Джон Леннон навсегда
Шрифт:
«Я называю это своим „потерянным уик-эндом“, который продолжался восемнадцать месяцев. Она сказала „Катись вон!“ и выставила меня, когда мои „феминистские наклонности“ слегка изменились».
В конце октября 1973 года Джон на маршрутном самолете вылетел в Лос-Анджелес. Нетрудно догадаться, кто сидел с ним рядом — Мэй Пэнг!
Джон летел в Лос-Анджелес с вполне определенными целями: «Каждый раз, когда я в студии не пел что-то о своем личном, я играл рок-н-ролл. Да я ведь с этого и начинал. Я думал — все нормально, я знаю, что буду там делать. Это будет альбом рок-н-ролла со всеми вещами, которые я напевал между записями,
Но прошло три недели, прежде чем Джону удалось войти в переговоры с Филом Спектором. Тот неохотно пошел на контакт — жеманился, ломался, и только когда Леннон заверил его в полной свободе действий, согласился на сотрудничество.
Но проект родился не под хорошей звездой.
«Вначале все шло более чем прекрасно. Фил был в своем амплуа и мог управлять штатом в двадцать восемь сотрудников. Как раз то, что я ему никогда не позволял. Все было так, как во время его работы в шестидесятые годы, которую никто из нас не видел. Это было просто фантастично, но со временем становилось все безумней, пока, наконец, дело окончательно не развалилось», — признался Леннон позднее.
Впрочем, Джон и сам немало способствовал развалу. Разлука с Йоко значила для него куда больше, чем он сам предполагал. Кроткая Мэй Пэнг не годилась для роли, которую в его жизни играла волевая супруга.
А проблемы… Что ж, они прилетели с ним в Лос-Анджелес. И напрасно он пытался вытеснить их из головы алкоголем.
Работа над альбомом закончилась внезапно: Фил Спектор исчез, прихватив с собой пленки, на которых некоторые вещи были уже записаны целиком. Он забаррикадировался на своей вилле, напоминающей крепость, и распускал слухи о якобы перенесенной им тяжелой аварии.
Кончилось тем, что он даже придумал басню о собственной смерти. Возмущенный и крайне раздосадованный Джон оказался без магнитофонного материала.
По совету адвоката началась новая фаза борьбы за существование в Америке. Леннон обвинил правительство США в том, что оно использовало против него незаконные средства. Это было в октябре. А 2 ноября Джон, Джордж и Ринго подали в суд на Аллена Клейна.
Тот ответил встречным иском.
Йоко напоминала о себе ежедневно. В иные дни она по три раза звонила из Нью-Йорка. Иногда она говорила действительно о важных вещах, но чаще всего — о пустяках. Расчет ее был прост и эффективен: все время давать Джону почувствовать, что он не так уж и свободен, как, возможно, полагал.
Великий Битл ударился во все тяжкие и опять замелькал в заголовках бульварных газеток.
Пьяный вывалился однажды ночью из автомобиля.
Чуть ли не каждый вечер напивался с девочками и употреблял наркотики.
После одной попойки впал в буйство и разбил мебель в своем доме. С трудом друзья обуздали его и, связав по рукам и ногам, уложили в постель.
Нередко доставалось и Мэй Пэнг, когда Джон заявлялся домой подшофе.
Ночами его носило по барам и разным заведениям, где спиртное лилось рекой. То и дело Леннон попадал в истории, словно специально придуманные для скандальных газетных заголовков.
Он полностью потерял контроль над собой.
Позднее в одном интервью он так говорил об этом:
«Когда я, надравшись, или еще по какой-то причине хотел уйти, всегда вокруг находились друзья, которые все больше наливали мне этой смертельной мерзости. Впрочем, это вовсе не значит, что я хочу обвинить кого-то другого…»
Вышедший из берегов приличия разгул имел свои причины. Полная потеря
Неожиданно на горизонте появилась Синтия, которая сообщила бывшему мужу о намерении посетить его в Лос-Анджелесе вместе с сыном Джулианом. Узнав об этом от самого Джона, Йоко запаниковала. До сих пор она рассчитывала на повседневный контроль с помощью Пэнг. А тут появляется бывшая жена, да еще с ребенком! Конечно, она постарается вернуть себе мужа-миллионера! Над планами предприимчивой японки нависла реальная угроза, но она была не из тех, кто всё пускает на самотёк.
Пока Синтия с Джулианом были в Лос-Анджелесе, Йоко развернула кампанию, сделав ставку на откровенный психотеррор. Число ее ежедневных телефонных звонков возросло до пятнадцати. Абсолютный рекорд был поставлен в один из дней — двадцать четыре звонка! Телефонный счет за этот месяц перевалил за 3.000 долларов.
Оказавшись под таким давлением, Джон в первые дни встречи с сыном не был вполне самим собой — его терзали неуверенность и страх. О том, что было на душе у Мэй Пэнг, можно только догадываться.
И все же встреча Джона и Джулиана, несмотря на первые трудности, протекала затем вполне гармонично.
Синтия в общении с бывшим супругом не претендовала ни на что, кроме деловых отношений, что порядком удивило Джона, ожидавшего упреков и скандалов. Из ее поведения Джон заключил, что Синтия по-прежнему, вопреки всему, любит его.
Но даже в этот период Леннону не удалось овладеть собой. 13 марта дошло до скандальной выходки в ночном клубе «Трубадур» (3ападный Голливуд), которая немедленно была расписана газетчиками.
Что же произошло?
Перед походом в «Трубадур», где Джон хотел послушать певицу Энн Пиблс, он с приятелем поужинал в другом заведении. Перед едой в ход пошли брэнди и водка. Вскоре Джон перестал быть хозяином своего разума, однако от намерения идти в «Трубадур» не отказался.
Там все поехало по прежней колее. На высоких тонах он возмущался, что обслуга, как ему показалось, проявляет недостаточно внимания к его персоне.
Когда Энн Пиблс начала петь, Джон через весь зал стал орать ей разные скабрезности. Кто-то из публики возмутился, кто-то посчитал это весьма забавным, особенно когда в дебошире узнали Джона Леннона. Итог был плачевен: как последнего забулдыгу, Великого Битла вышвырнули вон.
Понятно, что в такой ситуации и говорить не приходилось о новых песнях. Правда, между мартом и маем Джон попытался взять себя в руки, чтобы заняться производством пластинки «Pussy Cats» («Пушистые кошки») — для своего друга Харри Нильсона. Но даже и тут, будучи продюсером, Джон уже в самом начале запил почти беспробудно.