Джон Голсуорси
Шрифт:
Бывали у них и «дни отдыха», когда они не гуляли, а сидели на «тяжелых деревянных балконах, где пили кофе, ели булочки и мед, наслаждаясь свежим бодрящим утренним солнышком. Эти дни были действительно отдыхом после наших походов, требовавших большого напряжения; Джон понемногу писал».
Они действительно много ходили пешком, Ада пишет, что их рекорд составлял «31 милю, пройденную без особой усталости, так как мы дышали чистым горным воздухом». Этот отдых, как и многие предыдущие, Голсуорси провели в Доломитовых Альпах – их излюбленном месте.
Весной 1902 года Ада жила уже отдельно от мужа, а в Лондоне они с Джоном, хотя формально и жили порознь, занимали квартиры, находившиеся по соседству – Ада в Хауз-Чеймберз в Кемпдене, Джон – на Кемпден-Хилл, в доме 16а – Обри-Уок. Неподалеку на Холланд-Парк-авеню жили и Георг и Лилиан Саутеры. Все три квартиры находились в нескольких минутах ходьбы друг от друга. Как нам известно, Лилиан Саутер с сочувствием относилась к связи брата с Адой, была предана своей будущей невестке, и ее дом в это время стал центром, фокусирующим интересы этого небольшого общества. Ральф Моттрэм, впервые
«Дверь (как и все подобные двери в те времена) открыла горничная в белом чепце и переднике, она провела меня в огромную, даже чрезмерно огромную студию со всеми соответствующими атрибутами – мольбертами, занавесями, рамками, красками, разложенными у стен или сложенными в галерее, в которой достаточно пространства для большого, хорошо накрытого стола, на котором стояли чашки, тарелки и настоящий русский самовар на подставке, накрытый специальным соломенным чехлом. Все это придавало комнате более «домашнюю обстановку», чем бывает обычно в таких местах. Председательствовала за столом миссис Лилиан Саутер. Ей помогали, с одной стороны, Джек и Ада, с другой – ее муж. У их ног, наполовину спрятавшись за материнским платьем или за ковром, возился самый веселый и необычный из всех мальчишек. Это был Рудо, семи лет от роду».
Самому Ральфу Моттрэму в это время был всего лишь двадцать один год, но Аду он знал всю свою жизнь, так как его отец до 1900 года был ее доверенным лицом и опекуном. Когда она объявила о намерении оставить своего мужа майора Голсуорси, мистер Моттрэм-старший, огорченный ее поступком и не одобривший его, отказался быть и далее опекуном Ады. Тогда она попросила назначить им своего кузена Джона Голсуорси, и в 1904 году, когда Голсуорси приехал в Норвич по делам Ады, он познакомился там с Моттрэмом-младшим. Дружба Моттрэма с Адой и Джоном продолжалась всю их жизнь, но вначале, когда Моттрэм был еще совсем молодым человеком, супруги взяли его под покровительство, помогали ему и поддерживали его литературные наклонности. Вероятно, эта первая поездка в Лондон в октябре 1904 года была значительным событием в жизни молодого провинциала из Норвича.
Тогда же Моттрэм посетил и описал две другие квартиры членов этого кружка – «холостяцкие» квартиры Джека и Ады, в обстановке которых отразились черты характеров их хозяев. «Квартира Ады с ее серыми стенами и изящными безделушками явно описана Голсуорси в качестве квартиры Анонима в романе «Патриций». В другой раз, – продолжает Моттрэм, – мы завтракали в студии в Обри-Уок, где жена конюха угощала меня котлетами и яблочным пирогом, а Джек – превосходным рейнвейном. Мне было позволено увидеть складную кровать, на которой он спал, покрытую шкурами животных, убитых им во время его первых путешествий. В углу комнаты находился предмет, назначение которого было абсолютно непонятно для моего деревенского ума. Им оказалась кабинка турецкой бани – Джон уже тогда начал страдать от ревматизма, который так мучил его в старости».
