нередко получал от меня нагоняй, когда жил в моем доме. А своими несусветными забавами способен не только ввести в смущение римского папу, но даже заставить краснеть сельского священника.
– Неужели? – удивился Великолепный Лоренцо. – Очень любопытно, вы не могли бы мне рассказать о его проказах? Должен же я знать о художниках, которым покровительствую.
– Пожалуйста, ваша светлость… Например, у него есть такая забава. Леонардо высушивает бычьи кишки, и они делаются настолько крохотными, что легко умещаются на ладони. К бычьим кишкам он закрепляет кузнечные меха, которые держит в соседней комнате. И когда приходят гости, он начитает их надувать. Бычьи кишки раздуваются от воздуха, заполняют собой всю комнату и заставляют гостей в страхе разбегаться по углам.
Герцог Лоренцо весело рассмеялся.
– Оказывается, Леонардо весьма забавен, а я даже не подозревал в нем таких способностей. У меня при дворе имеется вакансия шута, как вы думаете, он не подойдет для этой роли?
Едкий вопрос герцога Верроккьо воспринял серьезно.
– Разумеется, Леонардо любит шутки и разного рода розыгрыши, но не думаю, что ему понравится атмосфера дворца. Он человек несколько иного склада. Да и шутом он вряд ли захочет стать.
– О, да! Я надеюсь, – согласился герцог. – Что вы намерены делать в ближайшее время?
– Думаю, нарисовать эскиз к памятнику великого кондотьера Бартоломео Коллеони.
– Да-да, конечно, – несколько рассеянно протянул герцог. – Только я вот у вас хотел спросить, разве может называться великим человеком тот, кто ради денег бросает своих благодетелей, а порой и вверенных ему солдат и переходит на вражью сторону? – взгляд Великолепного Лоренцо вдруг сделался жестким.
– Как-то я не задумывался над этим, – смущенно протянул Верроккьо, – ведь я же всего лишь художник, а не политик.