Джон Голсуорси. Собрание сочинений в 16 томах. Том 8
Шрифт:
Нет ничего труднее, чем ждать, когда тебя мучит беспокойство. Успокоить могут только чай, папиросы и теплая ванна. Они все это испробовали, кроме ванны. Ни Джон, ни Феликс не хотели справляться в полиции, пока точно не узнают, что произошло; расспрашивать прислугу в гостинице тоже не стоило, чтобы не давать повода к сплетням. Оставалось только сидеть сложа руки, пока окончательно не выяснится, что Дирек не вернется. Вынужденное ожидание еще больше взвинтило Феликса: этот мальчишка, как нарочно, делает все, чтобы Недда страдала!
— Пожалуй, следует сходить туда. — И когда Джон кивнул, он прибавил: А ты, девочка, посиди здесь. Кто-нибудь из нас тут же вернется и расскажет тебе все, что мы узнаем.
Она благодарно на них взглянула, и братья ушли. Не успели они пройти и двадцати шагов, как навстречу им попался Дирек; вид у него был несчастный и потерянный. Когда Феликс взял его за руку, он вздрогнул и с недоумением посмотрел на дядю, словно не узнавая его.
— Мы уже прочли про Трайста, — сказал Феликс. — А ты ничего еще не предпринимал?
Дирек покачал головой.
— Ну и хорошо! Джон, расскажи об этом Недде и побудь с ней. Я хочу поговорить с Диреком. Мы пройдем через ту дверь. — Он взял юношу под руку и повел его по переулку. Когда они вошли в мрачный, маленький номер, Феликс показал ему телеграмму:
— Это от меня. Ты, очевидно, вовремя узнал о его смерти и никуда уже не ходил?
— Да, — ответил Дирек. Прочтя телеграмму, он бросил ее на пол и присел на кожаный диван, рядом с чемоданом. Вид у него был почти безумный.
Феликс стоял, прислонившись к комоду.
— Я хочу с тобой поговорить откровенно, Дирек, — негромко сказал он. Ты понимаешь, как это действует на Недду? Неужели ты не видишь, как она из-за тебя несчастна! Ты, правда, тоже не очень счастлив…
Юноша содрогнулся.
— Счастье? Если убьешь человека, разве думаешь о счастье — своем ли собственном или чьем бы то ни было?
Теперь растерялся Феликс; он резко прервал Дирека:
— Замолчи! Это у тебя навязчивая идея.
— Боб Трайст погиб, — горько усмехнулся Дирек. — А виноват в его смерти я. От этого не отмахнешься.
Феликс, всмотревшись в изможденное лицо Дирека, с ужасом понял, что это действительно может перейти в манию.
— Дирек, — сказал он, — ты так много об этом думаешь, что готов приписать себе бог знает что. Разве мы можем брать на себя ответственность за косвенные результаты наших слов? Ведь тогда ни один из нас не проживет и недели. Ты измучен. Завтра все покажется тебе совсем в другом свете.
Дирек встал и принялся шагать по комнате.
— Честное слово, я хотел его спасти. Я даже пытался — тогда, в Треншеме! — И Дирек уставился на Феликса диким взглядом. — Ведь это верно? Вы же там были — вы сами слышали…
— Да, да, я слышал…
— Они тогда не дали мне говорить. Я понадеялся, что его потом оправдают, и не настаивал. А теперь
Судорога сжала его горло, и Феликс с искренним состраданием сказал:
— Милый мой, пойми: твое чувство чести принимает нелепые формы. Трайст — взрослый человек и прекрасно знал, что он делает.
— Нет. Он был как верный пес — и старался угадывать мои желания. Но я вовсе не хотел, чтобы он поджигал эти стога…
— Не сомневаюсь. Никто не поставит тебе в вину! несколько запальчивых слов. Можно подумать, что он| был мальчишкой, а ты взрослым человеком. Опомнись!..
Дирек снова опустился на диван и закрыл лицо руками.
— Я не могу забыть его. Весь день он от меня не отходит. Я все время его вижу.
Феликсу было ясно, что юношу действительно преследуют галлюцинации. Как бороться с этой манией? Как отвлечь его и заставить думать о другом?
— Слушай, Дирек, прежде чем думать о Недде, — сказал Феликс, — надо вернуть себе равновесие. Вот это, если хочешь, для тебя вопрос чести.
Дирек высоко вскинул голову, словно уклоняясь от удара. Заметив, что его слова действуют, Феликс сурово продолжал:
— Нельзя служить двум богам сразу. Защищать слабых тоже надо уметь, нельзя играть с огнем, когда не знаешь, как его погасить. Ты сам видишь, к чему это приводит. Пора повзрослеть. Иначе я не смогу доверить тебе дочь.
Губы у Дирека задрожали, кровь прилила к лицу, но тотчас отхлынула, и он стал бледнее, чем прежде.
У Феликса было ощущение, будто он ударил юношу по лицу. Но все средства хороши, лишь бы избавить его от этого чудовищного бреда. Напрасная надежда! Дирек вдруг поднялся и сказал:
— Если я побываю в тюрьме и посмотрю на него, может быть, он даст мне передохнуть…
Феликс ухватился за эту соломинку:
— Да, иди простись с беднягой; и мы тоже пойдем с тобой.
И он отправился за Неддой.
Когда они вышли из гостиницы, они увидели, что Дирек, не дожидаясь, убежал вперед. По дороге Феликс ломал себе голову: надо ли рассказать Недде, в каком ужасном состоянии Дирек? Дважды он набирался храбрости, но запинался на полуслове, взглянув на ее лицо — она словно никак и не могла понять, почему ее возлюбленный избегает ее. Нет, лучше уж помолчать…
Около самой тюрьмы она коснулась его плеча:
— Посмотри, папа!
И Феликс прочел надпись на углу той улицы, где стояла тюрьма: «Аллея любви».
Дирек ждал их у входа. После долгих переговоров их наконец повели по коридору, где в прошлый раз Недда видела арестанта, который мыл пол и смотрел на нее. Затем они вышли во двор, куда заключенных выводили на прогулку и где они шагали, образуя живой, движущийся узор. Еще несколько ступенек, и они очутились в тюремной больнице. Здесь в выбеленной комнате стояла узкая кровать, а на ней лежало тело великана-батрака, завернутое в простыню.