Голсуорси привили своему юному гостю и протеже вкус к культурной жизни Лондона; они считали, что это одновременно и развлечет Моттрэма, и расширит его кругозор. Джек повел его в Национальную галерею, «чтобы повысить уровень образования»; они сходили в театр, однако пьеса Зангвилла «Только Мэй-Энн» оказалась второсортной, да и постановка была неважной; все вместе они побывали в Картинной галерее королевы [38] , где исполнялась увертюра Чайковского «1812 год»; заходил он с ними и в мастерскую скульптора Суона. Но самое большое впечатление на чувствительного начинающего писателя произвел завтрак литераторов в ресторане «Монблан». В своем письме, где Голсуорси приглашал Моттрэма погостить у них, он упоминал заманчивую перспективу: «Я могу взять Вас с собой в один скромный ресторанчик, где всегда можно встретить Гарнета [39] , а при случае – Хадсона и Беллока! [40] « Отчет об этом завтраке стоит привести целиком: «Длинный стол был накрыт в колониальном стиле: груботканая скатерть, груды тарелок и графины с простым красным вином. Во главе стола сидел Эдвард Гарнет, одеянием своим напоминающий священника. Это впечатление усиливалось от того, что ел он одной вилкой, в левой руке держа книгу, которую внимательно изучал – видимо, для будущей рецензии, ухитряясь при этом с набитым ртом задавать тон общему разговору. Слева от него сидел Хилери Беллок, явившийся, как и я, в котелке; залпами опорожняя рюмки, он говорил без умолку. Томас Секкомб и Джек, сидевшие напротив Хадсона (когда он присутствовал), вели себя очень тихо...
38
Картинная галерея королевы – одна из богатейших частных художественных коллекций. Находится в Букингемском дворце.
39
Гарнет Эдвард (1868—1937) – английский критик и драматург, сын библиографа, литературоведа и поэта Ричарда Гарнета (1835—1906). Как критик способствовал творческому росту Голсуорси, Д. Конрада, Д. Г. Лоренса и других английских писателей. Его книги об И. С. Тургеневе, Л. Н. Толстом, А. П. Чехове и предисловия к сочинениям русских авторов сыграли большую роль в популяризации русской литературы в Англии. Гарнет был связан дружбой с революционерами, эмигрантами из России. В популяризаторско-просветительской деятельности ему оказала большую помощь жена, Констанция Гарнет (1862—1946),
40
Беллок Джозеф Хилери (1870—1953) – английский романист, поэт, эссеист, историк. Большой успех имели его живые и занимательные биографии: "Дантон" (1899), "Наполеон" (1932), а также "История Англии" (1925—1931).
Джек ел умеренно и разборчиво, не вынимая монокля из глаза. Теперь я подозреваю, что несколько таких трапез он оплачивал из своего кармана».
Из сказанного выше ясно, что к этому времени Голсуорси стал своим человеком в литературных кругах Лондона. Этим он во многом обязан интересу к себе и влиянию одного человека – Эдварда Гарнета. Гарнет – яркая и загадочная личность в мире литературы того времени. Он был чрезвычайно важной, влиятельной фигурой в писательской среде, не создав при этом ничего стоящего. Он – лидер группы писателей, получивших известность в начале нашего века, – Джозефа Конрада, Форда Медокса Форда, Арнольда Беннетта [41] и У. Г. Хадсона, – и это лишь некоторые из них.
41
Беннетт Арнольд (1867—1931) —английский писатель, автор социально-бытовых романов, продолжатель традиции английского критического реализма XIX в. Его герои – невзрачные люди, погрязшие в рутине быта и пороков. Беннетт также автор пьес, критических статей. Его бытописательная манера вызвала резкий протест у В. Вулф, Д. Джойса и Д. Г. Лоренса.
