Джон Сильвер: возвращение на остров Сокровищ
Шрифт:
Следующим утром Бонс и Чарли Трандл глотнули из Бонсовой фляжки и нарядились в дорогие костюмы, найденные на барке. Уитман играл шэнти, [4] да так зажигательно, что Бонс поднял Трандла и прошелся туда-сюда с ним на закорках. Потом перебросил его Моргану, тот — Шилингу, Шилинг — Пайниигу, Пайнинг — Смиту, который кильнул Трандла клотиком о палубу.
Ты знал их всех так же, как я, и упомянуты они здесь потому, что ходили с нами под одним парусом, но не более. Можешь выбросить их из головы — всех, кроме Билли Бонса. Не из того
4
Матросские песни.
Женщины закрыли глаза. Одна Мэри смотрела на нас.
— Не окажете ли честь? — спросил я ее, кивая на Уитмана.
— Я сейчас не в настроении танцевать, — ответила она.
— Он отменный скрипач, — добавил я.
— Они все убийцы, — произнесла другая дама.
— Мэри, — посоветовала третья, — не говори с ним.
— От одного словечка беды не будет, — не колеблясь, ответила Мэри.
Ее спутницы разом отвернулись.
— Бедняги матросы, — сказала Мэри. — Я молилась за них.
— А меня уволь, — сказал я. — Молитвами никогда ничего не добьешься. Сыт ими не будешь и не согреешься. Я молиться не стану.
Помнишь дикарей с тихоокеанских островов? Они плясали вокруг котла и барабанили как безумные, пока вокруг поднимался пар. Кричали, пели и были довольны — все, кроме тех, что варились в котле. Дикари тоже молились какому-то своему богу. Молились и бросали дрова в огонь, молились и поднимали головы к небесам. Бросались наземь, вскакивали, глядели в котел и вздымали руки из благодарности. Думаю, те, что в котле, тоже молились. Не сомневаюсь, все они были очень набожны. Однако одни поедали других, и как знать — может, на следующем пиру едоки тоже попали кому-то на стол. Поэтому я и не трачусь на молитвы. И, как я писал, от бристольских церковников мне немного перепадало, кроме тех самых молитв.
Теперь я прошу тебя припомнить голенастого Бена Ганна, я уже упоминал его несколько страниц назад. У него еще была дурная привычка невпопад откуда-нибудь выскакивать. Можешь считать это отступлением от темы острова Сокровищ, хотя это не так. Я не сбиваюсь, рассказывая свою историю. В свой черед поймешь, что к чему.
Бонс как-то напился и бросил Бена на одном острове, а после забыл на каком. Они поплыли туда на шлюпке, чтобы поохотиться. Пока Бен стрелял дичь, Бонс накачивался ромом, а наутро вернулся один с кабаном, вообразив, что взял Бена — у них-де обоих тощие ноги. Бен, собираясь на берег, забрал с собой Библию — на удачу. Юный Эдвард, напротив, держал свою под рубашкой или под курткой, а то и прятал где-то на корабле, как Слепой Том — всегда в разных местах. К тому времени я уже выписал все загадки на кусок пергамента и с тех пор много раз обновлял записи, а старые скручивал и пускал на растопку, чтобы никто не прочел. Через некоторое время я выучил их наизусть и стал думать, что Библию мне больше хранить ни к чему. Как я мог забыть то, что перечитывал снова
Бену Библия удачи не принесла. Кабан был вкусный. Представляю, как Бен метался по острову с Библией за пазухой, пока какой-нибудь зверь его не задрал. Жаль, не удалось познакомить их с Соломоном. Да, ведь про Соломона-то я толком не рассказал. Ничего, дружище, еще расскажу. Вот была бы сцена. Бен скакал бы вокруг и сыпал бы цитатами из Писания, а Соломон завалил бы его еврейскими молитвами. И остались бы они довольны друг другом, как старый селянин и его хозяйка.
Дама, что советовала Мэри не говорить со мной, произнесла:
— Молятся во спасение души, а не ради земных благ.
— У меня ее, по счастью, нет, — усмехнулся я. — А если бы была, я бы издох с голоду.
— Тогда вы обречены, — фыркнула она.
— Я отродясь обречен, — сказал я и похлопал ее по руке. Она тотчас отдернула руку, словно ее ткнули каленым железом. — Вы говорите за всех женщин? — спросил я. Она ответила, что говорила от имени настоящих леди и больше не скажет мне ни слова.
— Можете говорить со мной, — тут же откликнулась Мэри.
— От джиги беды не будет, — заметил я, предлагая руку. — От бранля — случается. То же — от менуэтов. На них ноги свернешь, но славная джига еще никому не повредила.
— Я буду очень признательна, если вы принесете мне воды, — ответила Мэри. — И кувшин для остальных, пожалуйста.
У меня совсем не было желания нести воду мегере, которая отказалась со мной говорить. Я бы утопил ее в том же кувшине. Кажется, Мэри тоже была бы не прочь это сделать, коли послала меня за водой после ее слов.
Я принес Мэри бокал и кувшин дамам. Она стала пить, и одна струйка протекла ей на подбородок. Мэри промокнула лицо платочком.
— Культурно, нечего сказать! — воскликнула мегера. — Какое бесстыдство! Ты и твоя сестрица… Чернь. А муж твой торговал дрянным чаем и пережженным табаком. Это всем известно. Да еще втридорога. Мой Эдгар так говорил.
Другие дамы загалдели в знак согласия. Нет, я бы утопил ее в соуснике. Кувшин для нее — слишком большая честь.
— Мой муж старался, как умел. Он, знаете ли, не всегда пахал землю.
— Наслышаны об этом. Тот, кто не хотел платить втридорога за его пропащий товар, прощался с жизнью, — ответила мегера и задрала нос, словно не хотела дышать с моей Мэри одним воздухом.
— Вранье, — вмешалась Евангелина.
Она нечасто встревала в беседу, поскольку Мэри отлично справлялась за них обеих. Евангелина была смуглее и чуть ниже ростом, хотя у нее были такие же голубые глаза и шелковистые волосы. Мужчина ответил бы иначе, но Евангелина была хороша уже тем, что приходилась Мэри сестрой.
— Для некоторых и бурый чай слишком хорош, — заметила Мэри. — Там, откуда мы родом, кур кормят опилками и отрубями. А подашь им свежего чаю с табаком — задерут носы. Клушам не пристало задирать нос. Тогда они, чего доброго, начнут считать себя «настоящими леди».
— Дешевка, — процедила мегера, понизив голос, видимо, хотела подчеркнуть низость мира, к которому принадлежала Мэри.
— А только клуши клушами и останутся, — вставила Евангелина. Да, сестрица тоже была не промах. Хотя и не так храбра, как моя Мэри.