Джон Голсуорси. Собрание сочинений в 16 томах. Том 2

Голсуорси Джон

Но в этот самый момент произошла одна из тех сенсаций, которые так ценились у Тимоти и которым великие события подчас способствуют.

— Мисс Джун Форсайт.

Тётя Джули и тётя Эстер — обе сразу поднялись со своих мест, дрожа от давно заглохшей обиды, захлёбываясь от переполнявшего их чувства старой привязанности и гордости, что вот она всё-таки возвратилась, блудная дочь! Какой сюрприз! Милочка Джун, после стольких лет! Да как она хорошо выглядит! Ни капельки не изменилась! Они чуть-чуть было не спросили её: «А как здоровье дорогого дедушки?» —

забыв в этот ошеломляющий момент, что бедный дорогой Джолион вот уж семь лет, как лежит в могиле.

Всегда самая смелая и прямодушная из всех Форсайтов, с решительным подбородком, живыми глазами и огненной копной волос, маленькая, хрупкая Джун села на позолоченный стул с бисерным сиденьем, словно вовсе и не проходило этих десяти лет с тех пор, как она была здесь, десяти лет странствований, независимости и служения «несчастненьким». Последние её протеже были все исключительно скульпторы, художники, граверы, отчего её раздражение на Форсайтов и их безнадёжно антихудожественные вкусы только усилилось. Правду сказать, она почти перестала верить в то, что родственники её действительно существуют, и теперь оглядывалась кругом с какой-то вызывающей непосредственностью, чем приводила гостей в явное смущение. Она совсем не ожидала увидеть здесь кого-нибудь, кроме своих бедных старушек. А почему ей пришло в голову навестить их, она и сама не совсем понимала, просто по дороге с Оксфорд-стрит в студию на Лэтимер-Род она вдруг с угрызением совести вспомнила о них, как о двух «несчастненьких», которых она совсем забросила.

Тётя Джули первая нарушала молчание:

— Мы сейчас только что говорили, дорогая, что за ужас с этими бурами. И какой наглый старикашка этот Крюгер!

— Наглый? — сказала Джун. — А я считаю, что он совершенно прав. С какой стати мы вмешиваемся в их дела? Если он выставит всех этих гнусных уитлендеров, так им и надо. Они только наживаются там.

Молчание, последовавшее за этой новой сенсацией, нарушила Фрэнси.

— Как? Вы, значит, бурофилка? (Несомненно, это выражение применялось впервые.)

— Почему, собственно, мы не можем оставить их в покое? — воскликнула Джун, и в ту же минуту горничная, открыв дверь, сказала:

— Мистер Сомс Форсайт.

Сенсация за сенсацией! Приветствия отошли на задний план, так как все с любопытством выжидали, как состоится встреча между Сомсом и Джун; существовали коварные предположения, если не твёрдая уверенность, что они не встречались со времени этой прискорбной истории её жениха Босини с женой Сомса. Все видели, как они едва пожали друг другу руку, покосившись друг на друга одним уголком глаза. Тётя Джули сейчас же пришла на выручку.

— Милочка Джун такая оригиналка. Вообрази, Сомс, она считает, что буров не за что осуждать.

— Они хотят только сохранить свою независимость, — сказала Джун. Почему им этого нельзя?

— Хотя бы потому, — ответил Сомс со своей несколько кривой усмешкой, — что они согласились на наш суверенитет.

— Суверенитет! — повторила Джун сердито. — Вряд ли бы нам

понравился чей-нибудь суверенитет.

— Они получили при этом некоторые материальные выгоды; договор остаётся договором.

— Договоры не всегда бывают справедливы, — вспыхнула Джун, — и если они несправедливы, их нужно разрывать. Буры гораздо слабее нас, Мы могли бы позволить себе быть более великодушными.

Сомс фыркнул.

— Ну, это уж пустая чувствительность, — сказал он.

Тётя Эстер, которая больше всего боялась всяких споров, повернулась к ним и безапелляционно заявила:

— Какая чудная погода держится для октября месяца.

Но отвлечь Джун было не так-то легко.

— Не знаю, почему нужно издеваться над чувствами. По-моему, это лучшее, что есть в мире.

Она вызывающе посмотрела вокруг, и тёте Джули снова пришлось вмешаться:

— Ты, Сомс, за последнее время покупал новые картины?

Её неподражаемая способность попадать на неудачные темы не изменила ей и теперь. Сомс вспыхнул. Назвать картины, которые он недавно приобрёл, значило подвергнуться граду насмешек. Всем было известно пристрастие Джун к неоперившимся гениям и её презрение к «знаменитостям», если только не она способствовала их успеху.

— Кое-что купил, — пробормотал он.

Но выражение лица Джун изменилось. Форсайт в ней почуял некоторые возможности: почему бы Сомсу не купить две-три картины Эрика Коббли — её последнего «несчастненького»! И она тотчас же повела атаку, Знает ли Сомс его работы? Они совершенно изумительны. Это восходящая звезда.

О да, Сомс знает его работы. По его мнению, это мазня, которая никогда не будет иметь успеха у публики.

Джун вспылила.

— Конечно, не будет, это самое последнее, чего может желать художник. Я думала, вы ценитель искусства, а не оценщик с аукциона…

— Ну конечно Сомс ценитель, — поспешно вмешалась тётя Джули, — у него замечательный вкус, он может заранее предсказать, что будет иметь успех.

— О! — простонала Джун и вскочила с вышитого бисером стула — Я ненавижу это мерило успеха. Неужели люди не могут покупать вещи просто потому, что они им нравятся?

— Вы хотите сказать, потому что они вам нравятся? — заметила Фрэнси.

В последовавшей за этим паузе всем было слышно, как молодой Николае мягко сказал, что Вайолет (его четвёртая) берет уроки пастели; он, правда, не знает, не уверен, есть ли в этом смысл.

— До свидания, тётечка, — сказала Джун, — мне пора идти.

И, поцеловав тёток, она вызывающе окинула взглядом гостиную, ещё раз сказала: «До свидания» — и вышла. Казалось, ветер пронёсся по комнате следом за нею, словно все сразу вздохнули.

Но, прежде чем кто-нибудь успел вымолвить слово, произошла третья сенсация:

— Мистер Джемс Форсайт.

Джемс вошёл, слегка опираясь на палку, закутанный в меховую шубу, которая придавала ему неестественную полноту.

Все встали. Джемс был такой старый, и он не появлялся у Тимоти уже около двух лет.