Эдвард родился в 1868 году, он был сыном Ричарда Гарнета, литературного критика и биографа. Жена Эдварда, Констанция, была переводчицей произведений Достоевского и других русских писателей, много сделавшая для того, чтобы познакомить англоязычный мир с русской литературой. Дэвид Гарнет считает, что его отец – Эдвард и дед – Ричард были «не от мира сего» и поэтому совершенно не занимались «проталкиванием» собственных произведений, но весьма способствовали расцвету талантов других писателей. «Призванием Эдварда было открытие таланта в неизвестных писателях. Но когда кто-нибудь из его протеже добивался успеха, Эдвард зачастую терял к нему интерес. «Гадких утят» он предпочитал «прекрасным лебедям»... Задачей его жизни было открывать таланты и бороться за их признание».
Завтраки по вторникам в лондонском ресторане «Монблан» превращались в приемы Эдварда Гарнета для его литературных протеже. Здесь «собиралась элита городской интеллигенции; она завтракала и под председательством Эдварда Гарнета, который долгое время был литературным (так сказать, «нонконформистским») папой Лондона, обсуждала насущные социальные проблемы...»
В этот период Джон был частым гостем в Кирне – доме Эдварда и Констанции Гарнет, прозванном Эдвардом «уголком Достоевского». Еще до этих визитов Джон был в восторге от переводов Тургенева, сделанных Констанцией, и вел с ней переписку по этому поводу, но, по словам Эдварда Гарнета, впервые к ним в дом Голсуорси привел Джозеф Конрад. Этот дом имеет свою необычную литературную историю. Унаследовав деньги от отца Констанции, Гарнеты решили построить себе загородный дом, расположенный, однако, неподалеку от Лондона, чтобы Эдвард мог ездить туда на работу. Они выбрали участок в Лимпсфилд-Чарте в Кенте – прекрасное, не испорченное цивилизацией место, к тому же поблизости от дома их друга Сиднея Оливье. Уединенное, укрытое со всех сторон от посторонних глаз лесом поле понравилось им обоим, и они построили Кирн по собственному проекту. В этом небольшом доме, спроектированном в форме буквы «L», с толстыми стенами и гигантскими каминами комнатки были очень маленькими, и в конечном итоге дом был несколько странным и неудобным. Тем не менее Гарнетов он устраивал: они были изолированы от местных жителей; в нем они могли работать и принимать своих друзей, и время от времени он становился своеобразным «литературным гетто». Одно время недалеко от них в коттедже «Грейси» жил Форд Медокс Форд со своей женой Элси; в жизни Форда наступил «деревенский период», он с важным видом разгуливал по окрестностям «в халате из грубой ткани и гамашах и разводил уток». Но главным для него, конечно, было находиться возле своего наставника и «средоточия событий».
В таком окружении Голсуорси со своими изысканными манерами и холеной внешностью должен был чувствовать себя «белой вороной». Должно быть, он полагал, что Гарнет считает его несколько странным писателем, потому что сам Гарнет вспоминает, как во время их прощания после первого визита Голсуорси в Кирн-хаус «тот сказал с блеском в глазах: «Я не такой дурак, каким кажусь». Голсуорси очаровал и юного Дэвида Гарнета; большое впечатление на того произвели рассказы Голсуорси о гордом олене и краснокожем проводнике-индейце, и он тайно прозвал гостя Бегущим Лосем. Дэвид был также потрясен тем спокойствием, с которым Голсуорси в свой первый визит утихомирил кошку Гарнетов, пришедшую в ярость от того, что собака посмела проявить интерес к ее котятам: он вынес взбесившееся животное из дома с таким видом, будто «она ласково мурлыкала у него на руках в ответ на его ласку». Дэвид вспоминает еще один неприятный случай, когда та же собака Пупси где-то откопала и притащила в дом разлагавшуюся, всю покрытую червями воловью голову. Голсуорси даже не вздрогнул, хотя большинство присутствующих онемели от отвращения и зловония. Он спокойно взял лопату и кирку, отнес ужасный предмет в глубину сада, вырыл большую яму, закопал голову, вернулся в дом, тщательно вымыл руки и отряхнул колени носовым платком, смоченным одеколоном.