Джон Голсуорси. Собрание сочинений в 16 томах. Том 2
Шрифт:
— Пройдите, пожалуйста, сэр.
Сомс вошёл. Он как-то рассеянно заметил, что и здесь всё было серебристое, а рояль был из дорогого дерева. Ирэн поднялась и, отшатнувшись, прижалась к инструменту; её рука оперлась на клавиши, словно ища поддержки, и нестройный аккорд прозвучал внезапно, длился мгновение, потом замер. Свет от затенённой свечи на рояле падал на её шею, оставляя лицо в тени. Она была в чёрном вечернем платье с чем-то вроде мантильи на плечах, он не мог припомнить, чтобы ему когда-нибудь приходилось видеть её в чёрном, но у него
— Вы! — услышал он её шёпот.
Много раз Сомс в воображении репетировал эту сцену. Репетиции нисколько не помогли ему. Он просто не мог ничего сказать. Он никогда не думал, что увидеть эту женщину, которую он когда-то так страстно желал, которой он всецело владел и которую он не видел двенадцать лет, будет для него таким потрясением. Он думал, что будет говорить и держать себя, как человек, пришедший по делу, и отчасти как судья. А оказалось, словно перед ним была не обыкновенная женщина, не преступная жена, а какая то сила, вкрадчивая, неуловимая, словно сама атмосфера, и «на была в нём и вне его. Какая-то язвительная горечь поднималась у него в душе.
— Да, странный визит! Надеюсь, вы здоровы?
— Благодарю вас. Присядьте, пожалуйста?
Она отошла от рояля и, подойдя к креслу у окна, опустилась в него, сложив руки на коленях. Свет падал на неё, и Сомс теперь мог видеть её лицо, глаза, волосы — неизъяснимо такие же, какими он помнил их, неизъяснимо прекрасные.
Он сел на край стоявшего рядом с ним стула, обитого серебристым штофом.
— Вы не изменились, — сказал он.
— Нет? Зачем вы пришли?
— Обсудить кое-какие вопросы.
— Я слышала, что вы хотите, от вашего двоюродного брата.
— Ну и что же?
— Я готова. Я всегда хотела этого.
Теперь ему помогал звук её голоса, спокойного и сдержанного, вся её застывшая, насторожённая поза. Тысячи воспоминании о ней, всегда вот так насторожённой, пробудились в нём, и он сказал желчно:
— Тогда, может быть, вы будете так добры дать мне информацию, на основании которой я мог бы действовать. Приходится считаться с законом.
— Я ничего не могу вам сказать, чего бы вы не знали.
— Двенадцать лет! И вы допускаете, что я способен поверить этому?
— Я допускаю, что вы не поверите ничему, что бы я вам ни сказала, но это правда.
Сомс пристально посмотрел на неё. Он сказал, что она не изменилась; теперь он увидел, что ошибся. Она изменилась. Не лицом — разве только, что ещё похорошела, не фигурой — разве стала чуть-чуть полнее. Нет! Она изменилась не внешне. В ней стало больше, как бы это сказать, больше её самой, появилась какая-то решительность и смелость там, где раньше было только пассивное сопротивление. «А! — подумал он. — Это независимый доход! будь он проклят, дядя Джолион!»
— Я полагаю, вы теперь обеспечены? — сказал он.
— Благодарю вас. Да.
— Почему вы не разрешили мне позаботиться о вас? Я бы охотно сделал это, несмотря ни на что.
Слабая
— Ведь вы все ещё моя жена, — сказал Сомс.
Зачем он сказал это, что он подразумевал под этим, он не сознавал ни в ту минуту, когда говорил, ни позже. Это был трюизм, почти лишённый смысла, но действие его было неожиданно. Она вскочила с кресла и мгновение стояла совершенно неподвижно, глядя на него. Он видел, как тяжело подымается её грудь. Потом она повернулась к окну и распахнула его настежь.
— Зачем это? — резко сказал он. — Вы простудитесь в этом платье. Я не опасен. — И у него вырвался желчный смешок.
Она тоже засмеялась, чуть слышно, горько.
— Это — по привычке.
— Довольно странная привычка, — сказал Сомс тоже с горечью. — Закройте окно!
Она закрыла и снова села в кресло. В ней появилась какая-то сила, в этой женщине — в этой… его жене! Вот она сидит здесь, словно одетая броней, и он чувствует, как эта сила исходит от неё. И как-то почти бессознательно он встал и подошёл ближе, — ему хотелось видеть выражение её лица. Её глаза не опустились и встретили его взгляд. Боже! Какие они ясные и какие темно-темно-карие на этой белой коже, под этими волосами цвета» жжёного янтаря! И какие белые плечи! Вот странное чувство! Ведь он должен был бы ненавидеть её!
— Лучше было бы всё-таки не скрывать от меня, — сказал он. — В ваших же интересах быть свободной не меньше, чем в моих. А та старая история уж слишком стара.
— Я уже сказала вам.
— Вы хотите сказать, что у вас ничего не было — никого?
— Никого. Поищите в вашей собственной жизни.
Уязвлённый этой репликой. Сомс сделал несколько шагов по комнате к роялю и обратно к камину и стал ходить взад и вперёд, как бывало в прежние дни в их гостиной, когда ему становилось невмоготу.
— Нет, это не годится, — сказал он. Вы меня бросили. Простая справедливость требует, чтобы вы…
Он увидел, как она пожала этими своими белыми плечами» услышал, как она прошептала:
— Да. Так почему же вы не развелись со мной тогда? Не все ли мне было равно?
Он остановился и внимательно, с каким-то любопытством посмотрел на неё. Что она делает на белом свете, если она правда живёт совершенно одна? А почему он не развёлся с ней? Прежнее чувство, что она никогда не понимала его, никогда не отдавала ему должного, охватило его, пока он стоял и смотрел на неё.
— Почему вы не могли быть мне хорошей женой?
— Да, это было преступлением выйти за вас замуж. Я поплатилась за это. Вы, может быть, найдёте какой-нибудь выход. Можете не щадить моего имени, мне нечего терять А теперь, я думаю, вам лучше уйти.
Чувство, что он потерпел поражение, что у него отняли все его оправдания, и ещё что-то, но что, он и сам не мог себе объяснить, пронзило Сомса, словно дыхание холодного тумана — Машинально он потянулся и взял с камина маленькую фарфоровую вазочку, повертел её и сказал: