Джон Р. Р. Толкин. Письма
Шрифт:
Лишь уйдя на пенсию, я узнал, что имел успех как преподаватель. Я понятия не имел, что мои лекции производят такое впечатление — в противном случае они, пожалуй, были бы лучше. Мои «друзья» из числа донов изволили сообщать мне главным образом о том, что говорю я слишком бы стро, и, возможно, вызвал бы некоторый интерес, если бы только меня удавалось расслышать. И зачастую нисколько не грешили против истины: отчасти потому, что хотелось сказать слишком многое за слишком краткий промежуток времени, но по большей части — из-за неуверенности в себе, что подобные комментарии только усиливали.
При вступлении в должность — ни в первый раз, ни во второй — я так и не произнес традиционной «инаугурационной» речи — уж слишком я боялся «доновской» аудитории. Вместо того я выступил с «прощальной речью» в 1959 г.: и, к вящему моему изумлению, зал был набит битком. Однако «Юниверсити пресс» отказались публиковать текст (хотя инаугурационки они всегда публикуют),
461
Лекция, прочитанная 5 июня 1959 г., впоследствии была опубликована в сборнике «Дж. Р. Р. Толкин, ученый и рассказчик» под ред. М. Б. Салю и Р. Т. Фаррелл («Корнеллюниверсити пресс», 1979).
307 Из письма к Эми Рональд 14 ноября 1968
Говорю я нынче жене (часа в три пополудни): «Вон какой-то человек направляется к черному ходу, с ящиком в руках, да только это не от наших; видимо, ошибка вышла. Ты не вставай! Я сам разберусь».
Вот так я и получил четыре бутылки портвейна и три — хереса, из рук этого весельчака. «Да все в порядке, вы сами убедитесь, — со смехом заверил он. — Просто славный подарочек от кой-кого».
Да уж, подарок и впрямь славный, и не просто от Кой-кого. Просто в толк взять не могу, с какой стати кой-ты{Чудное местоимение в единственном числе; наверняка хоббиты его использовали, а во мн[ожественном] числе — со всей отчетливостью «кой-вы». — Прим. авт.} так щедро нас балуешь. Но ужасно приятно. И так вовремя — уж разумеется, подарок-то от тебя. Мы в нашем новом домике очень даже уютно устроились, и центральное отопление уже освоили — эту незнакомую прежде штуковину, — но даже здесь, под сенью леса (хотя и в пределах слышимости моря) ночами, да и днем становится все прохладнее. А портвейн и добрый сладкий херес отлично согревают.
«Elde is me istolen on… ich am eldre than i was a wintre and ek a lore» [462] : так писал философ-моралист (ок. 1200 от Р. X. или раньше). Вплоть до недавнего времени меня эти строки не трогали. Надеюсь, «ek a lore» (т. е. так же, как в слове «ученость», что, по-видимому, включает в себя обучение посредством опыта, наделяющее правом давать советы!) справедливо. Однако сомневаюсь.
308 К Кристоферу Толкину 2 января 1969
462
«Старость подкралась ко мне… Старше я стал и зимами [т. е. годами] и учением [т. е. мудростью]».
Пул, Бранксом-Парк, Лейксайд-Роуд, 19
Дорогой мой К.!
Это и «перепиской»-то толком не назовешь; но как не написать, не пожелать тебе счастья в 1969 году…..
Библиотека моя теперь в полном порядке; нашлось почти все из того, что я считал потерянным. (И кое-что из того, что, как я думал, потерялось еще до переезда!) Сгинуло бесследно первоизд. «Грам[матики] готского» Джо Райта, но никакой ценности оно не представляло — разве что как дорогое воспоминание. Только благодаря случайному приобретению этой книги глазам моим открылось окно в «герм, филологию». Вне всякого сомнения, она отчасти виной тому, что я едва не завалил «модерашки», хотя и привела меня в ученики к старине Джо собственной персоной. Он оказался хорошим другом и наставником. А, кроме того, обучил меня основам г[реческой] и л[атинской] филологии. (Лишь много лет спустя я встретился и познакомился с ангельским экзаменатором, который поставил мне + по греч. филол., и спас тем самым мою шкуру, едва-едва пропихнув меня во «вторую» вместо заслуженной «третьей»{Степени отличия при получении диплома бакалавра.}, так что в результате «стипендии» я не утратил, и великодушный колледж — Фарнелл, мой тьютор и тогдашний ректор, глубоко чтил филологию — один из тех донов, что во времена Йорка Пауэлла и Вигфуссона уже осознал, что есть в мире северная премудрость, — позволил мне перевестись на английский факультет, якобы как чистой воды филологу, который английского
Артрит в левой руке разыгрался не на шутку, что корявого почерка нисколько не извиняет, поскольку, к счастью, правая рука пока здоровехонька! Привет вам обоим. Жаль, что вы так далеко. (Но здесь очень даже уютно!)….
309 Из письма к Эми Рональд 2 января 1969
А теперь, моя дорогая, насчет моего имени. Зовут меня Джон: имя это среди христиан пользуется и популярностью, и любовью; а поскольку родился я на восьмой день после праздника Святого Иоанна Евангелиста, я считаю его своим покровителем — хотя ни отец мой, ни мать в то время даже помыслить не могли о такой папистской ереси, как назвать меня в честь святого. Меня нарекли Джоном, поскольку в моей семье было принято давать это имя старшему сыну старшего сына. Отец мой звался Артуром и был старшим сыном моего деда Джона Бенджамина от второго брака; однако его старший сводный брат Джон умер, оставив лишь троих дочерей. Так что Джоном суждено было стать мне; и старый Дж. Б. качал меня на коленях как наследника, вплоть до самой смерти (в возрасте 92 лет в 1896 г.; мне в ту пору исполнилось только четыре) [463] .
463
На самом деле Дж. Б. Толкин (1807–1896) умер в возрасте 89 лет.
Отец собирался назвать меня Джон Бенджамин Руэл (от чего бы я теперь не отказался); но мама была уверена, что родится девочка, и, поскольку ей нравились более «романтические» (и менее Ветх[озаветные]) имена, остановилась на Розалинде. Когда же на свет появился я, до срока, и притом мальчик, хотя слабенький и тщедушный, Розалинду заменили на Рональда. В те времена в качестве имени в Англии оно встречалось куда реже — на самом деле, не припомню, чтобы хоть кто-нибудь из сверстников, будь то в школе или в Оксфорде, приходился мне тезкой, — хотя сегодня, увы! — оно, похоже, широко распространено среди преступников и прочих деградировавших элементов. Как бы то ни было, я всегда относился к нему с уважением и с самого раннего детства не позволял сокращать его и искажать. Однако для себя самого я оставался Джоном. Рональдом меня звали ближайшие родственники. Мои друзья в школе, в Оксфорде и позже всегда звали меня Джон (или иногда Джон Рональд, или Дж. Р.-в-квадрате) [464] …..
464
Но см. письмо № 334, одно из многих писем, подписанных «Рональд» (именем «Джон» Толкин не подписывался никогда, кроме как в письмах к будущей жене в пору ухаживания); в нем Толкин просит Рейнера Анвина обращаться к нему именно так.
Что до «эльфийского» имени: разумеется, я мог бы его придумать. Но на самом деле к своей вымышленной истории я не принадлежу — да и принадлежать не желаю!
Что до магистра: я — не магистр. Использовать этот титул в одном из более возвышенных его значений было бы самонадеянностью и даже кощунством; в одном из более заниженных — тщеславием. Я — «профессор», или, по крайней мере, был им, и порою, в наиболее вдохновенные минуты, этого звания заслуживал — а сейчас, во всяком случае (в отличие от Оксфорда за поколение до меня), это привычная форма обращения в обществе.
И к чему же мы пришли? Думаю, если в силу личных причин имена «Джон» или «Рональд» тебе не нравятся, придется нам вернуться к «Профессору». (А я стану называть тебя «Леди»!)
Разумеется, есть еще «Руэл». Это (если не ошибаюсь) была фамилия какого-то друга моего деда. В моей семье считали, что она французская (формально такое возможно); но ежели так, то по странной случайности оно притом дважды упоминается в В[етхом] 3[авете] как второе, никак не объясненное имя Иофора, тестя Моисея{В русском синодальном переводе это имя транслитерируется как Рагуил (см., напр., Исх. 2:18).}. Все мои дети, и дети моих детей, и их дети тоже носят это имя.
Пожалуй, я стану звать тебя «Эме»{Aimйe, «возлюбленная» (фр.) — распространенное французское женское имя, соответствует английскому Amy.}; это имя мне нравится больше, чем его англизированная форма; кроме того, оно так тебе идет — при твоей любви к французскому и хорошем его знании…..
Постскриптум к письму:]
Разъяснял ему закон. Фамильяр герр Гримма, он И кот его Грималкин.{Гримм, Якоб (1785–1863) — немецкий филолог; впервые четко сформулировал закон передвижения согласных в германских и других индоевропейских языках («закон Гримма»).}